Гуляя по улицам, отец и сын совершенно забывали о времени. К счастью, отец чаще всего не ел с Небесным даром, поэтому желудок в конце концов напоминал ему о доме.

— Пожалуй, пора возвращаться! — предлагал отец. Но желудок Небесного дара был переполнен.

— Давай еще погуляем, я вовсе не голоден!

— Зато я проголодался.

— Может быть, съешь грушу? — тут же находился сын. Отец мотал головой:

— Нет, я хочу пообедать как следует!

Папа всем был хорош, только покушать слишком любил. Если бы он никогда не хотел есть, можно было по три дня не возвращаться домой. Небесный дар тихонько вздыхал, но смирялся.

Перед воротами он наставлял отца:

— Если мама спросит: «Что вы ели на улице?», — он подражал голосу госпожи Ню, — то скажи: «Ничего не ели. Небесный дар был очень послушным». Хорошо, па?

— Хорошо! — Отец тоже чувствовал необходимость лжи во спасение. — Итак, мы ничего не ели. Но смотри, не объяви, что у тебя живот болит.

— Даже если заболит, ничего не скажу, а тихонько пойду во двор, — Небесный дар давно уже придумал этот способ. На что только не пойдешь во имя свободы!

Но действительность не всегда бывает такой благоприятной. Иногда живот днем не болит, вечером не болит, а ночью вдруг заболит. Среди ночи ведь не пойдешь один во двор. А терпеть невозможно: если боль можно вытерпеть, это уже не боль.

— Мама! — С тех пор как Небесный дар отказался от груди, он спал с госпожой Ню. — Мама, живот болит!..

Наутро Небесный дар ходил с ввалившимися глазами, а госпожа Ню учиняла строгий допрос мужу. Муж не признавался:

— Когда мы гуляли, он вел себя очень хорошо, и по возвращении все было прекрасно. Если у него ночью заболел живот, то при чем тут я?

После одного из таких происшествий госпожа издала приказ отменить их прогулки. Господин Ню был страшно расстроен: какой смысл называться отцом, если не имеешь возможности всем показывать своего сына? Но спорить с женой не стал, потому что вольность в словах часто оборачивается рабством в делах. Он никогда не сопротивлялся жене, по крайней мере на словах.

Небесный дар страдал еще больше. Есть ничего нельзя: только жидкую кашицу да пустой чай, и еще выйти никуда не смей, сиди в комнате и делай какие-то глупые фигурки из ваты. Но не делать их он тоже не смел, потому что госпожа Ню считала фигурки из ваты самым лучшим развлечением.

По-видимому, существуют две основные жизни — мамина и папина. В маминой жизни самому думать ни о чем не надо, только слушаться маму, а в папиной жизни можно делать все что угодно, никого не спрашивая. Разумеется, ему нравилась папина жизнь, но теперь его в нее почти не пускали. Была еще жизнь Тигренка. Хоть он и не мог покупать столько съестного, как папа, но кое в чем был даже поинтереснее его. Например, говорил он такие вещи, какие никто, кроме него, не говорил, да еще так сильно! Каждое слово у него взрывалось, будто хлопушка. Когда целый день сидишь на жидкой каше, как облегчить себе душу? Использовать словечки Тигренка: «выродок», «сукин сын». Эти слова не требуют пояснений, а сколько в них природной остроты и силы! Небесный дар научился многим таким словечкам и, когда ему бывало совсем тошно, прятался где-нибудь в уголке и изливал свои чувства. В его глазах Тигренок был почти что поэтом, облегчающим людям жизнь.

— Живот! Ты снова проголодался? Сукин сын!

После того как Небесный дар отказался от груди, кормилица совсем затосковала. Ей по-прежнему очень хотелось повидать своего ребенка, но сказать об этом она не смела, так как не могла решить, что же для нее ценнее: ребенок или жалованье. Как раз в это время тетушка Лю снова заболела, причем очень тяжело.

Хотя лекарств у госпожи Ню было достаточно, она знала, что можно вылечить от болезни, а не от старости. Тетушке Лю скоро исполнялось семьдесят. Если она помрет, то где же еще найти такого надежного человека? Дело даже не в том, что она долго служила, а в том, что она всегда бодрилась. Когда старая лошадь продолжает трудиться, никому неохота выкладывать деньги на новую. К тому же кормить эту старую лошадь — вроде бы благородное дело. Но если у старой лошади начинают подгибаться ноги, невольно думаешь о замене. Таков неизбежный конец прихвостней!

