- Как проходила эта операция? Вы что-нибудь помните?

- Почти ничего. Мне только известно от одного из сотрудников Алла, что во время операции я был в сознании. Человек находится как бы в состоянии гипноза. Врач приказывает ему думать о том или ином, а когда эта мысль появляется, аппаратура, стирающая память, автоматически создает что-то вроде контрколебаний, гасящих информацию. Одновременно происходит утрата сформированных в мозгу комбинаций нервных соединений. Я получаю заданно думать, допустим, о своем родственнике, которого очень хорошо знаю. Я вспоминаю, например, его лицо, и под воздействием контрколебаний оно стирается в моей памяти. Врач вновь предлагает мне думать о нем. Я вспоминаю те сцены моей жизни, которые связаны с ним, и тотчас же они расплываются в моей памяти, как и его лицо. Я помню о нем все меньше и меньше, пока, наконец, совершенно перестаю что-либо о нем знать. И теперь называемое врачом имя не вызывает у меня никаких ассоциаций, разве что лишь случайные, фонетические. В памяти в этом месте возникла пустота.

- Но все же что-то остается, хотя бы имя, фамилия неизвестного теперь лица, называвшаяся во время операции?

- Нет. Позднее устраняется также и воспоминание о самой операции.

- Говорят, одновременно прививается нежелание к поискам следов прошлой жизни и даже к разговорам на эту тему?

- Весьма возможно. Моя жена еще ощущает какую-то травму в этой связи. Она существует где-то в подсознании, и когда человек старается путем самоанализа извлечь ее наружу, его охватывает все возрастающее беспокойство. Я тоже вначале ощущал это весьма сильно, но теперь уже в значительной мере сумел справиться с этим чувством. Лишь иногда, очень редко, случается, что я переживаю нечто вроде шока...

- Технически такое состояние, по-видимому, вызвать очень просто, заметил Ган. - Ведь когда в цепи нейронов преобладают, скажем, колебания с частотой шесть циклов в секунду, человек испытывает неприятные ощущения, такие же, как в жизни в минуты опасности. Спокойной атмосфере напряженной работы соответствуют колебания с частотой двадцать четыре цикла в секунду.

Тин посмотрела на Гана с неприязнью. Ей захотелось охладить его ораторский пыл, хотя бы из-за Джора.

- Все это совершенно естественно, - сказала она равнодушным тоном. Существует тесная связь между чувствами и колебаниями электрического потенциала в цепи нейронов. Достаточно сформировать электрическую структуру памяти таким образом, чтобы определенные мысли путем резонанса вызывали такие неприятные колебания.

- Я вижу, что вы разбираетесь не только в ракетах, - заметил репортер.

- Этот вопрос немного интересовал меня, однако это не меняет того факта, что каждая попытка возвращения к прошлому вызывает у меня именно такие неприятные колебания...

Казалось, Ган не заметил намека.

- Если можно, я еще спрошу вас кое о чем. Ваш опыт, капитан, показывает, что, очевидно, вы летали и до лечения, в прошлой жизни. Это, пожалуй, не подлежит сомнению. А вы, Джор, тоже когда-то были художником? Если да, то ведь картины, которые вы писали до потери памяти, должны носить ту же печать вашей личности, что и написанные теперь?

- Не знаю. Наверное, так должно быть.

- Разве мог ваш талант развиться только сейчас, в течение нескольких месяцев после операции?

Джор задумчиво смотрел в чашку.

- Вы хотите узнать, - произнес он дрогнувшим голосом после некоторой паузы, - можно ли найти мои картины того времени в какой-либо галерее или частной коллекции?

- Да, - Ган пристально вглядывался в лицо художника.

- Этого я не знаю. Не искал и, видимо, не буду искать. Знаменитостью я наверняка не был. Возможно, просто писал для своего удовольствия, как любитель.

- И вы не помните ни одного из своих произведений?

Джор сидел, опустив голову на ладони. Казалось, что он разглядывает поверхность стола, но на самом деле глаза его были закрыты. Мускулы стиснутых челюстей нервно дрожали.

Тин поднялась с кресла. Она больше не могла владеть собой.

- Прошу вас, не спрашивайте об этом, - воскликнула она раздраженно.

Ган, смешавшись, встал.

- Извините, пожалуйста. Я не знал, что... - он неуверенно замолчал. Я, пожалуй, пойду.

Джор также встал. Лицо его побледнело.

- Это я должен извиниться, - сказал он изменившимся голосом.

- Мне не следовало заводить разговор... - начал репортер и снова не договорил. - До свидания.

- До свидания, - тихо сказал Джор. - Вы к нам приходите еще... Через несколько дней...

Тин проводила гостя до дверей.

- Мне очень жаль, - еще раз сказал Ган.

- Извините нас, - ответила Тин и вдруг порывисто схватила Гана за руку: - Теперь я хочу задать вам один вопрос. Но только ответьте со всей откровенностью.

- Обещаю.

- Слышали вы о супружеской паре, которая распалась и которую снова соединил Алл?

- Слышал.

- Это мы?

- Нет. Кажется, нет, - с удивлением ответил репортер и во второй раз за этот вечер почувствовал, что совершил какую-то страшную ошибку...

4

На следующий день, возвращаясь из Вероны в Сидней, Тин напрасно ждала звонка от Джора. Из упрямства она решила, что сама не станет ему звонить. И хотя по мере приближения к Земле она нервничала все больше, решения своего не изменила. Однако, к ее удивлению и радости, серебристый ионтер СМ-37218 ожидал на крыше автолокационной станции. Джор был сердечнее обычного. Он начал объяснять, почему не позвонил через центральный пункт связи порта ТКР, как будто это было его обязанностью.

- Я все утро рисовал. Потом мне пришлось полететь на строительство Радужного Дворца, и я смог вырваться только перед самым приземлением твоей ракеты, - говорил он, заглядывая ей в глаза. - После выхода на посадку звонить нельзя, так что...

В мастерской Тин застала еще больший беспорядок, чем обычно. Эскизов на полу стало, наверное, вдвое больше. Смелые и необычные по своему стилю и сочетанию красок, они поражали взгляд каким-то сумасшедшим и в то же время чарующим танцевальным ритмом. Не было недостатка и в новых набросках головки девушки с пляжа, как включенных в эскизы композиции, так и выполненных на отдельных рисунках. Внимание Тин привлекли две работы, изображающие обнаженную женскую фигуру.