По поводу радио Ирма наметила себе – позвонить Ксютову и разобраться. А еще лучше, чтобы не делать этого самой, позвонить Моте Зарайскому – ее продюсеру, пусть узнает у Ксютова, почему ей отказали, это его Зарайского работа.

Зарайского Ирма нашла в сильно расстроенных чувствах.

– Ты что? Ревешь что ли? – испуганно спросила Ирма.

– Нет, – явно всхлипывая ответил Мотя.

– А мне показалось, что ты там плачешь.

– Да нет, аллергия какая-то то ли на тополиный пух, то ли на Дотти, – соврал Зарайский.

Ирма рассказала о тревожившим ее звонке Джона Петрова, и Зарайский, неожиданно еще более усугубил ее тревоги и расстройства.

– А знаешь, что Дюрыгин нашел какую-то деваху и морочит ею голову главному? – спросил Мотя плаксивым голосом.

Он все-же явно там ревел.

– Михаилу Викторовичу? – переспросила Ирма, – Дюрыгин морочит? Какую такую деваху нашел?

– Дюрыгин вместо нашего с тобой шоу предлагает Мише свое, где ведущей будет никому неизвестная деваха, – явно все еще всхлипывая, проговорил Мотя, – он ее уже ему показывал, он ее даже у Монахова в его шоу Монахов-Монахов уже прокатывал, а теперь еще вот и с Ксютовым договорился на радио Москва-Сити Эф-Эм…

– А ты то, старый дурак, куда там смотришь? – вырвалось у Ирмы, – я тебе доверилась, как продюсеру, а ты все просрал? Может мне прямо к Дюрыгину пойти попроситься? Он ведь меня возьмет, а ты с кем останешься? Со своей бульдожкой Дотти?

Мотя был не в духе, чтобы продолжать этот разговор.

Он бросил трубку и как показалось Ирме, принялся снова плакать.

Позвонила Ксютову.

Тот не брал трубку.

Наверное, заблокировал ее номер.

Набрала мобильный Михаила Викторовича – тот же результат.

А через секретаршу, через эту проститутку Олечку – соединяться не хотела.

Тогда позвонила Дюрыгину.

Тот ответил.

– Ирма? Рад, всегда рад.

– Так уж и рад? Я слыхала, у тебя новая ведущая на шоу есть?

– Мир слухами полнится, Ирмочка.

– Так есть или нет? Говори прямо!

– Ну, есть вроде.

– А что так неуверенно?

– Да она еще сырая, над ней еще работать надо.

– Ну, я слышала, ты к ней уже и Ксютова подключил, и Монахова.

– Ты осведомлена.

– А то! В нашем деле без информации нельзя, сожрут такие вроде тебя – Ну это ты через чур – Брось, познакомил бы.

– С кем?

– С девочкой твоей, как зовут?

– Агата – Ты с ней спишь?

– Я?

– Ну не я же!

– Я нет – А кто тебя за нее просил? Кто с ней спит и кто за нее просил?

– Никто, я сам ее нашел, сам делать начал.

– Не верю – Как хочешь – Гад ты, Дерюгин, чего же ты меня не позвал?

– Я звал…

Вобщем, разговора не получилось.

Совершенно расстроилась Ирма.

Совершенно разрегулировалась.

Может Игоря попросить разобраться?

Мужа своего гражданского…

А почему бы и нет?

Пускай выяснит, что это за Агата такая?

И имеет ли она право занимать то место на вершине горки, где по-праву восседает Ирма Вальберс?

Но сперва Ирме самой захотелось на эту чудо-Агашу подивиться.

Противно было снова с этим Джоном говорить, но ничего не поделаешь, лучше него эти тайные смотрины никто обустроить не сможет.

Ночью Ирме приснился сон.

Именно в ночь с четверга на пятницу приснился, когда сны сбываются.

Приснилось Ирме, что будто лежит она в какой-то очень по-демократически дешевой больнице, где в одной палате сразу шесть, или даже десять коек стоит, и причем, так чудно, что в палате лежат и мужчины и женщины.

Избалованная хорошими условиями Ирма такого в жизни вообще никогда не видала, а тут… И приснится же такое!

Так вот… Настало вроде Ирме время выписываться из больницы, да собирать вещи.

А тут и выяснилось, что вещи то ее – по всей по всей больнице поразбросаны.

