Мне очень хотелось вылить из фляжки степлившуюся воду — просто в знак протеста! — но я всё-таки здраво рассудил, что сначала мне надо бы отыскать хоть какой-то источник, чтобы не оказаться в дураках. Мало ли, что зелень — в Австралии тоже бывает, что зелени полно, а воды нет.

Это оказалась не Австралия. Я не успел сделать и десятка шагов — точнее, прыжков — с камня на камень, как передо мной оказалось лежащее в каменной чаше озеро с прозрачной водой. У противоположного края в него падал, разбивая стеклянную гладь, небольшой водопад.

— Ёоооммоойоооо... — даже застонал я, представив себе, как сейчас прыгну в эту благодать, и задёргал ремни.

Я успел сбросить как раз то, с чем расставаться не следовало — пояс с оружием. И услышал спокойный, только чуть насмешливый голос:

— Вода из этого озера может дорого стоить.

Я обернулся — медленно, не желая верить происходящему.

На валуне, с которого я только что спрыгнул, сидела девчонка — рослая, чумазая, чуть постарше меня. Длинные грязные волосы были заплетены в тугую косу, на них сидел берет цвета хаки с подложенным под него белым (серым от пыли и пота) большим полотнищем.

Рукава короткой куртки того же цвета, что и берет, с большими накладными карманами, были закатаны, руки защищали перчатки с обрезанными пальцами. Мешковатые брюки уходили в низкие гетры, а ниже я увидел тяжёлые ботинки неопределённого цвета.

Форму — а это была именно форма — стягивали ремни со снаряжением, на берете я различил — странно! — немного знакомую эмблему: двуглавый орёл — без корон — сидел на венке, обвивавшем скрещенные мечи.

Но самым неприятным было то, что девчонка непринуждённо и ловко держала нацеленный мне в башку автомат — древний и хорошо знакомый всем ППШ с барабанным магазином.

Оружие не дрожало.

— Ну? — спросила девчонка...

Мясо было вкусным, как только может быть вкусным свежее мясо с огня. Держа алюминиевую миску на колене, я только что не урчал.

— Не жгись, — добродушно сказал Олег.

Этот Олег был пониже первого моего знакомого, дочерна загорелый, с тёмными от природы, но выгоревшими до цвета бронзы волосами и карими глазами, казавшимися янтарными.

Скуластый, с полопавшимися обветренными губами, он выглядел младше меня — но это пока не приглядеться. Он вольготно расположился рядом со мной, придерживая коленом ППШ, жуя травинку и не сводя с меня взгляда — вполне благожелательного, впрочем.

Три десятка пацанов и девчонок сидели и лежали на травянистых склонах небольшой котловины по соседству с озером. Несколько человек торчали на самом её верху, внимательно наблюдая за небом. Мне не пояснили, кого они опасаются, а сам я спрашивать не стал.

Они оказались моими земляками, эти парни и девушки, хотя далеко не все из них были русскими — земляками в смысле, что с моей Земли, из моего пространства-времени, если хотите, из города Липска, в двухстах километрах от моей родины, из моего, 200... года, хотя находились тут уже немало времени.

Но этот вопрос я даже не стал выяснять, чтобы сохранить мозги. Не стал я уточнять и то, с кем и за кого они воюют. Все они, так или иначе, попали из моих мест сюда и обратной дороги не знали, смирившись с тем, что дома их считают пропавшими без вести, а этот мир воспринимали уже, как свой17.

Внизу котловины четверо парней — голых по пояс, с оружием в руках — серьёзно и даже как-то истово откалывали старинный брейк в то время, как девчонка — не моя знакомая, а другая — пела полузнако-мое:

Я один!

Я — как ветер!

Я пью земную благодать...

Гаснет день —

И под вечер

Светило тоже хочет спать...

Парни синхронно прыгнули вперёд — двое слева, двое справа — и уже впятером закрутились в завораживающем движении, подхватив припев:

Я прошу — забери меня, мама,

С улиц городских обратно домой...

Я послушным и правильным стану —

Я хочу домой! А здесь я чужой...

Где ты, мой ангел-хранитель?!

