Дудыкин. Гора вроде.

Краличкин. Нет, какая там гора!..Дух! Пафос — это мы… (Увидал Груздева.) Товарищ Груздев, объясните слово «пафос», а то мы все тут такие профессора, что закачаешься.

Дудыкин. Ну-ка, товарищ инженер!

Груздев. Пафос — это чувство. Это радость труда. Вот вы работаете, строите, объявили соревнование, и когда вы работаете с чувством, с сознанием, с подъемом, это и есть пафос.

Дудыкин. Когда чесаться некогда, тут тебе и пафос.

Краличкин. Наш темп — это пафос.

Грищук. А я про что читал… пафос.

Темин. Читатель! Ишь оно как. А ты плел, плел… и вышел понос.

Рабочий в розовой рубахе. А какой в нем толк! Одно присловье.

Дудыкин. Эх, ты, фитюля морская! Тебе говорят — не чешись, дьявол, в бригаде первый строй. Да разве тебя пафосом проймешь, когда у тебя повек штаны спадают, простофиля!

Рабочий в розовой рубахе. Иди ты к чорту!

Грищук. «Пафос масс, направленный в русло реки социалистического соревнования…»

Темин. Вот оно теперь все к месту.

Дудыкин. Да замолчи ты, барбос!

Темин. Нет, я не спорю. Само собой.

Председатель звонит.

Голоса. Пора!..

— Времечко…

— Отчего тянут там?..

Михалка. Не задерживай рабочий класс!

Зотов. Эх, Михалка, горласт ты…

Председатель (звонит). Тише! Продолжаем наше совещание.

На помост вышел Дудыкин.

Слово даю… Слово даю… (Оглянулся.) Хохот.

Голоса. Оратель — первый сорт! По череду… Дуй, дядя, как по святцам!

Председатель (Дудыкину). Говорите, товарищ.

Голоса. Высказывай!.. Перво-наперво утрись для важности.

Дудыкин. Вы не смейтесь. Вы вон спросите у американца нашего, он вам скажет: у них чеснись — штраф рупь, а у нас чешись, обчешись — и…

Рабочий в розовой рубахе. Никак, ты в Америке был? И обличье у тебя заморское.

Дудыкин. Ты, Фетиска, молчи, а то про тебя скажу перед товарищами. Он надо мной смеется, а у самого штаны повсегда спадают. Называется пролетариат!

Третья работница (Дудыкину). Вали, дядя, так его!

Дудыкин. Да ежели ты, фита-ижица, со штанами управиться не умеешь, то какой ты есть человек в советском государстве? Я к чему говорю… Я гляжу, не такое время пошло. Ишь вон, какую храмину укатали! Ходи зорко, а то крант башку собьет… а у тебя штаны спадают, простофиля! Вот и есть ты сам — заморская некультурная личность.

Рабочий в розовой рубахе. Сам ты крокодил!

Дудыкин. Ты, товарищ секретарь, писни там в договоре, что каменщики должны сбить артели, или, как по-вашему, бригады сбить.

Гул.

Кому не нравится — силком не поволокут, мое такое мнение. Я первый в бригаде стану, потому такое мое желание. Нам здесь развили ясно, что ежели мы захотим, то цеха до холодов перекроют, не захотим мы — значит, этим балкам зиму ржаветь. Вот как! Хороший хозяин такого позора никогда не допустит. Бригады надо, которые из отобранных ребят. Я пойду, Кондрат Темин пойдет…

Голос. Пойду.

Дудыкин. Лихоманов Игнашка, пишешься?

Голос. Пишусь.

Дудыкин. Грязевы братья пойдут. Мой племяш пойдет. Да и тот же Фетиска пойдет.

Рабочий в розовой рубахе. Ты думаешь, только ты один валет пиковый?

Третья работница (вскочила). Производственное совещание кирпичного…

Первая работница. Погоди.

Третья работница. Производственное совещание…

Первая работница. Фу, какая ты жаркая! (Усадила третью работницу.)

Дудыкин. Ты, товарищ с пером, пиши — бригады каменщиков. Не чешись там, а пиши. Как мы все тут собрались, то я скажу по этому поводу: да здравствует пятилетка!

Председатель. От заводского комсомола слово для справки даю Болдыревой Валентине.

Появилась Валька.

Лаптев (Михалке). Она?

Михалка. Она.

Лаптев. Она и есть. Ах ты, чижик-девка!

Михалка. Ты что, влюбился в нее, что ли?

Лаптев. Товарищ, дай мне сказать!

Председатель. В порядке очереди. Запишись тогда…

Лаптев. Да ведь я тогда забуду. Сделай милость. Ей-богу, забуду.

Кухарка. Я тоже.

Михалка. Ты куда выскочила?

Кухарка. Я тоже… я тоже… я тоже…

Председатель. Товарищи, мы не можем нарушать…

Лаптев. Чего там нарушать!.. Хочу сказать от души — не притесняй.