Мелкие вещи по палате под всеми койками приходилось собирать, а крупные, в виде каких-то чемоданов и дорожных сумок, те вроде как в кладовой были сданы на хранение, но Ирма все ходила – бродила по коридорам больницы и все никак не могла найти где эта кладовая. А время выписки уже подходит, и надо поторопиться, потому что… Потому что, сама не могла по ходу сна объяснить себе – почему, но выписываться с вещами надо было очень быстро и очень срочно. А если упустишь время, то что-то такое нехорошее может случиться.

Вобщем, бегала бедная Ирма по этой больнице и искала сестру-хозяйку или кастеляншу с ключами, чтобы кладовую открыть. Нашла, наконец.

Открыли ей эту кладовую, а там чемоданов, сумок, саквояжей, узлов всяких разных, сто полок до самого потолка.

И принялась Ирма искать. Ищет – ищет, нет ее сумок. Нет ее чемоданов.

И так странно ей в тоже самое время, а зачем вообще было ложиться в больницу с таким большим багажом?

Так до конца сна своего и мелких вещей по палате не собрала, и крупного багажа не нашла. Причем, по ходу сна этого, там все больные как-бы в один момент все на поправку пошли и на выписку все разом засобирались. И поэтому, если Ирма вещей не соберет, то вроде бы как одна в этой больнице останется. Вот ведь жуть то какая…

Гаденький такой сон приснился. Бывают такие неприятные сны, что вроде как бы и не кошмар со смертоубийством, но какое-то гадкое и тягостное ощущение после сна остается. Как ожидание каких-то больших неприятностей.

Ирма по привычке залезла по утру в Интернет, открыла страничку Универсального современного Сонника. Нашла на букву "б" слово "багаж"…

Странное, однако, толкование ее сну по этому соннику выходило.

По Соннику Фрейда – потерять во сне багаж, означало "несостоявшуюся помолвку" или "расстроенную свадьбу"… А вот по Современному соннику, багаж – сумки и кошелки означал… Ха! Женщин… Там даже так было и написано, что по Фрейду, сумки и чемоданы символизируют женские половые органы…

Ничего себе, – подумала Ирма, но тут же вспомнила простонародное сравнение потаскушки с сумкой – кошелкой. Ведь так в народе и говорят про иных женщин, де – вон кошелка идет…

Ну, вобщем в соннике про увиденный и потерянный багаж Ирма прочитала еще, что это к неприятностям, связанным с женщинами.

– Ну, теперь все более-менее связывается, – в задумчивости, выключая компьютер, промычала Ирма, – эта девчонка – кошелка дешевая мне дорогу перебегает. А то, что все в один день выписываются, так это про сентябрь, когда на телеканале сетка вещания поменяется. Значит, если я не успеваю решить мои проблемы, то я останусь на обочине, и поезд без меня уйдет.

Ирма сама по латышски не умела и двух слов сказать. А вот двоюродный папин брат Ян Карлович Вальберс, у которого Ирма с пионерского своего возраста так любила гостить в летние каникулы на его даче в Лиелупе что рядом со знаменитой Юрмалой, тот наоборот, по русски говорил очень плохо. И Ирма всегда смеялась, как дядя Ян переводит свои любимые латышские поговорки на ломаный русский язык.

Одну такую поговорку в интерпретации дяди Яна Ирма как раз сейчас и вспомнила.

– Беды не летают в одиночку, они как чайки на берегу, всегда стаями летают.

Начальник службы безопасности Дима Попов всегда был такой осторожный в разговорах с Игорем, а тут у них что-то такое произошло, и они с мужем контроль потеряли. Хотя, почему потеряли контроль? Просто Ирма, которая никогда служебных разговоров своего гражданского мужа не подслушивала, именно в это вот утро, когда сон про чемоданы увидала, именно в это утро изменила своим привычкам. И подслушала.

В иной бы раз, увидав, что Игорь с Димой секретничают в столовой, она бы сразу повернулась бы и со словами, – ну, секретничайте-секретничайте, мальчики, я мешать не стану, – ушла бы к себе на свою половину дома, тем более, что Ирму с детства приучили к тому, что у взрослых мужчин могут быть взрослые секретные разговоры. Все-таки Ирма в доме члена ЦК Компартии воспитывалась, а в этом доме у папы большие люди порою в гостях бывали, и разговоры всякие там вели, такие разговоры, которые не для ушек маленьких девочек.