ГЛАВА 1

.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЭДЕМ

Когда я была ребенком, учителя заставляли нас писать рассказ «Как я провел это лето», а потом читать его всему классу, показывая всякие фотографии и рассказывая веселые истории, дабы привлечь внимание уставших и скучающих учеников.

И каждый год я сидела и внимала рассказам своих одноклассников из частной средней школы Нью-Йорка, которые говорили про свое лето, проведенное с богатенькими родителями или прислугами в Хэмптонс, Флориде или Европе. Они рассказывали, как лето их изменило, рассказывали про своих парней и девушек. Попав в старшие классы, ничего не изменилось: всё те же истории, посыпанные блеском и шиком. Любовные похождения с супермоделями в Париже, ночные вечеринки на пляжах Багамских островов со звездами рока. Каждый год, каждый из учеников старался привлечь всеобщее внимание более вычурной историей, чем у предыдущего.

Моя же история никогда не менялась. Моя мать работала флористом, и так как весь её заработок уходил на оплату обучения в школе, нам ни разу не удалось выехать за пределы Нью-Йорка. Когда у нее был выходной, мы приходили после обеда в Центральный парк и грелись на солнышке. После того, как она заболела, всё свое лето я проводила с ней в больнице. Держала ее волосы, пока она мучилась от последствий химиотерапии, или переключала каналы на телике, в поиске чего-то интересного.

Это не Хэмптонс. Не Флорида. И не Европа. Такое вот моё лето.

Те шесть месяцев, проведенные с Генри, затмят любую летнюю историю моих одноклассников.

— Не могу поверить, что ты никогда не плавала с дельфинами, — сказал Джеймс, пока ми ехали по избитой и грязной дороге, которой, похоже, никто не пользовался. Мы возвращались на верхний полуостров Мичигана, по которому росли деревья выше, чем большинство зданий. Чем ближе мы подъезжали к поместью Эдем, тем шире была моя улыбка.

— Знаешь, в Гудзоне их сложно найти, — ответила я, надавливая на педаль газа. Мы находились так далеко от цивилизации, что вокруг не было ни одного знака ограничения скорости, а когда я ехала по той же дороге с больной матерью в машине, я не рисковала превышать скорость. Теперь же, когда совет даровал мне бессмертие, всё, о чем я волновалась, это о своей старенькой потрепанной машине. До этой минуты я была ею довольна. — Меня больше впечатлило извержение вулкана.

— Даже не знаю, почему он вдруг проснулся, — сказал Джеймс. — Он спал дольше, чем некоторые из нас успели пожить. Побеседую об этом с Генри, когда приедем.

— А какое ему дело до вулкана? — удивилась я, а сердце пропустило удар. Мы были так близко к дому, что я почти чувствовала Генри. Пальцы отбивали нервный ритм, пока я держалась за руль.

— Вулканы — это его задача. Если один из них извергается, значит что-то произошло. — Джеймс оторвал кусочек вяленого мяса и предложил мне оставшуюся часть. Я сморщила нос.

— Как хочешь. Ты же понимаешь, что тебе придется рассказать ему всё о нашей поездке, да?

— Я не планировала этого делать. — Я посмотрела на него. — Что? Что не так?

Джеймс пожал плечами. — Ничего. Я лишь подумал, что он не будет в восторге от истории, как ты провела шесть месяцев в Греции с шикарным блондинистым незнакомцем. И только.

Я так сильно засмеялась, что чуть не отправила машину в кювет. — И кто же этот шикарный блондинистый незнакомец? Что-то я такого не помню.

— Вот такими словами и ответишь Генри, и никто из нас не пострадает, — весело произнес Джеймс.

Конечно же он шутил. Джеймс был мне лучшим другом, а мы провели все лето, изучая древние руины, огромные города и захватывающие острова, пока были на одном из прекраснейших мест на планете. Может оно и одно из самых романтичных, но Джеймс… это Джеймс, а я была женой Генри.

Женой. Я до сих пор не привыкла к этому. Я хранила свое обручальное кольцо из черного бриллианта на цепочке вокруг шеи, потому что слишком боялась, что потеряю, пока буду носить на нужном месте. Сейчас от поместья Эдем нас отделяла лишь миля, поэтому пора надеть его на палец. Я изо всех сил старалась пройти семь испытаний, данные мне советом богов, чтобы понять достойна ли я быть бессмертной, достойна ли быть королевой Подземного мира. И так как я выиграла — едва ли — мы с Генри стали технически мужем и женой.

Но из-за того, что мы шесть месяцев не общались, я не чувствовала этого нового статуса. Я не призналась Джеймсу, но провела это лето, глазея по сторонам в поисках Генри, который якобы должен был появиться там, где его не должно было быть. Но не важно, как усердно я выискивала его, я не увидела ни единого знака, что он где-то рядом. Ясное дело, что для кого-то, кто живет с самого начала существования человечества, эти полгода пролетят не успеет он и глазом моргнуть. Но в то же время, я просила не многого — лишь весточку, что он скучает по мне.

