Толя, которого прямо разносило от восторга и гордости, ходил вокруг стола, сиял, вздыхал, наконец спросил:

— Правда, отличный экземпляр?

— Правда, — согласилась Ирина мама.

— Мы его назвали Хомкой — правда, хорошее имя?

Вот тут-то Ирина мама и поняла, что ее провели. Она сухо спросила:

— Когда же вы успели его назвать?

Толя одно лишь мгновение был в растерянности, потом сказал хладнокровно:

— Видите ли, мы с Ирой довольно часто играем в нашу любимую игру — придумываем имена разным животным. Недавно по улице бежала очень короткая собака, и мы назвали ее Кубик!

Ирина мама ничего больше не спрашивала.

Поздним вечером, когда ублаженный Хомка крепко спал в Иры-мамином кресле, на Иры-маминой шали, свернувшись в рыжий клубок по-кошачьи, мама долго смотрела на него, а потом сказала:

— Ты знаешь, Ирочка, у него должно быть свое постоянное место. Я даже знаю где. Вот здесь! А этажерку можно вообще ликвидировать..

Ира очень грустно взглянула на свою маму.

— Ты что, Ирочка? Тебе не нравится это место? По-моему, здесь ему будет хорошо.

— Еще неизвестно, где он будет жить, — мы ведь купили его пополам!

— Как это — «купили»?! — Ирина мама от удивления даже села.

— Как все — за деньги. Мне не хватало денег на целого хомячка, и тогда мы с Толей решили купить его пополам. А теперь он говорит, что постепенно вернет мне мою половину и заберет Хомку целиком!

— Ерунда какая-то… а что означали эти поздравления?

Ира фыркнула сперва, а потом, довольно точно подражая голосу своей мамы, крикнула:

— Никаких хомячков!

…Толя сделался хозяином целого хомяка скорее, чем этого ждали. И пришел за ним теперь уже не с кухонным полотенцем — он принес клетку, похожую на дворец. Клетку ребята делали сами, а они-то хорошо знают, что такое хомяки из отряда грызунов. Клетка была сделана из металлических прутьев.

Толя вошел и поставил Хомкин дом у порога. Жестом, непостижимо ловким и быстрым, он просунул ладони под мышки зверьку, поднял, насладился его гневом, нежно прижал к себе и только потом впустил в клетку. Конечно, проверил дверцы, сказал «до свидания» и ушел.

Ире с мамой остались на память следы от Хомкиных зубов.

Этот симпатяга за короткое время успел обгрызть три ноги дубовому столу. Почти все углы у радиоприемника. И совершенно изуродовал одну лайковую перчатку Ириной мамы, но это все равно что две, потому что выкидывать надо пару!

Хомке простили все, и когда он был забран, то неизвестно даже, кто больше скучал. Потому что Ира теперь все время пропадала у Толи, а мама сидела дома совсем одна — и без Хомочки и без дочери.

Будь Ира похитрей, в эти дни она могла бы принести хоть сто ежей; она могла бы преспокойно привести домой живую козу, и мама ничего бы ей не сказала ни про хлев, ни про зоопарк!

Прошло много-много скучных дней — и вдруг… Ирина мама пришла домой не одна!!!

На груди у нее, в том месте, где всегда высовывался шарфик, из-под пальто торчала кошачья голова.

Рыже-беломордый котенок, очень хилый и чумазый, был поставлен на стол.

Ира прыгала от радости, а котенок смотрел на нее медленным тяжелым взглядом.

Он стоял, прижав головку к одному плечу. Лапки у него были тонкие, белые. А живота и в помине не было. Вместо живота — высокий свод.

Неизвестно, сколько времени он простоял бы так, но перед ним появилось блюдце с молоком, и тут котенок проявил себя! Он до того самоотверженно лакал, что вымок от подбородка до белых лап.

Блюдце убрали, и будущий кот начал облизываться. А в его вытаращенных глазах было столько глупейшего удивления, словно несчастный сомневался, он ли это ел.

Ирину маму все приводило в восторг, а когда котенок начал икать, отчего содрогался весь, ей захотелось его погладить.

