Не дожидаясь ответа, он поднялся.

— Я с вами, — заявила Сима.

— У нас деловая прогулка.

Но Сима не обратила на это замечание никакого внимания. Она быстро вышла из комнаты. Посмотрев ей вслед, Стогов снова сел:

— Давайте спокойно покурим в ожидании. С проектом и со всем прочим вы знакомы…

Технически обоснованные мечты. За завтраком Боев безоговорочно встал на сторону Симы и вместе с ней готов был осудить Стогова. Мечта и вдруг — «обоснование». Нет, это несовместимо, как… Стогов и Сима. В самом деле, что их, таких разных, связало? И таких несовместимых. Что?

— Вы в самом деле замечтались? — спросил инженер.

— Нет, я слушаю. — Боев и в самом деле приготовился слушать, тем более что это было очень интересно. И, самое главное, ведь только для того он и приехал сюда, на Урень. Посмотреть и написать о техническом воплощении технически обоснованной мечты, чем он теперь и намерен вплотную заняться.

Но он снова, сам того не замечая, занялся обоснованием вопроса, что связало этих людей: его, человека занятого только своим делом и поэтому узкого, мало интересного, и ее, кажется, ничем не занятую, но определенно интересную.

Он еще не знал, что ничем не занятые люди вначале могут казаться интереснее людей занятых и увлеченных своим делом.

А Сима, кроме того, показалась ему очень красивой, особенно когда она вышла из своей комнаты одетая для прогулки. Черный меховой жакет, голубой шарфик, пышно завязанный под подбородком, белая пушистая шапочка и белые фетровые боты. Да, ничего не скажешь, одета великолепно. Так по крайней мере показалось Боеву, неискушенному в женских туалетах. Такая красивая — и с ним, таким некрасивым.

Боев находился еще в том счастливом возрасте, когда человек задает вопросы сам себе и не успокаивается, пока не отыщет на них вполне резонные ответы. И он считает себя вправе задаваться любым вопросом, кроме одного: «А какое мне дело до этого?» Такой вопрос попросту — обывательский, позорный.

А когда, взбираясь на плотину по обледенелой тропинке, Сима крепко ухватила его под руку, все вопросы вылетели из его головы.

Над бетонным телом плотины шли мостки, неширокие, в три-четыре доски на деревянных опорах и с перилами. Эти мостки служили для подхода к воротам, которыми поднимали аварийные заслоны.

Неуверенно шагая в своих модных ботах по обледенелым доскам, Сима сказала:

— Когда-нибудь загремит все это к черту. Такое у меня впечатление.

— Это временное сооружение, — объяснил Стогов., обращаясь, не к жене, а к Боеву: — Лотом тут построим настоящий мост. А все заслоны, и аварийные в том числе, будут механизированы. Загреметь это может только в том случае, если вода пойдет через плотину.

Один из заслонов был приподнят для пропуска воды. Здесь они остановились. Мостки дрожали под ногами. Стогов повысил голос, чтобы его не заглушал деловитый шум воды. Вода стремительно проносилась по узкому проходу, как черная сверкающая во мраке змея. Она с грохотом сваливалась куда-то вниз, в невидимую пропасть, откуда с угрожающим шипением вырывались клочья сероватой пены.

— Пучинка, — снисходительно проговорила Сима, улыбаясь пухлыми подкрашенными губами.

И Боев тоже улыбнулся, но только не снисходительно. Скорее, с уважением. Пучинка? Ну, нет. И эта плотина, и контуры будущего озера, ограниченные с одной стороны высоким обрывистым берегом, а с другой — насыпной дамбой и зданием электростанции, — все это достойно только уважения.

Тихая степная река Урень никогда не была ни деловитой, ни грозной, даже в самые сильные разливы, когда прибрежные ивы, вербы и непроходимые лозняки скрывались под водой. Но скоро река входила в свои неширокие берега и неторопливо бежала, журча на каменистых перекатах. Коровьи стада полдничали, зайдя на самую середину.

Ребятишки выискивали места, где поглубже, где «с ручками», чтобы нырнуть с прибрежной плакучей ивы.

