— Напоминаю вам, что я спросил, стоит ли нам заключить соглашение определенного рода, прежде чем я продолжу. Ганс пожал плечами, и Катамарка продолжил:

— Я укажу вам местонахождение безделушек, и мы пойдем туда вместе. Украдем мы их тоже вместе. Разделим их в соотношении семь к трем и разойдемся в дружбе и согласии. И богатстве.

«Безделушки», — подумал Шедоуспан, мысленно фыркнув. Тем не менее он кивнул. Однако граф, судя по всему, ждал формального ответа. «Должен ли я верить в то, что он мне доверяет? — Ответ пришел быстро и легко — Разумеется, нет. И он осведомлен, что я знаю о его недоверии. Без сомнения, он знает, что я ему тоже не доверяю».

— Хорошо, — сказал он. — Сделка справедлива. Без меня у вас нет шансов добыть кольца. Совершенно очевидно, что я заслуживаю семь долей к вашим трем.

Катамарка улыбнулся:

— Вы меня не правильно поняли. Без меня вы даже не узнали бы о кольцах и без меня не найдете их. Семь долей мои. Ганс выпрямился и пристально посмотрел на собеседника.

— Давайте удостоверимся, что я правильно понял, чего вы хотите и что предлагаете, граф. Вы хотите, чтобы я отправился в некое исключительно опасное место и украл некие чрезвычайно ценные маленькие предметы, которые находились там в течение очень, очень долгого времени. А находятся они в некоем месте, куда трудно пробраться и которое охраняется бог знает кем в неизвестном числе. Предметы эти нужны вам для ваших целей, о которых вы предпочитаете умолчать, и у меня имеется смутное подозрение, что вы стремитесь завладеть ими не просто потому, что любите украшения или хотите увеличить свое богатство. Стоимость одного из колец составит приблизительно тридцать процентов, но вы же не собираетесь отдавать его мне. Вы что, намереваетесь продать их?

Катамарке удалось выдержать взгляд собеседника.

— Ганс, дело не только в кольцах. Просто они — единственное, чего я хочу. Все остальное, что вы найдете и сумеете унести — ваше, распоряжайтесь этим по вашей воле. Нет, я не собираюсь продавать кольца Сенека.

На Ганса произвела впечатление стойкость графа.

— И вам остается надеяться, что я не слишком возжелаю их, когда найду, и отдам вам, так?

Ганс насмешливо фыркнул. Он поднялся со стула одним плавным движением, которое заставило руку Йоля дернуться по направлению к мечу, а Нотабля тревожно открыть глаза. С поразительной грацией юноша в черном сделал пару бесшумных шагов, и собеседникам стало ясно, что это и есть его настоящая походка — скользящее движение, при котором тело оставалось неподвижным.

Без видимых попыток драматизировать ситуацию он повернулся к собеседникам.

— Граф Рокуэлл, мне представляется, что дело у нас не выгорит. Я слишком мало знаю. Вы не говорите мне, почему вы так жаждете этих колец и что вы собираетесь с ними сделать, за исключением того, что вы не собираетесь их продавать. Мне же вы предлагаете третью часть. Третью часть чего? Того, что смогу найти там... куда я отправлюсь, если смогу оттуда выбраться. Это очень одностороннее соглашение. У меня много других дел. Конечно, я не получу колец Сенека, но останусь невредимым.

Катамарка вздохнул и отринул колебания:

— То, что я пытался вам предложить, было деловое сотрудничество, а не найм, Ганс. Тем не менее: я вручу вам двадцать золотых фиракийских огников сегодня вечером и еще двадцать после того, как вы передадите мне три кольца. И вам по-прежнему будет принадлежать то, что вы сумеете унести оттуда.

Ганс сел, опершись локтем о стол. Хвост спящего кота вздрогнул и свился в кольцо, а Йоль притворился, будто у него просто зачесалось бедро.

— Я редко отказываюсь от второго предложения, граф Рокуэлл, — сказал юноша мягким голосом. — Давайте сойдемся на двадцати пяти и двадцати пяти, — продолжал он, глядя в глаза Катамарке, — только сорок серебряных огников сегодня вечером, а остаток, также серебром, после того, как я вручу вам украденное. — Он торопливо поправился:

— Я хотел сказать, кольца… Кольца.

Катамарка выглядел удивленным, однако кивнул. Вместо сорока золотых монет с вычеканенными на них сердечками и пламенем — символами фиракийской святыни — этот затянутый в черное чудак требовал пятьдесят, но не золотом, а серебром.