Пока я жила с ним всю зиму, я боролась за каждый ответный шаг. Каждый взгляд, каждое касание, каждый поцелуй. И что если эти шесть месяцев порознь снова вернут всё на круги своя? Он тысячи лет оплакивал потерю своей первой жены, Персефоны, а меня он знал лишь год. Наша свадьба вовсе не была прекрасным концом истории любви. Она лишь значила начало бесконечной жизни, и что ничто больше в нашей жизни не будет легким. Ни для меня, ни для него. Особенно учитывая, что, помимо привыкания к мысли о замужестве, мне нужно научиться быть королевой Подземного мира.

И не важно, как много лет я провела, ухаживая за умирающей мамой, противный голосок подсказывал мне, что это ничем не поможет в правлении над мертвыми душами.

Я отодвинула свои страхи на задний план, когда в поле зрения появились кованые из черного железа ворота поместья. Нью-Йорк, болезнь мамы — это всё прошлое. Моя смертная жизнь. А это — моё будущее. И не важно, что случилось или не случилось этим летом, сейчас я могу быть с Генри, и я не пропущу ни единой минуты.

— Дом, милый дом! — сказала я, проезжая через ворота. Я смогу. Ведь меня будет ждать Генри, он будет очень рад меня видеть. Меня будет ждать мама, и я больше ни за что не покину их. Однажды я уже чуть не потеряла ее, поэтому целое лето без мамы оказалось просто мучением. Но она настояла, что мое первое лето должно принадлежать лишь мне, и что ни она, ни Генри вмешиваться не будут. А теперь я дома, я вернулась, и всё будет в порядке.

Джеймс вытянул шею, чтобы взглянуть на красивые деревья, раскинувшиеся вдоль дороги. — Всё в порядке? — спросил он меня.

— Это мне нужно у тебя спросить, — ответила я, глядя на то, как он нервно барабанил пальцами по подлокотнику. Он замер, и я тут же добавила, не успев подумать: — Он ведь будет рад видеть меня, да?

Джеймс моргнул и холодно ответил: — Кто? Генри? Не могу сказать. Я же не он.

Такого ответа я ожидала в последнюю очередь, но было понятно — для него это больная тема. Предполагалось, что именно Джеймс займет место Генри, если я провалюсь на испытаниях, и, хотя мы не поднимали этот вопрос во время нашей поездки, всё это его явно огорчало.

— Можешь хотя бы притвориться, что рад за меня? — сказала я. — Ты же не можешь вечно злиться.

— Я не злюсь. Я волнуюсь, — ответил он. — Ты ведь понимаешь, что не должна этого делать, если не хочешь. И никто не будет тебя винить.

— Делать что? Не возвращаться в Эдем? — Я уже прошла все испытания. Я сказала Генри, что вернусь. Ради всего святого, мы же были женаты!

— Каждый ведет себя так, будто ты для Генри — всё, — сказал Джеймс. — Не справедливо, что на тебя так давят.

Господи, он и вправду намекает не возвращаться. — Джеймс, послушай, я поняла, что тебе понравилась Греция — мне тоже, но если ты думаешь, что можешь уговорить меня не возвращаться…

— Я не пытаюсь уговорить тебя, — сказал Джеймс с удивительной твердостью. — Я только пытаюсь убедиться, что никто другой не принуждает тебя. Это твоя жизнь. Никто не заберет у тебя маму, если ты решишь отступить.

— Я не… я не поэтому туда возвращаюсь, — фыркнула я.

— Тогда почему, Кейт? Дай мне хоть одну вескую причину, и я отстану.

— Да хоть дюжину.

— Мне нужна только одна.

Я шмыгнула носом. Это его не касается. Я едва не умерла, пытаясь спасти Генри, и не собираюсь уходить от него только потому, что мне может не понравиться Подземный мир. — Не знаю, как ты, но я люблю Генри, и не собираюсь бросать его только потому что ты думаешь, что он недостаточно хорош для меня.

— Справедливо, — ответил Джеймс. — Но как ты поступишь, если Генри тебя не любит?

Я так резко нажала на педаль тормоза, и остановила машину на парковке, что оторвала рычаг переключения передач. Всё равно эта машина просто кусок дерьма. — Это невозможно. Он сказал, что любит меня, и я знаю, что он не врет. В отличие от некоторых.

Я многозначительно уставилась на Джеймса, но выражение его лица ничуть не изменилось. Разозлившись, я вылезла из машины, проклиная ремень безопасности, который зацепился за джинсы. После нескольких неудачных попыток выпутаться, Джеймс потянулся и спокойно расстегнул его.

— Не злись, — сказал он. — Пожалуйста. После того, что случилось с Персефоной, я хочу убедиться, что тебя не ждет та же участь, понимаешь? Вот и всё.

Я не была идиоткой. Я понимала, что часть Генри до сих пор любит Персефону. В конце концов, он потерял желание жить после того, как она отказалась от своего бессмертия, чтобы умереть и провести вечность с другим. Он бы не чувствовал себя так, если бы всё его существование не вращалось вокруг этой девушки. Но я могу дать ему то, что она никогда не могла — ответную любовь.

— Если ты действительно счастлива, и вы оба любите друг друга, тогда отлично, — сказал Джеймс. — Удачи вам. Но если же нет… если однажды ты проснешься утром и поймешь, что заставляешь себя любить его только потому что это правильно, а не потому что он делает тебя счастливее, чем ты когда-либо была, тогда я хочу убедиться, что у тебя есть вариант отступления. И если ты когда-нибудь захочешь уйти, то скажи лишь слово, и я пойду с тобой.