Начальник отдела уголовного розыска

майор милиции Шервашидзе».

«МВД СССР. Тов. Костенко. Сообщаем, что проверка гражданина Кешалавы Виктора начата по всем районам ГССР. Установлено 38 человек с этими именем и фамилией. Список прилагаю.

Зам. нач. отдела угро МВД ГССР

полковник Сухишвили».

Степанова разбудил телефонный звонок.

- Митя, привет, это Костенко.

- Здравствуй, старичок.

- Я не разбудил тебя?

- Что ты! Я начинаю трудиться с шести.

- Ну, слава богу. А то я испугался - у тебя голос сонный. Слушай, мне надо к тебе подъехать. Можно?

- Осел! Что значит «можно»?

- Это я демонстрирую уважение уголовного розыска к труду литератора.

- Ну, извини. - Степанов усмехнулся.

- Да нет, пожалуйста… - в тон ему ответил Костенко. - Значит, я через двадцать минут у тебя.

- Голодный?

- Сытый.

- Жду.

Костенко приехал ровно через двадцать минут.

- Я к тебе на полчаса, старина. Ты мне нужен в качестве эксперта по кино.

- Что-нибудь интересное?

- Пока гиблое дело. Верчу. Начнет проясняться - расскажу. Помоги с кинематографом, Митя.

- Никто не в состоянии помочь кинематографу, - пошутил Степанов. - Даже уголовный розыск. Что именно тебя интересует?

- В киногруппе целый день вертелся чужой человек. Потом этот тип исчез, а мне он очень нужен - мы его давно ищем. Подскажи, с кем мне там поговорить, я ведь этого киношного мира не знаю. У кого мне спросить, скажем, мог ли посторонний, находившийся во время съемок на площадке, попасть в кадр.

- Поговори с ассистентом режиссера, он имеет много контактов с людьми, потому что именно ассистенты отвечают за актеров и за реквизит.

- То есть?

- Ну вот завтра у тебя съемка, а тебе нужно пригнать в кадр слона. Ассистент едет в зоопарк, интригует заведующего, обещает достать высокие сапоги жене бухгалтера и привозит слона. После этого на него кричит директор, почему он уплатил больше нормы смотрителю, а режиссер кричит на директора и предлагает ему самому сыграть роль слона, а оператор сообщает, что солнце ушло, съемка в этот день отменяется, и ассистенту объявляют выговор.

- У тебя веселое настроение, Митя, это хорошо. Я бы посмеялся вместе с тобой, но у меня самолет. А мне надо выяснить, мог ли случайный в киногруппе человек попасть на пленку.

- Случайные люди могут попасть на пленку, Слава. Только скорее всего они попадут на пленку фотографа группы. Он обязан снимать каждую мизансцену. Вполне вероятно, что кто-то из посторонних может оказаться на втором плане. Поговори с гримерами. Попроси отобрать из сотни актерских фотографий те, где есть сходство - хотя бы типажное - с человеком, которого ты ищешь. Попроси их, наконец, загримировать актера под твоего подопечного. Если в группе был художник и он общался с тем гражданином Икс, попроси набросать портрет по памяти.

- У тебя какого-нибудь болеутоляющего нет?

- А что?

- Не знаю. Брюхо ноет. Вернее, болит. Говоря откровенно, чудовищно болит.

- Врачам показывался?

- Не рачок ли у меня, Митя?

- Идиот!…

- Это еще надо доказать… Ты же сам проповедовал, что наше поколение слабее пятидесятилетних, потому что те не знали радиации в детстве и городских шумов в юности.

- Это я проповедовал потому, что у меня у самого болело сердце и я думал, что перенес на ногах инфаркт. Ерунда. Отдохни недельку - и все пройдет.

- Левону тоже говорили - ерунда, все пройдет. А болело у него там же.

Костенко снова вспомнил Левона: за месяц перед смертью, когда он знал уже, что ремиссия кончилась и счетчик начал шершаво отсчитывать последние дни жизни, он позвонил Костенко и пригласил его на студию.

