— Потерпи немного, и тебе станет ясно, — ответила Иглл. — Что ты видишь теперь, киммериец?

— Теперь один из этого угрюмого племени подошел вплотную… Он смотрит прямо мне в лицо! Ну и физиономия, надо сказать… Кожа землистая, щеки впали, глаза — как у волка-оборотня…

— Ты ошибаешься, Конан. По-своему этот молодой гипербореец красив, — возразила Иглл, как показалось киммерийцу, с некоторой обидой в голосе. — И никакой он не оборотень, но правая рука королевы-жрицы Лухи. А эти толстые стены окружают крепость Похиолу, где она правит уже несколько столетий.

— Если тебе такие юноши кажутся красивыми, спорить не буду, — заметил Конан покладисто. — Что касается жрицы, то я имел счастье видеть ее и довольно близко. Правда, это было много лет назад. Омерзительная тварь, надо сказать, и злобная, как голодная медведица… Ого, вот и она сама! — оживился варвар, разглядев в шаре закутанную в черное высокую фигуру с величаво расправленными плечами и царственно поднятой головой. — Она нисколько не постарела с тех пор, как я видел ее в последний раз!

— Скорее, помолодела, — заметила Иглл. — Все, что ты сейчас видишь, происходит двадцать четыре года назад. А молодой ее помощник, который кажется тебе таким уродливым, это я, собственной персоной.

— Ты?!.. — не поверил Конан. — Как же это может быть? Даже отдаленно нет ничего похожего. Глаза у него зеленые, кожа серая, ростом он повыше тебя в полтора раза, да и постарше на несколько лет… Даже если ты искусно загримировалась, вряд ли бы ты сумела изменить рост и цвет глаз!

— Это я, но в прошлом моем воплощении, — ответила Иглл терпеливо. Она смотрела на молодого жреца, не отрываясь, и взгляд ее был странным: и грусть, и горечь, и удивление, и тайное любование — все было в нем. — Мы ведь рождаемся на земле не один раз, но много. Некоторые даже — очень много раз. В прошлый свой приход на землю я была мужчиной и жила в угрюмой северной стране, где солнце почти все время скрыто за тучами, а одну луну в году вообще не появляется из-за горизонта, и бескрайние снежные равнины окутывает холодный мрак. Тогда самый громкий и отчетливый звук — непрекращающийся вой волков в ночи. Самый яркий и радующий глаз цвет — радужные сполохи, перебегающие в небесах в сильные морозы… Уже в десять лет у меня стали проявляться магические способности, и родители мои, которые были простыми земледельцами, отдали меня в обучение жрецам Лухи. В пятнадцать лет я уже сама стала жрецом. Стал жрецом, — поправилась Иглл. — А к двадцати пяти годам — столько, сколько мне сейчас там, — она кивнула на шар, — я стал правой рукой Великой Жрицы. Некоторые обряды, например оживление недавно погибших мертвецов, удавались мне даже лучше, чем ей.

Конан поморщился.

— Нашла чем хвастаться! Оживление мертвецов! Знаешь, каково рубиться с этими вылезшими из могилы, смердящими трупами, которых невозможно убить ничем — ни мечом, ни копьем, ни стрелой! Они разваливаются от твоего удара напополам, но снова поднимаются и прут на тебя… — Воспоминания о давней битве с ожившими гиперборейскими мертвецами были так ярки, что Конана передернуло. — Стигийские жрецы Черного Круга и то не додумывались до таких мерзостей, как северные колдуны Белой Руки! — Взглянув на девушку, киммериец смягчился и усмехнулся. — Впрочем, ты, конечно, наговариваешь на себя. Не могла ты заниматься такими мерзостями!

— Вовсе не наговариваю! — возразила Иглл. — Но и не хвастаюсь. Я родилась в той стране, а не в какой-либо иной. Мне были даны определенные способности, способность к магии, а не к вышиванию, скажем, или к выращиванию коз… И я занималась теми вещами, которым меня учили с детства, не зная, что может быть какой-то иной выбор. Меня учили подымать из могил мертвых воинов, вкладывать им в руки оружие и заставлять выполнять мои приказы. Меня учили заговаривать мечи и копья — чтобы даже пустяковая рана, нанесенная ими в бою, оказывалась для врага смертельной. Меня учили останавливать словом кровотечения. Меня учили выбивать в толще льда на вершинах гор — в толще вечного, прозрачного, нетающего льда — магические буквы и знаки… Но самой главной моей обязанностью было каждое полнолуние приносить человеческие жертвы Ледяной Лухи.

— О да, тебе есть чем гордиться! — саркастически бросил Конан.

