Виктор ШИРОКОВ

ЕЩЕ ОДИН ШАНС

1

Августовский день, пронизанный припекающим солнцем и порой сбрызнутый редким дождиком, был особенно долог. Казалось, так и будет уходить назад по обе стороны дороги ещё не выцветшая среднерусская растительность, ещё будут наступать, и надвигаться редкие строения и вечно будет катить потрепанная "Газель", вместившая в себя пензяка-шофера, местную чиновницу и двух командированных, сподобившихся лицезреть местные достопримечательности, особливо лермонтовский мемориал.

Остановки по случаю, и разминание затекших конечностей только усиливали тоскливую бессмысленность будничной жизни. Особенно сокрушался внутренне тот из столичных гостей, который был значительно старше своего спутника. Большелобый, с головой, похожей на школьный глобус из-за короткой стрижки и внушительных материковых пятен седины, был он одет в фатоватый светлый костюм, обут в желтый импортные туфли и вызывающе носил на левом плече массивный темно-зеленого цвета кофр. Модные голубые очки не выдавали наличие диоптрий, но тем не менее указывали на профессию, связанную с писчебумажной сноровкой.

Его спутник, явно уступавший большеголовому по всем параметрам, был не только моложе, но и элегантней: его стильная серая рубашка и подобранные в тон брюки, отличная кожаная обувь и круглые дымчатые очки в тонкой золотой ( а отнюдь не позолоченной) оправе выдавали "нового русского", состоятельного предпринимателя из молодых да ранних, которых по всезнающему "Ти-Ви" любят сегодня именовать чужестранным термином "яппи".

Если бы удалось досконально проследить путь "Газели" по пензенскому краю с самого утра, то получился бы форменный репортаж о некоей воскресной экспедиции, проведенной в завершение удачной поездки, эдаком "вик-енде" с музейным верхоглядством и непременным банкетированием (в отличие от ещё недавнего времени, увы, за свой счет), наконец, разрешившемся сменой средства передвижения.

"Газель" подкатила к вокзальному зданию. Спутники переместились в купе фирменного поезда "Сура", трогательно простившись перед тем с шофером и чиновницей, пообещав незамедлительно вернуться в Пензу с ворохом новых проектов, а пока оба они сменили свое одеяние на затрапезу: большеголовый облачился в футболку и спортивные брюки, а "яппи" влез в потрепанные джинсовые шорты и аналогичную жилетку.

Просадка на поезд только началась. Спутники просто всех опередили. Но уже через несколько минут в купе втиснулись с массой поклажи девушка-подросток и рыхлый господин лет сорока. На вопрос большеголового, мол, не они ли и есть их окончательные попутчики, воспоследовало дивное резюме, что едет только она и с совершенно другим джентльменом. Чувствовалось её определенное неудовольствие выпавшим по жребию верхним местом и необходимостью размещения поклажи не под собственным сиденьем, а в других менее удобных закутках. Впрочем, все это могло и почудиться большеголовому, вообще гораздому на скорые умозаключения.

Девушка тут же улетучилась, а ещё через несколько минут в дверном проеме протанцевала провожающую кадриль комильфотная дама с выражением также явного неудовольствия на лице, пара-тройка женщин неопределенного возраста, роняющих сочувственные реплики, обращенные к исчезнувшей девушке.

Вагон дернуло, качнуло; он медленно поплыл прочь от места приписки в сторону вожделенной столицы. За дверным проемом как в телевизорной раме обозначилось новое действующее лицо: парень-мужчина в светлых джинсах и белой рубашке, покровительственно обнимающий вернувшуюся девушку-подростка в темно-синих джинсах и красной трикотажной рубашке. Левой же рукой парень-мужчина махал в оконный просвет, прощаясь с невидимыми спутникам провожающими, оставшимися на перронном бетоне.

Шум, гам, перестук стальных колес постепенно поглотились особого рода тишиной, заполнившей до отказа проносящийся по рельсам кусок случайно образовавшейся жизни. Эдакий микрокосм продолжительностью десять-двенадцать часов, необходимых для переезда. Из точки А в точку Б.

2

Пока длилась беседа в четыре голоса, диспозиция беседующих претерпела изменения. Девочка перебралась из изножья "яппи" назад, на свою верхнюю полку. Над головой большеголового.

Гоша пересел от него на место дочери, "яппи" сжался в комочек возле своей подушки; благо, габариты его позволяли.

Большеголовый сел на своей полке напротив Гоши. И поддавшись неясному желанию продлить словоборство, принялся пересказывать какую-то только ему понятную байку. Вещал он достаточно энергично, но порой "проваливал" изгибы сюжета, забывал некоторые связки и закончил чуть-чуть уныло, добавляя желанной страстности жестикуляцией.

Парадоксально, но Гоша вдруг осмелел, энергично подвигался на полке, прижимаясь плотнее к плоскости, и неожиданно завитийствовал.

Я ведь, вообще-то, везучий. Я всегда хорошо жил. Зажиточно. Мы, Четвертаковы, в Пензе уже шестое поколение, и до Октябрьского переворота у нас винно-водочный заводик имелся. Их всего-то в Пензе дюжина была. Вот, например, у отца Мейерхольда (вы, наверное, этого артиста всенепременно знаете), завод-то меньше нашего был, хоть и несколько центральнее располагался. Зато у нас филиалы в Кузнецке и в Моршанске имелись. Это сейчас у нас недвижимость вся - лишь двухкомнатная "хрущоба" в Пензе по ул. Володарского. Впрочем, я о другом хочу растолковать.

Приехал я как-то два года назад из Ливерпуля еще, одинокий, остановился в Зеленограде, который под Москвой, и надумал развлечься. А тут ещё одна вальяжная дама подвернулась, причем я ей весьма обязан был; вот и надумал пригласить её на вечер юмора. Он должен был проходить на Таганке 5 января, как сейчас помню.

Понятное дело, я ведь уже пообвык общаться на Западе, менталитет полностью поменял и решил, значит, билеты заказать по телефону. Знай наших! Что толпиться в очереди у кассы.

Начал прямо с утра по телефону названивать. А справочная, представьте себе, никаких театральных телефонов не дает, говорит: только за отдельную плату.

Я осведомился, почем же; ну там что-то около полутора долларов получилось, ништяк; я дважды по калькулятору посчитал и из рублей перевел.