Прошел год. Жизнь в Школе больше не напоминала ту, что была при старом Валенене. Я не понимал, в чем дело, но обстановка в Школе, отношения между магистрами становились насквозь фальшивыми, неестественными. Нечто повисло в воздухе, воцарилось между старых стен Школы и его уже было не прогнать. Это нечто напоминало туман, - оно делало прежде ясное и определенное расплывчатым и неискренним... Нельзя винить молодого Йорвена: вряд ли он сам понимал, что делает и к чему приближается. Часть магистров не могла простить мне печальной участи Лорена, - в основном это были пожилые или совсем старые люди: они боялись, что с ними поступят также, как с Лореном. Я с тревогой заметил, что со временем в Школе перестали делиться мнениями. Неформальная обстановка ушла, как вода в горячий песок. На смену ее пришли официозные разговоры с поджатыми губами и тайные сплетни с нездорово горящими глазами заговорщиков. Олехен больше не вступал в открытые конфликты со мной. Наверное, боялся, что я, имеющий реальную власть, могу сместить его с поста первого помощника. Больше он меня старался не провоцировать. Даже больше того: по всем серьезным вопросам магистр Олехен давал уклончивые советы и демонстративно выжидал, пока я не вынесу своего решения. В нем не осталось никакой заинтересованности, словно он ждал, когда я сделаю непростительную ошибку, - непростительную для Наставника. Олехен (это я понял только позднее) искал предлог, чтобы противопоставить так называемое "коллективное мнение", - на самом деле свое собственное, только озвученное многими голосами, - моему. Таким предлогом стал Йорвен...

Однажды (дело происходило поздней весной) Олехен в сопровождении Керна и Улисана, магистра языков, пришли ко мне ранним утром. Олехен намеренно проигнорировал то, что я не давал разрешения на подобную аудиенцию (я, пытаясь обезопаситься от интриг, стал решать все мало-мальские вопросы на Ректорате). Не обращая внимание на мое неудовольствие, эта делегация уведомила меня, что сообщество Лорихар крайне не довольно тем, как поручили выполнять заказ в Школе Перинена. Власти Лорихара были уязвлены: они ожидали, что такую серьезную работу будет выполнять заслуженный человек с большим опытом, а не молодой практикант. Это было непрестижно. Поэтому "многие магистры" (так назвали себя члены импровизированной делегации, - без лишней скромности) обеспокоены работой молодого Йорвена. Во-первых, он настолько увлекся самим процессом созидания Истории, что не очень-то задумывается о конкретных результатах. Во-вторых, младший магистр Йорвен преступает традиции Школы при созидании истории сообщества Лорихар. "Многие магистры" просят меня пересмотреть мое отношение к работе Йорвена... На самом деле, это был донос, независимо от того, что он был обличен в вежливую форму и имел привкус официального предложения. Мне не оставалось ничего другого, как взяться за Йорвена и прийти к окончательному выводу. Мне было неприятно то, что Керн, которого я раньше сильно уважал и ценил, переметнулся к мстительному Олехену. Я до сих пор не понимаю почему. Может быть, тут сыграла роль требовательность в соблюдении традиций? Обвинение в смерти бедного Лорена?.. Не знаю. Я был подавлен самим видом "делегации". Я сухо согласился рассмотреть дело Йорвена и попросил оставить меня одного. Когда "делегаты" уходили, в глазах Олехена на какое-то мгновение блеснул злорадное веселье. Это привело меня в бешенство. Я тут же вызвал к себе Игата и прямо, без обиняков, поинтересовался: "Правда ли то, что молодой Йорвен в выполнении заказа Лорихара преступил традиции?" Магистр Игат был ошеломлен такой бестактностью (а он воспринимал такой вопрос именно так) и отказался поначалу отвечать, сославшись на неосведомленность. "Достопочтенный Герт, вы же знаете, мальчик настолько увлекся работой, что почти ни с кем не разговаривает. Откуда мне знать, как он выполняет работу?.. Даже если допустить, что он преступает традицию, - я не могу этого подтвердить", - удрученно отвечал мне Игат, а сам все косил глазами. Находясь под впечатлением злорадного взгляда Олехена, я пришел в бешенство. "Кто же по вашему мнению, достопочтенный Игат, должен контролировать работу практикующего магистра? Лично сам Ректор?!" Игат испугался, побледнел (в такой ярости он меня еще не видел), но ничего не ответил. После утомительных запирательств Игата я вышел из себя и устроил толстяку настоящий допрос. По уклончивым ответам я понял, что Олехен не лгал на счет молодого магистра: Йорвен преступал традицию. Будучи в бешенстве, я наказал Игата и сократил его тему. Я понял, что попал в западню, искусно сплетенную стараниями хитрого помощника. Не отреагировать я не мог - не позволяла должность. Наказать Йорвена было еще не решением: тайные враги (отныне я понял: у меня имеются враги! - это знание было горьким и не приносило ничего, кроме сожаления) могли использовать дело Йорвена против меня самого. Ведь я же взял в свое время практиканта под свою личную ответственность! Конечно, это было безрассудно с моей стороны: из-за того, что я управлял Школой, участвовал в различных церемониях, преподавал право для учеников у меня не было достаточно времени, чтобы уследить за работой Йорвена. Я пошел в архивы, а затем в лабораториум. Мои опасения подтвердились: Йорвен не спешил заканчивать работу, совершенно не соблюдал установленные традиции Изучения и увлекся свободными аналогиями и интерпретациями, которые уводили его в опасные края недозволенного. Я пришел в комнату провинившегося (кстати, сам Йорвен таковым себя не считал, - как я понял из состоявшегося разговора). Я запретил продолжать работу над историей сообщества Лорихар и потребовал (тон моих "советов" он воспринял не иначе, как приказной) заниматься впредь текущими делами Школы под руководством старших магистров. Так я наказал того, кому я больше всего симпатизировал. Так я приблизил конец Йорвена...

