— Не суетись, — посоветовал Энди. — Читай анкеты сам. Не торопись. Созванивайся. Отберешь актив — дальше легче будет. Скинь мне минских — проработаю. Как чекисты?

— Забрали базу анкет, похвалили. Велели держать в курсе.

— Правильно, — одобрил журналист. — Про праведника серьезно? Будем искать. Слушай, а кто такой праведник?

— Ну, ты даешь, — удивился я. — Святой.

— Зашибись, — хмыкнул Андрей. — Объяснил. А кто такой святой? При жизни ж не канонизируют. Целитель, может?

— Может, — я засомневался. — А они все праведные?

— Те, у кого получается — наверное. А кто еще?

— Монахи какие-нибудь. Отшельники.

— И где я их найду? В Тибете? Короче, организую пока знахарей. Не подойдут — будем думать.

Марк помогал подбирать команду. Порекомендовал сначала разобраться с земляками. Наладить работу штаба. Потом, имея опыт — расширять деятельность организации.

Француз снял себе уютную квартирку в центре города. Каждое утро я приезжал к нему — просматривали анкеты, звонили. Рассказывали, что, возможно, скоро получится организовать полет. Спрашивали, есть ли свободное время, чтобы помочь. Приглашали на собеседование.

С теми, кто приходил, разговаривал Марк. Узнавал причины, по которым хотят улететь к звездам. Выяснял, как они понимают перелет и саму колонизацию.

После ухода очередного «претендента» француз подводил итог — полетит или нет. За первую неделю ни одной подходящей кандидатуры для работы в команде не появилось.

«Костюмы» забеспокоились. Потребовали прервать общение на пару дней. Пришлось врать Марку, что заболел.

Когда «выздоровел», француз предложил сменить роли. Теперь собеседовал я — он слушал, вмешивался только иногда. Помогал сделать вывод. Команда не собиралась.

Только Андрей будоражил столицу, снимал один за другим сюжеты про «первый восточнославянский корабль колонистов». Несколько раз мы с Марком мотались в Минск — посмотреть, как движется дело, помочь с поиском активистов. Помогали в основном разговорами с перспективными людьми — Энди продолжал работать журналистом, на все времени не хватало.

Димка ходил задумчивый, просил его не трогать — пока не «дозреет». Ролевик пообещал собрать своих, поклялся, что все, как один, полетят — и пропал. Студентка неделю активно работала вместе с нами, заскучала — и уехала в Крым. На отдых. Позвонила с границы — ей, видите ли, стыдно было сказать в лицо.

— Она полетит, — сказал Марк, откидываясь на спинку дивана. Ноутбук удобно лежал на коленях. Дома француз ходил в трико и майке. — А в штабе лучше без нее. Про паренька не жалей — детям на звездах делать нечего. Там романтики мало будет. Много грязи и пота. Вот, смотри, может, этот согласится?

Закончился июнь, начался июль — а видимых результатов не было.

— Скоро сказка сказывается, — не унывал француз. — Сейчас лето — пора отпусков. Кто хочет улетать от такой погоды? Осенью будет легче.

Я соглашался, но установил себе последний срок — четырнадцатое июля — после которого прекратить метаться.

Четырнадцатого была суббота.

С утра, пока не началась жара, я ушел за город — к роднику. Разлегся на холме над источником. Посмотрел на ленту Днепра, далеко на севере перечерченную мостом объездной дороги. На луга, лежащие на том берегу до горизонта. На старый дуб на склоне, разбитый молнией еще до моего рождения. Дерево почти засохло — но на некоторых ветках зеленела листва.

Я позвонил Андрею — сказать, что сворачиваемся.

— Сябра? — удивился журналист.

— Ты чего на белорусский перешел?

— Нравится, как звучит, — хмыкнул Энди. — «Друг» — тоже неплохо, но не так. Сябр, сябра — слышишь, каково?

— Нет, — признался я. — Я в понедельник скажу Марку, что мне надоело. Ты там тоже заканчивай. В этой стране все равно ничего не организовать. Народ инертен. Народ безмолвствует!

— Что-то случилось?

— Да нет, просто…

— Слышал, что Эдисон говорил?

— Да. «Если штука, которую вы собрали, работает не так, как вы задумывали, это еще не значит, что она вообще не работает».