Возьми, если можешь, меня к небесам...

Убежал Я из дома!

Бродил по сказочным мирам...

Ночь дрожит раненой птицей

И горит огонь усталой свечи...

Выплывают знакомые лица,

Но им не понять бесприютной тоски...

Я даже есть перестал — столько было в словах и движениях боли... Парни прыгнули назад, опять пела девчонка:

День прошёл

Незаметно...

А я на улице опять...

Над плечом

Спит мой ангел...

Я не желаю погибать!!!

— Пошли со мной, — вдруг предложил я, и Олег недоуменно покосился на меня. Я развёл руками: — Ну... я же вернусь когда-нибудь... И вы со мной...

Честно слово, он с минуту обдумывал мои слова, этот шестнадцатилетний командир. Потом положил руку мне на плечо:

— Да нет, — с неожиданно теплотой ответил он. — Ну, как мы уйдём?.. Мы сначала мечтали... да и сейчас... Но как мы уйдём? — повторил он. — На нас надеются... Мы тебе сейчас адреса соберём! — встрепенулся он. — Ты там... если вернёшься, ты напиши письма. Что живы, просто... ну, не можем вернуться. Пока. Потом, может быть.

— Напишу, честное слово, — пообещал я, недоверчиво глядя Олегу в лицо. Он засмеялся:

— Да ты что, Женька? Ты же сам такой...Ты же не удрал к себе домой, а вот — прёшься куда-то один ради чужих людей... — он потянулся и сказал: — Жаль, что мы тебе помочь не можем. Продукты дадим и патроны, у нас есть парабеллумовские... А вернуться... Ну, если не мы — то кто? Раз уж оказались в этом деле, не бросать же его на полпути? Нечестно...

— Мы, русские, идиоты, — сказал я после долгого молчания. — Ну, на кой нам это чёрт? Ведь не поблагодарит никто...

— А тут не только русские, — он махнул в сторону своих и поднялся. — Дело в том, что мы — люди, вот и всё... Ладно, пойду поминальный синодик составлять. Ты ешь, ешь, а консервы побережёшь...

Он ушёл собирать адреса. А у меня и аппетит пропал. Сколько же, оказывается, людей бродит по тропкам и тропинкам между временами и мирами... А что, если это и моя судьба?

Что, если я не смогу вернуться обратно?! Но почему-то эти мысли меня не напугали уже. Вернее — напугали, но не как раньше, не из-за того, что я могу не увидеть родных, а из-за того, что ребята будут меня ждать напрасно — и погибнут.

Олег вернулся и подал мне, присаживаясь рядом, свёрнутый листок бумаги, исписанный с обеих сторон. Я развернул бумагу. Верхний левый угол листка, захватанного пальцами, украшал логотип — Пётр I работы Церетели.

В ответ на мой недоумённый взгляд Олег пояснил со смехом, положив рядом обе наполненные фляги и потяжелевший рюкзак.

— Вот такой блокнот... Случайно у нас оказался... — он откинулся на локти и вытянул длинные ноги. Опять сорвал травинку. Я, искоса наблюдая за ним, убрал бумагу и спросил:

— Послушай... Оно того стоит?

— Послушай... Оно того стоит? — откликнулся он, и мы засмеялись. Я подумал, что надо бы рассказать ему про его тёзку, встреченного мною недавно — они бы понравились друг другу. Но Олег поднял палец:

— Вот, погоди, послушай... — и почти нетерпеливым жестом предупредил мой вопрос: «Что?»

Кружит спираль тропы.

В спину — огни вослед.

То ли фары судьбы.

То ли надежды свет.

Демона, ангела взгляд?

Истина или ложь?

Может быть, будешь свят,

Может, во тьму сойдёшь.

За тех, кто в пути!

Слышишь, парень?!

За тех, кому вечно идти,

За тех, кто навечно с нами!

Утром студит роса.

К ночи вся куртка в соли.

Огненных дней полоса.

Шаг — от любви до боли.

Путает времена

Нежить, небыль и нечисть.

Но совесть у нас одна,

Злу подкупить нас нечем.

За тех, кто в пути!