— Не перебивай пеня, киммериец! — возвысила голос Иглл. В глазах ее появилась горделивая властность. Казалось, надменная ледяная кровь жреца Лухи снова заговорила в ней. — Каждую луну, точно в полнолуние, я должен был выбрать из очередной партии пленников, которыми непрестанно пополнялись наши темницы, двух человек — мужчину и женщину. Мужчина должен был быть самым сильным и бесстрашным из всех, женщина — самой красивой. Выборы и последующее жертвоприношение совершались прилюдно. Это было одним из немногих и, пожалуй, самым любимым и доступным развлечением для простых гиперборейцев: ремесленников, земледельцев, воинов…

В тускло мерцающем шаре Конан мог разглядеть, как мрачный молодой жрец с землистым цветом лица медленно идет вдоль выстроенных на крепостной площади пленных. Судя по светлым и рыжим головам, то были уроженцы Ванахейма или Асгарда. Поодаль, с гранитного возвышения в форме усеченной пирамиды за процедурой наблюдала Великая Жрица. Еще дальше полукругом замерла любопытствующая толпа.

— С мужчинами было проще, — продолжала рассказывать Иглл. — Обычно я предлагал отдать себя в жертву Лухи добровольцу. Чаще всего в толпе пленных оказывался один, а иногда и несколько, кто готов был принять смерть. Именно такой мужчина был наиболее бесстрашным и благородным, и такой жертве Ледяная Лухи радовалась больше всего. Если добровольцев оказывалось несколько, бросали жребий… Случалось и так, что мой призыв оставался без ответа, и все мужчины молчали, потупившись и не глядя ни на кого. Тогда я делал следующий шаг. Предлагал самому сильному и храброму из них сразиться с богатырем Баггу. В награду, если Баггу будет побежден, я обещал смельчаку свободу. Также я обещал освободить и всех его родственников и друзей…

Я ничем не рисковал при этом, ибо Баггу был мертвецом, ожившим от моих чар, и подчиняющимся моим приказам мертвым гиперборейским воином. Когда он был жив, его силе не мог противостоять никто, он один сражался с десятерыми. Мертвый же — стал совсем непобедимым, ибо не страшился больше ни ран, ни потери своих членов, ни самой смерти. Пленные не знали об этом, и всегда находился какой-нибудь рослый молодец, желавший скрестить мечи с Баггу. Мертвец только ранил его, но не убивал, и раненая жертва доставалась Ледяной Лухи. Такой жертве Лухи радовалась меньше, чем целой и здоровой, но все-таки принимала ее.

…Мертвый воитель Баггу был высоким — даже по гиперборейским меркам — сутулым мужчиной, с волосатой грудью, длинными волосатыми руками и маленькой, словно вросшей в плечи головой. На его тело, испещренное шрамами, была наброшена волчья шкура, оставлявшая открытыми руки и ноги. Мороз, казалось, совсем не беспокоил его. Глаза под тяжелыми надбровными дугами запали так глубоко, что невозможно было определить, в какую сторону он смотрит. Возможно, глаз у него вообще не было, возможно, их выклевали когда-то вороны, и остались лишь два темных провала под нависшими бровями. Кожа на его лице была не просто землистой, но цвета мокрой глины. Баггу поигрывал тяжелым мечом, перебрасывая его из одной руки в другую. Вызвавшийся на бой с ним пленный воин-ас казался рядом с рослым мертвецом щуплым подростком. Нижняя челюсть Баггу то и дело отваливалась, и он захлопывал ее с громким стуком… Должно быть, подойдя вплотную, пленник разглядел, с кем имеет дело, увидел выклеванные вороном глазницы, — поскольку невыразимый ужас проступил на юном лице, и меч он поднял с видимым усилием, преодолевая сопротивление скованных страхом мышц…

— С пленными женщинами было труднее, — продолжала Иглл, лишь мельком взглянув на поединок столь неравных противников. — Каким-то образом они догадывались, что выбирают самую красивую из них, и всячески старались себя изуродовать. Расцарапывали щеки и лбы, обмазывались сажей, взлохмачивали и пачкали волосы, морщились… Тех, кто грязнил себя особенно сильно, Великая Жрица с усмешкой приказывала обливать водой прямо на морозе. Их волосы и одежда покрывались ледяной коркой, многие тут же замерзали до смерти… Как правило, мне приходилось несколько раз проходить взад-вперед вдоль цепи пленниц и рассматривать их очень внимательно, прежде чем удавалось выбрать достойную жертву для Лухи… А вот и она, Конан, вот и сама Ледяная Лухи, голодная Лухи, алчущая набить свое просторное чрево. Полюбуйся же на нее!..