Иканье и самого котенка удивило до крайности. Он смотрел невидящим взглядом. Он просто был потрясен тем, что с ним происходит, и, как говорится, весь ушел в себя. Когда он наконец выпрямился во весь рост, облепленный мокрой шерстью, Ирина мама не выдержала и засмеялась:

— Боже, что за вид!

— Он простудится, — сказала Ира.

— От теплого молока?

— Посмотри, как он обляпался, видишь — дрожит?

Ирина мама схватила чистое махровое полотенце и принялась котенка сушить. Она так усердно его вытирала, что он вопил и царапался. В конце концов, укутанный и сытый, уснул.

Естественно, котенок сразу стал считаться маминым. И не только потому, что она то и дело спрашивала: «Где мой котик?» Просто Ире теперь не влетало, что бы котик ни делал и где бы ни наделал!

А уже через неделю уличного подкидыша невозможно было узнать.

Ирина мама так взялась за его питание, что однажды соседка, Мария Ивановна, не выдержала и спросила:

— Я не понимаю вас, зачем вы ему так распихиваете желудок?

— А мне кажется — только-только… Он же растет!

— Две котлеты зараз? Взрослый мужчина наедается двумя котлетами, а вы такой фитюльке. .

Ирина мама немного подумала и возразила на это так:

— Но они ведь сырые.

Кот рос. Слишком много ел, и вид у него был всегда немного утомленный. А Ирина мама говорила:

— Необыкновенно задумчивый котенок!

— Меланхолик! — не скрывая уже раздражения, говорила Мария Ивановна. — Обжирается, оттого и меланхолик.

Ира постепенно теряла к котенку интерес. Единственно, что стоило наблюдать, — это как он лакает. Казалось, молоко само поднимается с блюдечка и плотной струйкой лезет в пасть. Ира даже ложилась на пол, чтобы лучше разглядеть, как это получается. В конце концов она поняла, в чем дело. Дело в скорости, с какой котенок работал языком. Бедное молоко просто не успевало опадать.

Ну, а когда он перешел на мясо, — смотреть стало нечего, даже противно было, до того он жадно ел. После еды лениво умывался. Потом или сразу шел спать, или залезал на подоконник и безнадежным взглядом смотрел в окно. Если Ира пыталась его растормошить, котенок отвечал слабым взмахом лапки, как бы говоря: «Ах, оставьте!»

Оживлялся он только с приходом Ириной мамы. Он бежал ей навстречу, полуоткрыв похожую на морскую раковину пасть, и сквозь прозрачные зубки выпускал такой нежный скрип, от которого Ирина мама окончательно приходила в умиление и уверяла всех-всех, что ее котик — необыкновенное животное. Сам он тоже старался доказать это и день ото дня обрастал и обрастал очень породистой шерстью. Когда он пересекал комнату шагом размеренным и плавным, хвост, поднятый высоко, реял над ним, делая кота похожим на какую-то важную птицу.

Толя, забегавший к Ире по своим хомячьим делам, присматривался к котенку, присматривался, а потом прямо сказал:

— Очень вялый экземпляр.

— Как ты можешь так говорить! — возмутилась Ирина мама.

— Вы же сами видите.

Тогда Ирина мама, ни слова не говоря, взяла ненаглядного кота и положила Толе на руки.

— Чувствуешь? — придирчиво спросила она. — Ты чувствуешь, он ведь тяжелый как камень.

— Потому и вялый, — настаивал Толя. — Вы его перекармливаете, а для животных это вредно.

— Брось, пожалуйста, — сказала Ирина мама и отобрала у Толи котенка.

К осени котенок превратился в тучного кошачьего подростка, невероятно вылизанного и капризного. Котлет теперь он не ел, особенно в кукурузной панировке, теперь он ел только чистый фарш. В крайнем случае — свежую балтийскую салаку.

Конечно, был он очень изнежен, и, когда начались осенние дожди, первым в доме начал мерзнуть он.

Все давным-давно знают (многие к этому даже привыкли), что в домах с паровым отоплением топить начинают вовсе не тогда, когда холодно, а когда начинается «отопительный сезон».

А коту всего этого было не понять! Поэтому с наступлением дождей он перестал ходить по полу. Пол был слишком холодным. Кот передвигался теперь только по мебели.