Болдырев. Ну, дай ему слово.

Председатель. Говори, да отсюда. Сюда иди.

Лаптев. На вид ставишь, чтоб без обману?

Михалка. С горы — оно чудней выходит.

Артамон. Ну, свет-кончина будет! Ермолай полез.

Лаптев. Которая сейчас тут барышня пришла, вот насчет нее слово имею. Да. Срамили мы ее… чего скрывать! Авось, не скроешь. Ведь какое было смущение — ужасть! Всему я первый зачинщик — винюсь. Приступает она до меня: так и сяк, скидай порты…

Председатель. Товарищ, мы обсуждаем договор.

Лаптев. Я к тому и говорю, ты меня не сбивай, сам собьюсь. Так она и говорит: скидай порты, однова дыхнуть… Я, можно сказать, от нее — как от чумы, а она за очкур хватает. Подлаживался ее пяткой двинуть. Девка-чижик, а с мужиков порты волокет, которые в тифу.

Михалка. Эх ты, турка, занес!..

Лаптев. Сам ты турка! Ты девку бить зачал — и молчи. А я от души говорю. Я, может, такого часа ждал не для смешков разных… Девка, она вон какая, среди простого люда ворочала, нас спасала, а мы вместо благодарности голову ей чуть не проломили… Стыдно теперь, сами говорим между собой. Вон она какая, что твой воск, по баракам день и ночь билась и свернулась, как мы. Таких на руках носить надо. Я ее век помнить буду, а ты гавкаешь, баранья голова!.. Запутал меня… Что я хотел обнаружить? Как бы сказать?.. К товарищам, которые среди нас, надо любовь иметь. Люди они вон какие… (Председателю.) Заплутали меня вы все… (Собранию.) Я первый под… как там?.. за темп пойду и под договором подписуюсь, хоть неграмотный, заковыку поставлю. Самая первая заковыка будет Ермолая Лаптева.

Председатель. Следующий — клепальщик Краличкин.

Третья работница. Почему прижимаете? Почему женщинам слова не даете?

Рабочий в розовой рубахе. Такую королеву, как ты, прижмешь…

Третья работница. Молчи, Лида!

Рабочий в розовой рубахе. Лида?.. Это не Лида, а черт!

Кухарка. Я тоже подаю…

Михалка. Сядь.

Кухарка. Я тоже подаю протест.

Артамон. Да кто ее сюда пустил?

Кухарка. Нам по кухаркиному делу…

Михалка. Закрой… закрой котелок! (Усадил на место.)

Краличкин. Мы, металлисты, вызвали строителей на соцсоревнование, потому что тот темп, который здесь взят, надо усилить еще, удвоить. Вы тут работали дьявольски. Ваш темп — небывалый, а мы как собирали конструкции? Приехал я, поглядел — полгода работы, американец говорит — девяносто пять дней. Ну, думаем, и попали ребята, — девяносто пять дней!.. Что нам товарищ Болдырев тогда сказал: «Ребята, завод в ваших руках». Мы понимаем, что на каждого из нас ложится ответственность. В конце концов мы хозяева своей страны и этого завода. Мы приняли пятилетний план, и мы его нашими руками осуществляем. Социализм к нам с неба не придет. Никакой нам чорт не поможет. Эти девяносто пять дней — политическое дело, наш вызов и удар по всем врагам. Нас считают сиволапыми, над нами издеваются, нас уверяют, что не нам догонять передовые капиталистические страны. Брешете вы, гады! Нам дали девяносто пять дней, мы дали сами себе восемьдесят дней. Конструкции стоят. Вот они! Это темп, невиданный в Америке. Мы из кожи лезли — верно, но у нас кожа прочная, не лопается. Мы вчера постановили: если увидим, что контрольные сроки сдачи металлических работ будут срываться, мы станем работать не десять часов, а двенадцать в сутки. Если бы нас капиталист заставил работать лишние полчаса, мы бы устроили ему забастовку, а здесь мы станем работать двенадцать часов. Двенадцать часов работать не сладко. Мне как клепальщику очень хорошо понятно, что это такое. После десяти часов у тебя ноги подламываются, до койки дойдешь — на жратву глядеть нет охоты, кажется, год не спал. Восемьдесят два дня проработали. Ни черта! Живем. Но наш завод, наша пролетарская гордость, наша крепость будет воздвигнута за полтора года. И тогда пусть скажет нам кто-нибудь: не вам догонять капиталистические страны. Вот почему мы, металлисты, вызываем вас, товарищи строители, на соцсоревнование. Хотите шагать вместе с нами или нет? Мы прямо ставим вопрос: подписываем договор или не подписываем? Отвечайте нам на этот вопрос по-простому, как рабочие рабочим, а ходить вокруг да около нечего. Я кончил.