Чтобы не усложнять себе поисков, госпожа Ню первым делом, конечно, подумала о кормилице. Цзи молода и сильна, тоже из деревни и вполне способна заменить тетушку Лю. К сожалению, у нее есть ребенок… Может, забрать его сюда? Нет, не годится, чтобы какой-то деревенский сморкач общался с Небесным даром! Цзи стоит взять только на время, а в будущем…

Тут госпожа неожиданно вспомнила о Тигренке. Если его женить, можно одним ударом двух зайцев убить: и ему потрафить, и служанку получить. К тому же невесту можно выбрать из своего собственного рода, потому что сам Тигренок абсолютно бездомный. Но если его женить, пойдут дети. Какой ужас! Ведь обычно чем ниже стоит человек, тем больше у него детей, а госпожа этого не выносила. Она не могла понять, как женщина, не успев стать служанкой, смеет рожать, да еще одного за другим. Нет, это не годится!

Между тем болезнь тетушки Лю день ото дня становилась все тяжелее и не оставляла никаких надежд. Тигренок отвез ее в деревню к ее сыну, потому что госпожа выразилась вполне ясно: «Если уж умирать, то в своей семье». Тетушка Лю никак не ожидала этого, но госпожа была так добра, что даже пообещала ей гроб в благодарность за многолетнюю службу.

После отъезда тетушки Лю ее временно заменила кормилица. Вскоре тетушка Лю умерла. Заменит ли ее кормилица и дальше? Хозяйка никак не выражала своих намерений. Она видела, что Цзи очень старательна, но проблема с ее ребенком оставалась. Как раз в это время из деревни пришла весть о том, что ребенок кормилицы тоже умер. Цзи не смела плакать во весь голос, боясь вызвать неудовольствие хозяйки, но глаза ее несколько суток не просыхали. Ради денег выкормила своим молоком чужого ребенка, а собственный сын умер! Умер! Она видела его во сне, непрестанно думала о нем, тихонько звала его по имени. Никогда больше она не увидит его! Цзи ненавидела себя, своего мужа, Небесного дара, всех на свете. Вот до чего довела ее бедность! Она даже есть не могла, но для других приходилось готовить, и запах еды приводил ее в неистовство, она готова была расколотить все эти тарелки и чашки. Да, деньги безжалостны, но она обязана сдержаться, обязана подумать о муже и о собственных родных. Она должна сама забыть о собственном ребенке, сдержать слезы. Деньги ее не послушаются, не пожалеют…

Продолжая плакать, она попросила у госпожи три дня, чтобы похоронить сына.

— А ты хочешь вернуться к нам? — спросила госпожа.

— Хочу! — заставила себя ответить кормилица.

Хотя жизнь соткана не только из плоти, душа, к сожалению, легче этих металлических кружочков, именуемых деньгами.

Госпожа прикинула, что свадьба Тигренка обойдется ей в сотню с лишком юаней. Правда, рано или поздно их придется потратить, но лучше поздно, чем рано. А пока попробуем Цзи:

— Ну раз ты сама хочешь, возвращайся! Мне человек нужен, а у тебя ребенок умер, так что поладим. Ты еще молода, работала эти годы неплохо, а дурного но вспоминай!

Слова «дурного не вспоминай» вновь разбередили душу кормилицы, слезы сами хлынули из глаз, но ради денег она не стала ничего опровергать. Она слушала госпожу и дальше, хотя слушать было невмоготу.

— Когда вернешься, заменишь тетушку Лю. Пойми, что отныне ты будешь служанкой, а не кормилицей, и я уже не смогу давать тебе прежнее жалованье. Дело не в одном-двух юанях, а в правиле: кормилица обычно получает больше. Ты знаешь, что я тебя никогда не мучила. Еда здесь хорошая; если станешь стараться, я буду отдавать тебе всю свою старую одежду, да еще деньги на праздники. Повторяю: дело не в одном-двух юанях, а в том, что я не хочу, чтобы надо мной люди смеялись. У нас служанки не загребают по пять юаней в месяц, как в крупных городах. Я положу тебе три юаня, таково правило. Если будешь работать хорошо, дам еще пол-юаня на сласти. Я люблю платить добром за добро. Ну как?