А теперь река грозно и деловито шумит и бросается в узкий проход так, что кажется все кругом вздрагивает от ее ударов. Урень начинает набирать силу.

Боев с уважением посмотрел на Стогова: это его мысль, его воля и настойчивость создали степное чудо. А для Симы это только «пучинка» — немного страшновато и очень неудобно. Что касается его лично, то он всем своим существом на стороне Стогова.

Что же связало совсем разных и, кажется, даже враждебно настроенных друг к другу людей? Боев снова задал себе этот вопрос, немного изменив его: «Тогда почему он с ней?»

Но в это время «он» поставил Боева на место:

— Пошли в контору. Если вы, конечно, намерены заниматься делом.

Роман ответил, что он только за этим и приехал сюда.

— Отлично, — проговорил Стогов, пристально разглядывая Романа сквозь очки, словно был не совсем еще уверен, справится ли он с тем делом, которое взваливают на него.

— Назначаю вас своим заместителем по прорывам.

— Ого! — проговорила Сима.

— Такой должности нет в штатном расписании, но ведь зарплата вам не положена, поскольку вы в командировке.

Боев поинтересовался, в чем будут состоять его обязанности, на что тут же последовал точный и ясный ответ:

— Вы, газетчики, очень любите выискивать всякие недостатки, нехватки, головотяпство и прочие палки в колесах. Обо всем вы немедленно будете оповещать меня, а еще лучше все исправлять на ходу. Я вам дам такую власть.

Небывалая должность понравилась Роману, хотя и отнимала много времени. Он начал дело с размахом. Зная, что, будь у него хоть десять глаз, одному за всем не уследить, он организовал комсомольские посты на всех участках стройки, и тогда дело пошло.

А когда райком партии, с его, конечно, согласия, назначил его еще и уполномоченным по весеннему севу в его родную Кандауровку, то времени у Романа совсем уже не стало. Но сил было много, и он со всеми делами надеялся справиться.

Он еще успевал давать в свою газету материал о делах районного комсомола и молодежи. Корреспонденции о комсомольских постах на Уреньстрое очень понравились редактору, и тот откликнулся телеграммой: «…молодец жми том же разрезе».

На плотине работали плотники, укрепляя мостки над шлюзами. Один из них — мужик хорошего роста, черный, бородатый, — увидел Боева, всадил топор в бревно и дремучим голосом спросил:

— Да это ты ли, Ромка?

Конечно, Боев не узнал плотника, но догадался, что, должно быть, это кто-то из односельчан.

— Не признаешь? В соседях у вас мы жили, Зотов моя фамилия. Фома Лукич. А я тебя сразу угадал. На мать-покойницу ты здорово похож. Домой, значит, потянуло. А я как узнал, что ты к нам в начальники назначен, так и засобирался к тебе. Дело у меня не очень-то получается красивое…

Вспомнив о своем деле, Зотов помрачнел.

— Какое дело? — спросил Роман.

— Ну, я тебе все расскажу. Из колхоза надумал я уходить.

— Почему?

И Зотов сразу заговорил о своей работе на строительстве. Работал он бригадиром плотничьей бригады с самого первого дня. И вот этой весной к нему из колхоза прибыла делегация. Он с гордостью показал им стройку: крепкие корпуса зданий, мощную плотину и новые турбины. Колхозники все осмотрели, остались очень довольны, и под конец Крутилин — председатель колхоза — сказал:

— Собирайся, Фома Лукич, домой.

— Зачем? — насторожился старик.

— Как зачем? Мало ли делов. Мы тебя два года не видали. У нас все плотничьи работы стоят. К севу одних вальков сколько надо.

Зотов заносчиво ответил, что эта работа не для него — вальки да оглобли. Просто унизительно слушать ему, такому мастеру.

— Нет уж, ищите другого специалиста, а для колхоза я не меньше других стараюсь.

— Стараешься, — согласился председатель. — Ты, Фома Лукич, с роду старательный. И руки у тебя золотые, очень нам нужные.

— Я на все колхозы работаю. Всем польза.

— Всем польза, а нам ущерб. Мы тебя два года не беспокоили, а теперь пусть другие.