— А Люси не говорила?

— Нет, ты скажи мне.

— Из-за твоего отца.

— Почему?

— Он не любил меня.

Что это за жалкое оправдание, черт возьми? Я хочу закричать, что мы любили ее, почему она не забрала нас с собой.

— И по этой причине ты больше с нами не общалась?

— Я угодила в кое-какую передрягу. Джим запретил контактировать с ним. Ему было больно. Несколько лет я пробовала отправлять тебе открытки на день рождения, но он отсылал их обратно. Говорил держаться подальше.

— Что за передряга?

Фэй падает на диван и осушает свой бокал.

— Наркотики. И плохие люди — люди, присутствие детей рядом с которыми невозможно. — Она делает паузу. — Лучше было оставить вас. Потому что я не хотела жить.

Все это не просто неудобно. Желание убежать отсюда и никогда не возвращаться переполняет меня, пока я медленно впитываю в себя окружающее пространство. Пожалуй, больше всего меня напрягает ковер, прикрывающий кучу за диваном. И торчащий из-под него ярко окрашенный пластик. Что-то вроде детской игрушки. У меня засосало под ложечкой. У нее есть дети? Другие дети.

— Ты живешь тут одна? — спрашиваю я, смотря Фэй в лицо в поисках правды.

В соответствии с моими ожиданиями она отводит глаза. Изучает бокал вина.

— Партнера у меня нет.

Это неполный ответ, но могу поспорить, я знаю, что у нее за жизнь. Я сделал то, что обещал Несс: похоронил призрака из прошлого и ухожу. Обратно к Несс. И моей новой жизни.

Фэй предпринимает попытку вовлечь меня в разговор, но я не могу оторвать взгляда от лежащей в углу кучи. Я осматриваю остальную комнату, чтобы найти доказательства присутствия детей. Затем я пристальнее приглядываюсь к ней.

Блузка и узкие джинсы Фэй висят на ее худощавой фигуре, волосы окрашены — из-под оттенка хны виднеются каштановые корни. Такой цвет когда-то носила Люси. Хна придает ее коже желтоватый оттенок, а темные круги под глазами выдают усталость. У нее проблемы с алкоголем; это ясно, как божий день; но есть ли еще что-то? Красная помада и попытки омолодить себя с помощью макияжа, делают ее старше своих лет, а не моложе, как она, судя по всему, надеялась.

Нужно уходить.

— Спасибо за чай; у меня лекции вечером. — Я лгу, но этот маленький дом давит на меня. Одна и та же мысль эхом отдается в моей голове: я мог бы жить здесь.

— Уже? — Грусть в ее взгляде так напоминает Люси, и это страшно раздражает. Неужто я буду вспоминать об этой женщине всякий раз, как смотрю на сестру?

— Да, прости. — Я смещаюсь к двери, молясь, чтобы Фэй не заплакала.

— И больше ты не приедешь?

Я закрываю глаза на детский тон ее голоса, словно я родитель, который оставляет ее. Она не имеет права ничего от меня требовать.

–- Я буду привозить Люси. Но не собираюсь принимать в этом участие. Теперь, когда ты меня увидела, я хочу двигаться дальше.

Рывком открыв облупившуюся входную дверь, я облегченно вдыхаю свежий воздух. Нужно убраться отсюда.

— Я так сожалею, Эван, — говорит она, и я отхожу от двери.

Замерев, я оборачиваюсь.

— Сожалеешь?

Из покрасневших глаз Фэй текут слезы, и я стискиваю зубы. Нет. Она ничего от меня не дождется. Я ухожу, даже не попрощавшись. Не помню, чтобы она попрощалась со мной пятнадцать лет назад.

Знакомый запах бензина и фастфуда в машине успокаивает, я беру руль и пытаюсь уместить последние полчаса в коробку под названием: “Дерьмо, с которым я не могу справиться”. В глубине души я боюсь, что эта коробка никогда не закроется. Из-за Люси. Это Люси хочет вернуть мать, и последствия ее поступков еще впереди.

По улице идет девочка, держа за руку маленького мальчика. Я не силен в определении возраста, но выглядит она лет на двенадцать, как моя кузина Сара, а мальчику с ней, наверное, три. У девочки каштановые волосы, завязанные в хвост; она тощая и носит обтягивающие джинсы. У мальчика короткая стрижка и смущенный вид. Девочка приседает, застегивая его куртку, от которой тот хочет избавиться и большим пальцем стирает с его лица шоколад. Он жадно запихивает новую плитку шоколада в рот, и она качает головой.

Я достаю из кармана телефон, чтобы перезвонить Несс. Пока я прикладываю мобильный к уху, дети сворачивают на потрескавшуюся бетонную дорожку. К дому Фэй.

Мир превращается в бессмысленный сон, и я включаю зажигание.

Сегодня никогда не наступит.

ГЛАВА 16

НЕСС

Эван возвращается от Фэй, но, как и следовало ожидать, ничего не рассказывает о поездке. Любые попытки узнать о случившемся разбиваются о скрытность. Его скрытность. Я узнаю жесткое выражение на его лице и понимаю, что должна поддержать его, но не давить. Он все мне расскажет, когда будет готов. По крайней мере, он рассказал мне куда сегодня поедет.

У нас в медакадемии рождественская вечеринка, и он соглашается пойти. Думаю, после происшествия на коктейльной вечеринке, ничто больше не удержит его от похода. По многим причинам, я запретила себе думать о той ночи.

