Резко, точно раскрошилось что-то, хрустнул голос Дяглова:
— Впере-од!..
И, будто освободившись от наваждения, бандиты ринулись на комиссара.
Военком плашмя упал на землю. Падая, крикнул:
— Огонь!
Из палисадников, из канав, из-за заборов, с дистанции в пятьдесят шагов, прямо в лоб банде ударил слитный винтовочный залп. За ним сразу второй и третий…
Первыми были убиты шедшие во главе колонны Дяглов и “начальник штаба” поручик Вокульский: красноармейцы выцеливали их особенно тщательно. И все сразу решилось…
Потеряв командование, бандиты в несколько минут превратились в дикую, обезумевшую, бестолково мечущуюся толпу. Даже не помышляя о сопротивлении, они сразу повернули вспять. Но сзади, отрезая дорогу к каменоломне, уже хлестали жестким фланкирующим огнем красноармейские пулеметы. Бандиты бросились в единственном направлении, оставленном им красноармейцами, — в открытую степь. И тогда из-за села выметнулась конная засада.
Все было кончено еще до того, как на растревоженную степь опустилась ночь. Белогвардейской заразы больше не существовало в Нерубайских катакомбах.
В этом бою и погиб отважный комсомолец Александр Грошев, веселый харьковский друг Галины Литвиненко. В перестрелке он был убит…
На похоронах Инокентьева Алексей увидел наконец Пашку Синесвитенко. Мальчонка шел за гробом, рябенький, осунувшийся, с прилизанными вихрами, одетый в чистую сатиновую косоворотку. Жены Инокентьева, Веры Фоминичны, не было: ослабла сердцем.
Простой, обитый кумачом гроб чекисты на руках пронесли через весь город.
Шли за гробом комсомольцы с винтовками, шли рабочие с завода, шли железнодорожники — бывшие товарищи Инокентьева по работе. Плотной группой держались чекисты. На древках знамен трепетали черные мотыльки траурных бантов, и люди приноравливали шаги к мерным звукам прощального марша, наполнявшего улицы торжественной скорбью:
“Вы жертвою пали в борьбе роковой…”
Скупые, суровые речи были сказаны над раскрытой могилой, и чуть в стороне от богатых мраморных памятников старого Преображенского кладбища вырос свежий холм и утонул под зеленой волной венков, с которой струйками стекали алые ленты: “…Верному сыну партии”.
Алексей обождал Пашку у кладбищенских ворот. Мальчонка прошел мимо него, не узнавая. Был он какой-то тихий, пришибленный, глаза красные. И горячая пронзительная жалость к этому маленькому горюну, потерявшему за короткий срок двух близких людей, обожгла Алексея.
— Пашка!..
Пашка обернулся, посмотрел на окликнувшего его высокого чекиста. На лице у него, сменяя друг друга, промелькнули удивление, недоверие, радость. Он шагнул навстречу, спросил неуверенно:
— Дядь Леша?..
Алексей взял мальчонку за плечи, ласково встряхнул. Пашка смотрел круглыми восхищенными глазами. В таком виде он еще никогда не видел Алексея: новая гимнастерка, портупея, галифе, военная фуражка с коротким козырьком, почти у колена, в открытой ременной кобуре низко подвешенный маузер. Вот это чекист!
Они пошли рядом: Алексей — по мостовой, Пашка — по бровке тротуара. Думая, по-видимому, что Алексей где-то отсутствовал и ничего о нем не знает, Пашка скучным, бесцветным голосом рассказал, что батю кулаки убили за Раздельной, что дядя Вася (Инокентьев) взял его “заместо сына”, говорил: “Чекиста с тебя сделаю”, — так и его тоже убили. Крепко не везло Пашке в этой жизни!..
— Знаешь чего, Павел, — предложил Алексей, — давай вместе жить!
Он принялся расписывать, как здорово они устроятся. Все, что есть, пополам. Пашка в школу пойдет. В свободное время будут закатываться на рыбалку. В Херсоне щуки — во, что крокодилы!..
Пашка слушал, блестя глазами. Потом спросил:
— А тетя Вера как? Дяди Васина жена? Как же она без меня-то?
Алексей хотел сказать, что тете Вере нынче с Пашкой туго придется, но сдержался, чтобы не обидеть мальчонку.