— Пожалуй, я соглашусь на это, Ганс.

— Хорошо. Где кольца?

— ..трудность заключается лишь в том, что у меня с собой сегодня только двадцать. Но, признаюсь, вы разбередили мое любопытство. Вы отвергаете золото и хотите серебро? Прошу прощения, но почему?

Впервые граф и его слуга увидели улыбку Ганса.

— Золото — магическое слово. Золото привлекает внимание и, как правило, требует обмена, — проговорил он тихо и неторопливо. — Дай людям золото, и они приходят в возбуждение, а все вокруг замечают это и долго потом говорят о вас после вашего ухода. А серебро, знаете ли... любой может истратить все свои медяки и найти серебряную монетку на дне кошелька. Я, безусловно, не люблю привлекать внимание, Катамарка, во всяком случае, не таким способом.

Катамарка многозначительно посмотрел на Йоля и улыбнулся.

— Я понимаю вас и признателен за то, что вы удовлетворили мое праздное любопытство, Ганс. Однако, если пожелаете, я могу в любой момент пойти к меняле и вручить вам плату невинными простецкими медяками.

Йоль фыркнул.

— Целую тачку. — Ганс хихикнул, затем громко рассмеялся. Нотабль покачал хвостом и повел ушами. Глаза кота, однако, оставались закрытыми.

Катамарка посмеялся вместе с Гансом и устроил целое представление из опорожнения своего кошелька. Сначала он принялся было вытряхивать его содержимое на стол, но потом передумал и передал кошелек Гансу.

— Вы задали вопрос о кольцах Сенека. Вы были очень близки к ним, Ганс. — Катамарка издал сухой смешок, напоминавший шуршание опавших листьев. — Они в убежище покойного Корстика.

Смех Ганса оборвался.

«Никому нельзя верить, никогда, — думал Ганс, шагая к дому — квартирке на Кошенильной улице, в которой он жил вместе с Мигнариал. — Его первым инстинктивным желанием было обмануть меня. Дележ семь к трем он взял просто с потолка — мы не говорили ни о семи к трем, ни о девяти к одному, вообще ни о чем подобном. Три кольца, вот о чем шла речь. Но у Катамарки инстинкт вводить в заблуждение, обманывать. Человек, у которого поменьше опыта в подобных делах, чем у меня, легко купится на подобные уловки!»

На нем была модная фиракийская шляпа с перьями и его любимый большой плащ, матово-черный с блестящей черной каймой. Он любил плащ, во-первых, за цвет, а во-вторых, за то, что в нем он казался выше. Под плащом он, не скрываясь, носил пять ножей и меч с красивой рукояткой и эфесом. Несмотря на торопливый шаг, он не сменил своей скользящей легкой походки. Смотрел он прямо перед собой, напустив на себя грозный вид, который отпугивал разбойников и карманников, а также честных граждан, которые опасались, что зловещий прохожий в длинном плаще цвета ночи может сам оказаться разбойником или карманником.

С другой стороны, всеобщее внимание привлекал тот факт, что закутанный в черное прохожий шествовал в сопровождении огромного рыжего кота, который независимо вышагивал сбоку с высоко поднятым хвостом. Нечто в глазах Ганса, а также наличие такого количества острых клинков, открыто посверкивающих здесь и там, убеждали людей воздерживаться от реплик или произносить их достаточно тихо.

Нотабль шел рядом с Гансом то с одной, то с другой стороны, время от времени убегая вперед, задрав хвост и осматривая интересные места. Однажды послышался собачий лай, и в глазах Нотабля загорелась надежда. Но из этого ничего не вышло Собака оказалась привязанной во дворе, и ей не суждено было узнать, как ей повезло в тот вечер!

Шагая по улицам, Ганс остерегался всадников, хотя в этом городе наездники заставляли скакунов идти умеренным шагом и держались точно середины улицы. Кроме того, Ганс ценил фиракийские законы, запрещавшие колесницам появляться в городе. Он лишь соизволил посторониться, пропуская задрапированный трепещущим зеленым шелком паланкин, покачивавшийся на плечах четверых рабов или слуг, чьи короткие туники открывали узловатые икры. Он знал, что они несут кого-то, наделенного властью или богатством — возможно, и тем, и другим, и ему вовсе не хотелось оскорблять кого-либо. Не сегодня.