— Ты же знаешь, что ему с сестрой дома пришлось остаться, — девушка с укором взглянула на друга. Вовка не выдержал, отвел взгляд.

Повязку Света наложила быстро и умело — крест-накрест. Получилась словно косичка на ноге. Повязка лежала на ноге не туго, не мешая крови идти к пальцам ног и обратно, крепко удерживала стопу от излишней подвижности. Это создавало приятный покой в ноге, страх новой боли потихоньку исчезал.

В калитку вошла Ирина Константиновна. «Так — при параде и в макияже — значит, из магазина или из сельсовета», — Безапелляционно решил Вовка, — теперь держись!

Хозяйка оглядела участок. Взгляд из-под бровей выдавал напряженную работу мысли.

— Что-то случилось? У нас будто стадо слонов с водопоя прошло, и всю дорогу поливало друг другу на спину, не забывая при этом орошать грядки, стены, и внутреннюю утварь…

Участники бурных событий переглянулись и, втянувши голову в плечи, промолчали.

— А может, сегодня день Нептуна? Викентий? — хозяйка говорила строгим голосом, но что-то заставило Вовку посмотреть в ее глаза — там, за внешней строгостью, виднелись веселые искры понимания.

Он сглотнул, улыбнулся, сказал невпопад:

— Вы с рынка? Ой…, я хотел сказать… Здравствуйте! Вернее… Да, конечно «День Нептуна», — он огляделся вокруг, виновато посмотрел на Ирину Константиновну, торопливо, решительно выпалил, — мы сейчас все уберем!

— Эх вы, викинги, — улыбнулась Ирина Константиновна, — давайте убирайтесь и будем молоко парное с пряниками пить. Я к Нине Васильевне ходила, сметанки взяла, а молоко еще теплое…

Убирались сообща, весело и быстро. Потом пили молоко, разговаривали о море, рыбаках, вспомнили и любимого Михаила Тарасовича — мужа Ирины Константиновны. Его вообще часто вспоминали — замечательный человек был, неординарный. Прошел войну обычным водителем. После войны работал рыбаком на сейнере, затем бригадиром. Стал председателем рыбколхоза, а на пенсии строил лодки по своим чертежам. Его лодки пользовались успехом. И неудивительно, ведь лодки получались: легкие, прочные, устойчивые и быстрые.

Михаил Тарасович имел талант рассказчика, видение, и память писателя. Жизнь его виделась нам живо, в красках, а видел он за прожитые годы очень много. Тарасович на все смотрел нестандартно, отчего даже известная информация о политике, истории или мироустройстве представлялась нам в новом ракурсе. Человек был душой этого места. Как замечательно было играть с ним в шахматы, обсуждать проблемы — политика или история, механика или электрика… Казалось, у него на все есть ответы. А вот дня своей смерти он не знал. И мы не знали…

Потому простились со стариками последний раз как обычно — сердечно, с болью в душе и надеждой на встречу, а встретились только через два года с одной Ириной Константиновной. Сходили на кладбище, погрустили, а что сделаешь?

И лишь один вопрос с тех пор регулярно тревожил Вовку — почему хорошие люди умирают? Для Вовки такие разговоры были очень важны. Он не представлял себе это место без Михаила Тарасовича, а потому, когда случилось страшное, Вовка стал думать, что хозяин рядом, просто у Михаила Тарасовича дела, и поэтому его не видно, а порой Вовке и вправду казалось, что хозяин рядом…

Вечером Вовка лежал в кровати, читал «Икстлен». Он продолжал читать, а мысли убежали в сторону. Вспоминалось утро: доброе, радостное, искристое… Посреди этой разлившейся теплоты что-то сидело противной занозой. Внутри. Омрачало радость. В таких случаях Вовка прокручивал на внутреннем «проекторе» киноленту событий прошедшего дня. Пытался найти причины.

Может быть… то, что Ирина Константиновна назвала его Викентием? Вовка стеснялся своего имени — «Викентий» значит Кеша, ну, как попугай из мультфильма… То ли дело Вовка, но так звали его только друзья…

У Вовки во дворе ребята были дружные. Летние каникулы пролетали незаметно в играх, придуманных ребятами. Спортивная площадка, зажатая между озером, жилой шестнадцатиэтажкой и детским садом, всегда была полна детской многоголосицей. Все друг друга знали.