Эта история имела дальнейшее продолжение. Вместо того, чтобы передать созидание истории сообщества Лорихар, - оставалось доработать ее, исключив некоторые сомнительные интерпретации, - кандидатурам, предложенным Олехеном, я передал его в лабораториум Игата. Это был удар для Олехена. С этого момента, он стал использовать каждую мелочь, каждую неточность в текущей работе Йорвена, чтобы устраивать коллективные нападки на него: Олехен вообразил себе, что я рассматриваю практиканта в качестве своего "протеже". Некоторые из магистров были недовольны мягкостью наказания провинившегося, но я был непреклонен. Я прекрасно понимал, что наказал Йорвена больше того, чем он заслуживал, - я на какое-то время убил в нем историка и это причиняло мне боль. Мне пришлось силой утверждать свой авторитет на Ректорате и это только усугубило неприязнь части магистров к моим методам управления. Только тогда я понял, насколько я ошибся в Олехене. Я ошибся, согласившись быть Ректором, это занятие для флегматичного человека, такого как старый Валенен, или человека бессердечного, наслаждающегося властью, как Лорен или мой первый помощник. Теперь я уже не мог поступиться властью и строго следил за всеми работами, что велись в стенах нашей Школы: я не хотел допустить повторения случившегося. Почти все молодые магистры не взлюбили меня. Они думали, что я консерватор и тиран. Они ошибались: я мучился от того, что боялся допустить несчастье, подобное несчастью Йорвена или Лорена. Я больше не хотел ошибок и я стал машиной контроля и цензуры...

Практика у Йорвена после трагической развязки с заказом Лорихара шла из рук вон плохо. Почти все старшие магистры (конечно, кроме Игата, который все больше отмалчивался, грустно надувая щеки) жаловались мне на Йорвена. Больше всех упорствовал Олехен, которого приводило в ярость крайне прохладное отношение наказанного к обязательным торжествам и ритуальным действам. Они хотели, чтобы я заставил молодого Йорвена перестать быть бунтарем. Но я не мог этого сделать: я его сделал бунтарем потому, что запретил заниматься серьезным делом. Я ждал - непонятно чего, с тревожным сердцем ждал, видя как раскалывается человеческий монолит Школы, видя, как Йорвен, тот, кого я считал самым перспективным магистром, становиться похожим на приведение. Стали ходить слухи, что провинившийся намеревается просить Свободного изучения. Первоначально я этому не верил, думал, что подобные толки - неблагородное занятие Олехена. Вот, что я думал о своем первом помощнике! Начались разговоры среди старших магистров, что нужно препятствовать такому решению или исключить Йорвена как бунтаря из корпорации Изучающих. Мне это сильно не нравилось. Я попытался пресечь эти разговоры, упирая на то, что никому не будет позволено судить магистра как бунтаря, не имея никаких веских доказательств, и не о каком Свободном изучении не может идти и речи. Однако мои попытки приостановить отчуждение членов корпорации от Йорвена успеха не имели. Те, кто тайно симпатизировал Йорвену, испугались моего возможного гнева, те, кто ненавидел младшего магистра, посчитали, что я защищаю его. Ректораты превратились в скучные монотонные заседания, на которых старые магистры откровенно дремали, а немолодые - по-недоброму перемигивались и улыбались в ладонь. Вскоре я обнаружил, что в стенах Школы образовались настоящие фракции, противостоящие друг другу. Активное меньшинство поддерживало Олехена, требуя усиления дисциплины и соблюдения во всем традиции Школы, в том числе и своеобразно понимаемого коллективного управления. Пассивное большинство, группировавшееся вокруг Игата и Марена, презирали и одновременно боялись возрастающей власти Олехена. Они боялись и меня, так как по устоявшейся традиции первый помощник Ректора считался и его ближайшим сподвижником, последователем. Большинство выжидало, стараясь никак не выдать свое отношение к происходящим событиям. Я остался сам по себе. Наверное, меня поддерживал полностью только горбатый привратник...