— Тетю Веру нельзя кидать, — солидно проговорил Пашка, — с нами будет жить. Опять же по хозяйству поможет, она дюже хозяйственная. Вы бы не уезжали, дядь Леша, жили б у нас, места хватит. — Он с надеждой посмотрел на Алексея.
И Алексей подумал, что покойный Василий Сергеевич здорово ошибался в мальчонке: “вольницей” его не сманишь. В маленьком двенадцатилетнем Пашке жила большая справедливость.
— Ладно, — сказал Алексей, — посмотрим. Я вот съезжу тут ненадолго в одно место… Может, еще и останусь.
В Одессе, по выражению Кулешова, шла “большая уборка”: город очищали от “пятерок” и их руководителей. В Тирасполь для усиления уездной чрезвычайной комиссии на время предстоящих операций направлялась группа из семи чекистов. Алексей попросил Немцова отпустить его с этой группой. Выехали они вместе с частями пятьдесят первой дивизии, которым было поручено ликвидировать Нечипоренко. Едва проехали треть пути, эшелон догнала тревожная телеграмма: банда форсировала Днестр у села Бычки…
Вблизи Бычков находилась небольшая пограничная застава, насчитывавшая всего одиннадцать бойцов. Их было одиннадцать, всего одиннадцать молодых ребят! На каждого приходилось более двадцати озверелых белобандитов. До последнего расстреляв патроны, они поднялись в атаку и все как один сложили головы на отлогом берегу Днестра.
Одержав эту первую и единственную победу, вволю надругавшись над трупами пограничников, бандиты разделились. Часть направилась в Парканы соединяться с тамошним подпольем, другая, меньшая часть, предводительствуемая Нечипоренко, пошла к деревне Плоски, где должен был поджидать ее Цигальков.
Но Цигалькова уже не существовало… Заранее предупрежденные Галиной Литвиненко, пограничники подвели к Плоскам два эскадрона с пулеметными тачанками. В течение двадцати минут сравнительно немногочисленная банда была уничтожена до последнего человека.
Едва закончилась рубка, прискакал связной с донесением о событиях в Бычках и приказом ликвидировать группу Нечипоренко.
С новой бандой пограничники сошлись верстах в пяти от Плосок. Развернувшись лавой, они смяли и рассеяли бандитов по степи. Нечипоренко и с ним еще несколько конников сумели оторваться от преследования и ускакать в направлении Тирасполя, где события приобретали гораздо более сложный оборот.
В Парканах бандиты получили большое подкрепление и двинулись к Тирасполю. Они с боем заняли предместье города, но тут и застряли, остановленные отрядом чекистов и рабочим коммунистическим батальоном.
На тесных улицах Крепостной слободки рвались гранаты, пулеметные очереди решетили заборы, и уже в нескольких местах бесцветным на солнце пламенем пылали соломенные крыши, когда подошли наконец части пятьдесят первой дивизии…
Прижатые к Днестру бандиты попытались спастись вплавь. Их накрыли плотным пулеметным огнем, и на румынскую сторону выбралось не более трех десятков человек.
Нечипоренко, пойманный пулей уже на середине реки, навсегда успокоился на илистом дне тихого Днестра…
В уездную ЧК Алексей попал только к исходу ночи. Недригайло на месте не было: он с вечера уехал в Парканы. Алексей с трудом разыскал начальника особого отдела.
— Литвиненко? — удивился тот. — Так она же… Постой, а тебе зачем?
— Нужно! — нетерпеливо сказал Алексей. — Вот как нужно!
— Поручение какое-нибудь есть?
— Ну да!
— Э, тогда поспешай, а то не застанешь: она утром должна уехать. Знаешь, где она поселилась?
Алексей не стал спрашивать, куда и зачем уезжает Галина. Он теперь знал, что она жива, и это было самое главное.
Со всех ног летел он в конец города. Только бы застать! Хоть бы мельком увидеть!..
Над Тирасполем вставал туманный рассвет. Город еще крепко спал, отдыхая после вчерашних событий. Кричали первые петухи.
В квартале от дома Галины Алексей услышал постукивание колес. Рослый каурый жеребец вынес из-за угла легкую бедарку. В ней сидели крестьянский парень в соломенном брыле и девушка в поддевочке и белой, повязанной ковшиком косынке.