Днем, когда все играли в футбол, у подъезда появился новенький. Весь отутюженный, аккуратно постриженный, он скучающе сидел на скамейке с видом человека, который кого-то ждал. Покачивая новыми сандалетами, незнакомец периодически поднимал голову, издалека посматривая за игрой. Потом, словно разрывая барьер и боясь передумать, рывком поднялся и пошел быстрым шагом к играющим. Остановился в центре поля. К нему обернулись, повисла неловкая тишина. Мальчик тоже молчал, будто движение отняло у него все силы, он не знал, что сказать… Вовка прочел в глазах такую муку, что не выдержал и спросил первым:

— Ты что-то хотел… спросить?

— Да… то есть, нет! Я хотел… — он мигнул, и неожиданно решительно продолжил, — меня зовут Рес.

Мальчик увидел удивленное, вопросительное молчание. Не принято так завязывать отношения в дворовых компаниях. Смяв кепку в руках он спросил:

— Можно с вами… в футбол? –

— Ты уверен? — сказал Славка. Он был самым старшим из ребят и являлся негласным заводилой компании. Славка скептически посмотрел на безукоризненно чистые гольфы.

Рес растерянно уставился на свои гольфы, так некстати белеющие над светлыми, новыми полуботинками.

— Да что ты, Славка. Ведь человек спросил, значит, ему надо! — заступился Вовка. — Ну, что, мужики?! — И уже самому младшему из ребят, быстрому Сашке, — пойдешь за те ворота?

Вовка только одними глазами дал понять, — ну, очень надо!!!

— Делов-то на три копейки, а разговоров… — согласился вечно веселый, курносый Сашка. Сказал деловито, обыденно, просто.

Новичка, как обычно, поставили на ворота, и почти сразу в проволочную сетку влетел мяч. После второго гола вместо Реса встал Славка. Но и на поле новичку не везло. Умудрился споткнуться на ровном месте и больно стукнуться. Мяч был потерян. Им снова забили. Вконец расстроенный Рес хотел уйти с поля, но Славка ободрил: «У кого не бывает?.. Играем!»

И пошла игра, а Рес… пусть небыстро бегал, но неплохо обводил, и давал точные пасы, а это, согласитесь, в футболе одно из главных. Во время игры, как-то незаметно Рес и окрестил Викентия — Вовкой. Для Вовки это было неожиданно и… приятно. Между ними словно ниточка протянулась. А потом, уставшие, все разбрелись по домам, и Рес пил дома у Вовки морс — намешанный из варенья и воды, очень вкусный. Рес сознавал, что это болтушка из варенья, а не морс (мама для морса отжимала ягоду, варила отжимки с сахаром, фильтровала, а затем доливала отжатый сок). Пусть морс ненастоящий. Зато Вовка, вот он, стоит рядом — самый настоящий, живой! Может быть, только казалось, что они с Вовкой пьют напиток богов, но и много лет спустя, уже уважаемый на работе человек с брюшком, работая в солидной компании системным программистом, Вовка любил залезть украдкой в холодильник, и намешать себе «морс» из варенья с холодной водой…

Выяснилось, что Рес тоже не любит свое имя и фамилию, потому, что зовут его Лев Федорович Ирискин, «…если опустить отчество, совсем несерьезно получается, и вообще — ну, какой я лев!? Да еще Ирискин — какой-то конфетный лев получается!»

Рес очень любил своего старшего брата — Федора Федоровича Ирискина, названного в честь отца и шутливо прозванного друзьями Федорой, с ударением на второй слог. Так к брату обращался и Рес, а Федора в отмеску подразнивал Реса обращаясь к нему не иначе как Лефыка. Когда Рес был маленьким, не выговаривал букву «В» и все слова с этой буквой у него получались через «Фы». Старший брат обращался к нему ласково «Левушка, Левка», младший повторял: «ЛЕФыКА», и оба смеялись…

Ребята смотрели фотографии прошлогодней поездки в Санкт-Петербург. Федор, собираясь в командировку, заметил, что Левка как узнал о поездке — стал мрачным и молчаливым. Федор быстро догадался, что Левка не хочет расставаться с братом, да и в Питер братишке отчаянно хочется. Федор был человек действия, а потому на следующий день просто взял на Левку дополнительные билеты и отдал их на руки изумленному брату. Счастью не было предела. Маму оказалось уговорить труднее, чем принять решение и взять билеты, но Федор и с этим справился «…под свою ответственность беру… Да не волнуйся, мама, все будет нормально, Катюшка моя за ним присмотрит».