Лицо Эвана проясняется, когда я спускаюсь вниз, готовая к выходу. И я знаю причину: черное бархатное платье, которое я надела облегает изгибы тела, которые так ему нравятся, оно достаточно короткое, чтобы быть сексуальным, но не слишком, чтобы не выглядеть пошло. Сегодня я даже решилась на каблуки, и когда он подходит, я понимаю, что их запредельная высота приближает меня к его глазам. А в глазах его плещется желание утащить меня обратно наверх.

— Несс, ты восхитительна, — произносит он, обвивая руками мою талию.

Я обвиваю его талию в ответ, и он наклоняется, чтобы поцеловать меня.

— Помада! — предупреждаю я, отстраняясь.

Эван ухмыляется.

— Можно подумать, испорченный макияж когда-то тебя волновал.

Я провожу тыльной стороной ладони по его гладко выбритому лицу, и внутри вновь начинают порхать бабочки. Этот парень способен завести меня с полуслова или полу прикосновения.

— Там официальный дресс-код. Хочу выглядеть безупречно.

— Студенты медики устраивают официальные приемы? С каких это пор?

Он прав: формализм скатывается к разврату, как только появляется алкоголь. Эван озирается по сторонам.

— А Эбби пойдет?

— Уже ушла. Пропустить по стаканчику с Джаредом и компанией. — Мне все еще неловко произносить имя Олли при Эване.

— Я думал, ты говорила, что он кто-то вроде жигало? — поддразнивает Эван.

Я притягиваю его к себе за свежую голубую рубашку и прикусываю за губу.

— Некоторых из них можно приручить.

Эван рычит и хватает меня за ягодицы.

— Дома никого. Позволь показать, насколько я дикий.

Смеясь, я отрываю его руки от своей задницы, пока мое более чем заинтересованное в предложении тело не позволило ему испортить больше, чем мой макияж.

***

В процессе вечера Эван возвращается к самокопанию. Я слежу за тем, чтобы уделять ему больше внимания, чем остальным, но общаться сложно, потому что он почти не говорит. Он продолжает держать руку на моем колене или переплетает наши пальцы на протяжении всего вечера, пока мы едим из тарелок, доверху наполненных индейкой, овощами и прочей рождественской едой. Эбби с Джаредом до сих пор вместе, и я стараюсь делать вид, что он ни в чем не замешан. Может, ей удастся приручить его.

Я смотрю на своего Байрона, вспоминая приколы прошлого года и думая, как далеко мы продвинусь с тех пор. Мы оба пытаемся снять барьеры; полностью избавиться от них нам пока не удалось. С момента нашего разговора пару недель назад, я стала позволять Эвану больше “телячьих нежностей”. Когда я предположила, что его ревность уходит корнями в проблемы с матерью, он страшно возмутился, однако догадаться об этом нетрудно. Я осознаю всю серьезность данной ситуации. Я готова признать, что некоторые из его предыдущих действий не возвращали нас к прошлому году. Он имел дело с куда большей проблемой, вне зависимости хотел он того или нет.

Олли сидит с нами четырьмя и Сунитой, но ведет себя слишком тихо. Для него это, в принципе, нормально, но я ощущаю нависшее над ним напряжение. Его внимание обращено на что угодно, только не на нас, и он постоянно проверяет свой телефон.

Вечер перетекает в танцы в шапках Санты и хлопушками, разбросанными по танцполу. Эбби с Джаредом в самой гуще толпы, и вино, бурлящее в моем организме, придают мне смелости присоединиться. Эван отказывается. Чем больше проходит времени, тем сильнее сползают вниз его настроение и поза. Олли тоже грустит. Я знаю, что происходит с Эваном, а вот Олли меня беспокоит. И пустое сиденье рядом с ним тоже.

Эван отходит в туалет, и я перемещаюсь на сидении поближе к своему угрюмому другу.

— Что случилось, Олли?

Он хмуро смотрит на меня.

— Ничего.

Это что стандартный мужской ответ?

— Ты кого-то ждешь? — Я киваю на телефон. — Свою девушку?

— Как бы вежливо попросить тебя не совать нос в мои дела?

Я не могу скрыть изумления, и Олли качает головой.

— Прости, Несс. В Рождество мне всегда грустно. Вот и все.

Интересно, связано ли это с его невидимой девушкой.

— Ясно, прости. Если хочешь, можешь рассказать в чем дело.

Я накрываю его руку своей ладонью. Никогда не видела его таким подавленным. Олли убирает руку.

— Не лучшая идея.

— В смысле?

— Не хочу раздразнить детскую ревность твоего приятеля.

— Так нечестно; тем более, мы уже разобрались с этим.

Олли улыбается, и его покровительственный взгляд приводит меня в ярость.

— Уверен, так оно и есть.

Он опустошает свой бокал вина и берет бутылку, чтобы наполнить наши бокалы.

— Она должна была приехать, но не смогла.

— Кто?

— Айла.

— Твоя девушка?

— Ага. Она никогда сюда не вернется.

— Не вернется?

— Она живет в Австралии.

Я поднимаю брови.

— Это чертовски далекие отношения на расстоянии.

Из его груди вырывается невнятный звук.

— Не уверен, что они у нас еще есть. Иначе она была бы здесь. И было бы лучше, если бы она сказала мне, что не собирается возвращаться. Раньше, чем в день, когда я должен был встретить ее в аэропорту.

Значит ли это, что он хочет поговорить? Я не хочу давить, но едва ли он может открыться кому-то еще.