- Я хочу показать тебе материал, - сказал тогда Левон. - Кёс предложил мне сняться в его картине, я роль жулика играю…

Костенко приехал на «Мосфильм», и они сидели вдвоем в «яичном зале» (так в шутку называли маленький просмотровый зал, потому что он был декорирован ячеистыми картонками, в которые упаковывают яйца: выяснилось, что эти картонки хороши для звукопоглощения), и Левон пристально смотрел на Костенко, думая, что тот, увлеченный происходящим на экране, не видит его взгляда. А Костенко видел глаза Левона, он научился видеть все вокруг себя, и он видел в глазах друга такую боль, что в горле запершило, но он заставил себя засмеяться и, не поворачиваясь к Левону, сказать:

- Я не думал, что ты такой великолепный актер.

- Тебе не кажется, что я на экране выгляжу полным дохляком?

- Почему?

- Экран - хитрая штука, Славик… Он, как наждаком, сдирает всю неправду. Наивно думают, что грим спасет. Ерунда. Грим еще больше подчеркивает…

- Что именно подчеркивает грим?

Левон достал сигареты, протянул Костенко. Тот кивнул на табличку «Курить строго воспрещается». Левон отмахнулся:

- Правила написаны для того, чтобы их нарушать…

- Ты не ответил мне, Левон…

- Э, ерунда!… Я хочу нарушить правила, которые мне предложили в клинике год назад… Только не говори, Слава, что я хорошо выгляжу, ладно? Тогда я приглашу тебя консультантом в мою новую картину.

Художник кинокартины Рыбин, набросав по памяти портрет Кешалавы, сказал:

- Все-таки, товарищ полковник, лучше вам поговорить с нашим фотографом. Вдруг у него есть снимок этого самого Кешалавы.

- Вот он, - обрадованно сказал фотограф группы Сурахитдинов, достав из закрепителя сильно увеличенный негатив. - Видите, возле Леночки стоит. Это было на натуре, мы тогда снимали эпизод неподалеку от ресторана «Эшеры». Много машин останавливалось: все интересуются кино… Вот он, Кешалава, видите? А мне как раз надо было сделать повторное фото Леночки - гримеры с ее прической совсем заврались. То она в кадре с косой была, а то оказалась с завивкой. Снимаем-то как? Сначала играем финал, а потом начинаем снимать начало. Без моих снимков каждой сцены можно все забыть, все напутать, а потом как фильм склеивать?

Костенко снова посмотрел на портреты Кешалавы, которые ему сделал Рыбин, и сказал:

- Похож, а? Так ухватить. Молодец ваш художник. Вы эту пленочку мне дадите часа на два, ладно?

- Хорошо.

- И не надо никому говорить, что мы с вами тут Кешалаву нашли.

- Понятно.

- Ай да художник, - повторил Костенко, - ай да глаз-ватерпас!

- Глаз-ватерпас - это когда водку по стопкам точно разливают.

- Каждый понимает слово в меру своей испорченности, - заметил Костенко и, забрав пленку, поехал в горотдел милиции.

Усталость, которая давила его последние дни, прошла - он сейчас чувствовал приближение серьезной работы.

Через пять часов после того как в Москву был отправлен портрет Кешалавы, по областным управлениям внутренних дел было разослано двести фотоснимков преступника.

- Товарищ Чоткерашвили, попробуйте восстановить в памяти, каким образом с вами познакомился Кешалава.

- На съемочной площадке, товарищ Костенко, это было на съемочной площадке… Операторы снимали сложный кадр, а Кешалава стоял рядом со мной и говорил, какой это каторжный труд - кино…

- А каким образом он оказался с вами в ресторане? У вас был какой-нибудь праздник?

- Да какой там праздник… Кончили работу, до города ехать час, решили скинуться и поужинать в «Эшерах».

- Кешалава ничего вам о себе не говорил?

- Сказал, что он инженер, приехал в Сухуми отдохнуть. Мы с ним перекинулись парой фраз - он наблюдал, как мы снимали сцену около «Эшер». Вероятно, услыхал, что мы решили поужинать, и пристроился к нам. Мы, кинематографисты, народ демократичный, не спрашивать же с каждого личный листок по учету кадров… Разговор у меня с ним был пустячный, он все на Леночку смотрел. Вроде бы, мне ничего конкретного не говорил.

- Он не говорил вам, где остановился?