- Я пошлю тебя в Каракорум, - произнес он наконец, - и позабочусь об охране.

- Но он не может отправиться в путешествие, пока полностью не оправится от ран, - запротестовала Агла.

- У меня хватит сил, - настаивал я, - со мной будет все в полном порядке.

Субудай отвел все мои возражения движением руки.

- Ты останешься в лагере, пока лекарка не сочтет возможным разрешить тебе отправиться в дорогу. И в течение всего этого времени я буду навещать тебя каждый день. Ты расскажешь мне все, что знаешь о королевствах запада. Мне необходимо знать о них как можно больше.

Прежде чем я сумел ему ответить, он с заметным усилием поднялся на ноги. Только сейчас я сообразил, что этому человеку никак не меньше шестидесяти лет. Оставалось только удивляться силе духа дикого кочевника, целую жизнь проведшего в седле, покорившего сотни городов и побеждавшего во множестве сражений.

Когда Субудай покинул юрту, я бросил умоляющий взгляд на Аглу:

- Я должен ехать немедленно. Я не могу допустить, чтобы Ариман раньше меня достиг Каракорума и встретился с Великим ханом.

- Но почему? - не поняла она.

Что я мог ей на это сказать?

- Я должен сделать это, - повторил я.

- Но каким образом один человек может быть настолько опасен?

- Не знаю, но так оно и есть, и мое предназначение остановить его.

Агла печально покачала головой:

- Субудай не позволит вам покинуть лагерь, пока не узнает всего, что ему требуется. И я тоже не хочу, чтобы вы уехали.

- Вы что, опасаетесь, что пострадает ваша репутация лекарки, если я уеду до срока?

- Нет, - ответила она просто. - Я хочу... чтобы вы остались со мной.

Я протянул руки к ней, и она позволила мне заключить ее в объятия. Агла доверчиво положила голову мне на плечо. Я вдыхал запах ее волос, чистый, свежий и очень женственный.

- Каким именем ты назвал меня? - спросила она шепотом. - Другим именем, которое, по твоим словам, когда-то принадлежало мне.

- Теперь это не имеет значения, - тихо ответил я. - Это было так далеко отсюда.

- И все-таки... - настаивала она.

- Арета.

- Какая она была? Ты любил ее?

Я глубоко вздохнул и прижал ее к своей груди.

- Я едва знал ее... но, да, я любил ее. Десять тысяч миль и почти восемь веков отделяют меня от нее... Да, я любил ее.

- Она была очень похожа на меня?

- Но ты и есть та самая женщина, Агла. Я не знаю, как это могло произойти, но, поверь мне, так оно и есть.

- Значит, ты любишь меня?

- Конечно, я люблю тебя, - отвечал я, не колеблясь ни секунды. - Я всегда любил тебя. Я любил тебя от самого сотворения мира и буду любить, пока он не обратится в прах.

Она подняла ко мне свое лицо, и я поцеловал ее.

- И я люблю тебя, могучий воин. Я любила тебя всю жизнь. Я ждала тебя с той самой поры, когда впервые почувствовала себя взрослой, и наконец нашла тебя. И никогда больше не позволю тебе покинуть меня.

Я еще сильнее прижал ее к себе, чувствуя, как бьются наши сердца...

Однако где-то в глубине моего сознания постоянно билась мысль, что в это самое время Ариман находится на пути в Каракорум, куда и я должен был скоро отправиться, и что он еще недавно жил в этом самом лагере, хотя, по словам Аглы, она никогда и не видела его.

12

В течение трех последних дней я рассказал Субудаю все, что мне было известно о Европе тринадцатого столетия. Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять - его интерес носил чисто практический характер. Грозный полководец, сумевший в свое время с триумфом провести свою армию от песков Гоби, через весь Китай и далее до границ Киевской Руси, был одержим одной идеей - выполнить завет своего Священного правителя и омыть копыта монгольских коней в водах Последнего моря, которого никто из них, естественно, никогда не видел.

- Но для чего все это? - спросил я его недоуменно. - Вы уже владеете империей, простирающейся от побережья Индийского океана до Каспийского моря. Скоро армии Хулагу покорят для нее Багдад и Иерусалим. Зачем вам идти дальше?

Помимо многих других своих достоинств, Субудай обладал и еще одним: он был достаточно простым и, я бы даже сказал, по-своему честным человеком, и в его словах не было и намека на фальшь, какую я наверняка бы уловил, если бы задал тот же вопрос Цезарю, Наполеону, Гитлеру или любому другому покорителю вселенной. Ответ был прост, под стать внешнему облику простого монгольского воина:

- Многие годы я вел от победы к победе воинов Священного правителя. Я потерял счет странам, которые завоевал для него и его сыновей. Сейчас я уже старый человек, которому осталось не так много лет жизни. Я видел многое, но еще большего не видел. Да, я помог основать огромную империю, но собственного улуса у меня нет. Дети Священного правителя и его внуки наследовали земли, которые я покорил для него. Сейчас я хочу покорить новые страны, где будут править уже мои дети и внуки. Для них я хочу завоевать земли, не уступающие владениям Хулагу, Кубилая и прочих потомков Потрясателя Вселенной.

В его словах не слышалось и намека на горечь, разочарование или тем более гнев. Это была просто констатация сложившейся ситуации, и он не скрывал желания заполучить собственную империю, опираясь на мощь своих армий. Высказаться яснее, наверное, было просто невозможно.

- Почему бы Великому хану Угэдэю в знак признания ваших заслуг просто не выделить вам какой-нибудь домен?

- Возможно, он и поступил бы таким образом, если бы я попросил его об этом. Но я не люблю просить никого, даже Великого хана. Проще завоевать новые земли и присоединить их к уже существующей империи.

Трудно было не восхищаться примитивной логикой этого дикаря.

- Вы хотите сказать, что в этом случае не будет повода для конфликта между вашими детьми и потомками Великого хана?

Субудай снисходительно улыбнулся:

- Никакого конфликта и не может быть. Монголы не враждуют и не воюют друг с другом. Ясса [свод законов Чингисхана] определяет все наши поступки. Мы не собаки, готовые передраться из-за кости.

- Понятно, - пробормотал я, склоняя голову в знак того, что не намеревался оскорбить его.

- Для нас это насущная необходимость - завоевывать новые земли, продолжал Субудай, пребывавший в достаточно благодушном настроении, чтобы снизойти до объяснения своих взглядов бестолковому чужестранцу. - Это еще одно из проявлений мудрости Великого хана. Под страхом смерти монголам запрещено воевать друг с другом. Предназначение монголов - покорять чужие народы. И до тех пор, пока мы осуществляем завет Священного правителя, наши армии должны идти вперед.