— Прикольно, — усмехнулся журналист. — Я про другое. Дословно не помню, суть такая — короче, если бросишь дело, никогда не узнаешь, насколько близко ты был к успеху.

— Далек.

— Слушай, а чего только в понедельник? Марк уехал?

— Нет. Насколько я в курсе, — поправился я.

— А чего ты сейчас не с ним?

— Так суббота.

— И что?

— Выходной.

— А, — Андрей помолчал. — Так ты по выходным колонистами не занимаешься?

— Ну да.

— И по будням с девяти до шести?

— А как?

— А Марк?

— А он что, не человек?

— Марк — что говорит?

— Ничего, — я удивился.

— А, — Энди, похоже, о чем-то задумался. — Понятно. Так ты спрыгиваешь?

— Чего? — я обиделся. — Дружище! Если хочешь что-то сказать…

— Зачем? Ты перегорел.

— А ты — нет? Да бесполезно это все. С таким народом…

— Тот, кто хочет чего-то добиться — ищет средства, кто не хочет — ищет оправдания, — Андрей хмыкнул. — Про праведников теперь с Марком говорить? Отзвонись в понедельник. Давай, сябра.

Я лежал на холме. Смотрел в высокое белесое небо. Думал.

Представил, что меня ждет, если все брошу. Вспомнил, как радовались потенциальные колонисты, когда узнавали, что наконец-то появился организатор. Усмехнулся, осознав, что про себя называл их «моими людьми».

Сел. Решился. Может быть, эту стенку невозможно проломить. Значит, придется разбить голову.

Я спустился к роднику. Впервые почувствовал, что собираюсь улететь навсегда. Что после старта уже никогда не смогу вернуться сюда — к этому источнику. Гулял до вечера. Прощался.

На следующий день поднялся, пока родители и брат еще спали. Сделал себе легкий завтрак — яичницу, кофе с печеньем. Под окном шумел небольшой парк, залитый солнцем. Тихо играло радио. Идиллия, одним словом. На душе было спокойно и радостно — я точно знал, что надо делать. И мне хотелось побыстрее начать.

Когда допивал кофе, проснулась мама. Пришла на кухню, недовольно зевнула, усаживаясь напротив.

— Чего подхватился?

— Поеду работать.

— К Марку?

— Да, — я поднялся.

— Воскресенье же. Отдохнул бы.

— Надо.

— Кончай дурью маяться. Не наигрался еще? У тебя отпуск заканчивается. Лучше б на море съездил.

— Я уволился.

— Дурак! Дима работает, Андрюша работает, а этот уволился! Тебе больше всех надо?! Ты что, серьезно собрался улететь?!

— Да, — я посмотрел на маму — и вдруг понял, что она на самом деле боится, что я могу отправиться к звездам. Навсегда.

— Да кому ты там нужен, придурок?! Вас используют — и выбросят! Да даже если отправят — ты представляешь, как там?! На этих звездах ваших?! Там же вообще ничего не будет! Ни мамки, ни душа, ни печенья к кофе!

— Да, — меня захлестнуло чувство вины.

— Ты там сдохнешь! Ты себе носки сам постирать не можешь! Колонизатор, е-мое!

— Научусь….

— Да что он с тобой сделал?! Ты себя послушай! «Да», «да», как попугай! Мозги промыли?! Я до твоего Марка доберусь! Ему мало не покажется!

На кухню зашел сонный брат.

— Чего орете с утра пораньше?

— Этот к Марку опять собрался!

— Ну, пусть идет, — брат пожал плечами. — Может, его там девушка ждет…

— Он лететь собрался!

— Ну и что? — брат хмыкнул. — Никуда он не денется, хай поиграет в конкистадора. Может, повзрослеет быстрее.

Он верил в то, что говорил. Не думал, что однажды я зайду в корабль — и больше не вернусь. Мама чувствовала — так будет.

Я должен был организовать полет. Обязан — «своим людям», поверившим, что колонизация состоится. Я сделал выбор. Легче от этого не становилось.

Марк уже не спал — работал. Француз снимал двухкомнатную квартиру возле площади Ленина. Высокие потолки, большой коридор. Направо — спальня с мягкими диванами и теле- визором, с балконом для перекуров, выходящим во дворик. Налево — большая светлая кухня с холодильником, в котором всегда можно было отыскать пиццу, мороженое и ряд соков. Прямо — кабинет, два стола с ноутбуками, удобные кресла.