- Нет. Зачем ему было говорить об этом, если я не спрашивал?

- Логично. Теперь вот что: он не рассказывал вам о своей узкой специальности? Инженер - это слишком общо.

- Он сказал, что занимается холодильными установками.

- Холодильными установками? А в связи с чем он вам это сказал?

- Он меня спросил на площадке: «Вы режиссер?» Я ответил ему, что я ассистент режиссера. И его спросил: «А вы?» - «Я инженер. А что такое ассистент? Заместитель?» - «Почти, - ответил я. - А вы инженер в какой области?» - «Холодильными установками занимался».

- Занимался? Или занимаюсь?

Чоткерашвили нахмурился, вспоминая, потом задумчиво посмотрел на Костенко и ответил:

- «Занимался». Он сказал «занимался». Он еще сказал: «Я сделал все мои дела и теперь хочу хорошенько отдохнуть. Хочу покейфовать вволю».

- Вот видите, как хорошо вы меня понимаете. Давайте-ка теперь сами помозгуйте в этом направлении. Меня интересует все, каждая мелочь, любая подробность, только в кратком выражении…

- «Подробно» только тогда подробно, когда кратко, - заметил Чоткерашвили.

- Это точно, - согласился Костенко. - Абсолютно точно. Итак?

- Одет он был очень изысканно. Не так, как одеваются пижоны, а очень скромно и дорого. Наша костюмерша, помню, сказала: «Так теперь шьют только три мастера в Союзе».

- А как зовут эту костюмершу?

- Любовь Трофимовна.

- Любовь Трофимовна, кто, по-вашему, шил костюм Кешалаве?

- Откуда ж я знаю, товарищ полковник. Я не Мессинг. Лучший закройщик делал - это точно. А таких раз-два, и обчелся.

- Давайте загибать пальцы.

- Что? - Женщина удивилась.

- Раз-два, и обчелся. Вот и начнем счет.

- Замирка.

- Что? - Теперь удивился Костенко. - Какая Замирка?

- Это фамилия закройщика в Москве. Замирка. Великолепно работает. Милютин и Гринберг в Ленинграде, Калнин в Риге и Тоом в Таллинне. Да, еще Куров хорошо шьет во Львове и Нимберт в Одессе.

- Вы говорили Чоткерашвили, что теперь так шьют только три мастера.

- Не помню я, что ему говорила.

- Ну, хорошо. А кто лучше всего шьет?

- Замирка, Гринберг и Милютин, - сразу же ответила женщина, и Костенко не мог скрыть улыбки.

«Все-таки женская логика совершенно разнится с нашей, - подумал он, - и с этим ничего не поделаешь. Сплошные импульсы и чувствования».

- Ну а Кешалаве кто из этих трех мог шить?

- Трудно сказать. Плечи вшиты по-американски, внутрь, а так теперь умеет только Замирка делать. Но Замирка больше любит букле, это фигуру утяжеляет, для худых это хорошо, торс кажется могучим. А цвет Замирка обычно предлагает нейтральный - серый, пепельный, коричневый. А у Кешалавы у этого синий костюм, гладкий, миллионерский.

- Почему миллионерский?

- Скромный. Очень скромный, но зато все линии отработаны, и шлицы - разрезы мы называем - замечательно сделаны, и пуговицы плоские, из ореха, а не пластмассовые. И главное - цвет. Синий цвет сейчас самый миллионерский. Наш автор рассказывал, как он в Нью-Йорке пошел на Уолл-стрит смотреть миллионеров. Ну вышли там из банка два мужика - все в переливных костюмах, ботинки на каучуке, подошва в ладонь, рубашки розовые, сели в красный автомобиль, и наш автор решил, что это и есть миллионеры, а ему спутник его, американец, показал на старикашку в синеньком костюме, который ждал такси. «Это, говорит, - настоящая акула бизнеса, а те пижоны - мелкие клерки».

Костенко посмеялся вместе с женщиной, - видимо, она очень любила эту историю о скромном миллионере и часто ее рассказывала, - а потом спросил:

- Любовь Трофимовна, а вот на мне какой костюм, можете определить?

- Венгерский. «Венэкс», пятьдесят второй размер, третий рост.

- В милицию не хотите перейти работать?

- У вас платят мало.

- Старыми сведениями пользуетесь.

Женщина улыбнулась.

- Тогда подумаю, товарищ полковник. Могу еще сказать, что пиджачок вам перешивали - обузили спину и рукава укоротили.

«Поскольку я работаю в ателье, то у меня нет свободного времени для работы на дому. Ничего добавить к этому показанию не могу.

Мастер-закройщик Замирка».

«В последние два года я не работаю дома, поскольку финорганы требуют непомерные налоги. Являюсь мастером-закройщиком ателье высшей категории № 67. Избран членом профкома.

Мастер-закройщик Милютин».

«Я работаю в ателье № 12 и дома заказов не принимаю. Больше добавить мне нечего.

Мастер-закройщик Гринберг».

С закройщиками работали параллельно: Костенко в Москве, подполковник Тимофеев в Ленинграде. Работали они по одной схеме, утвержденной начальником угрозыска страны.

Угро министерства действовал четко, как отлаженная машина, подчиненная некоему «закону ритма». Дежурные сидели у аппаратов ВЧ на связи с республиками и областями; люди в научно-техническом отделе в пятый и в десятый раз искали хоть малейшую зацепку, наново анализируя все то, что было привезено с мест происшествия; оперативные группы дежурили во всех автомагазинах страны; были блокированы аэродромы и вокзалы; работники архивов подняли старые досье на всех тех, кто когда-либо был связан с автомобильными аферами и мошенничеством. Преступник был обречен, все решало время, ибо ум, воля, опыт десятков и сотен людей были подчинены одной задаче - найти бандита и обезвредить его.

- Гражданин Замирка, - сказал Костенко, убирая в папку объяснение закройщика, - теперь мы с вами перейдем ко второй стадии нашего разговора.

- Можем перейти хоть к третьей, товарищ полковник, но от этого существо дела не изменится и я не напишу вам ничего нового. Не могу только не высказать удивления: неужели у вас нет более важных дел, чем проверять доносы соседей по лестничной клетке?

- Пишут? - поинтересовался Костенко.

- По-моему, у вас здесь на меня скопилась «Война и мир» из доносов. - Замирка усмехнулся.

- Надо бы почитать.

- Неужели государству - это я так, в порядке заметок на полях, - будет очень плохо, если мне позволят шить на дому?

- По-моему, нет.

- Я ездил туристом в Венгрию и ГДР; там, между прочим, тоже социализм, и ему не мешают портные, отдающие государству хорошие деньги в налоговые отчисления.

- Вы меня напрасно убеждаете в этом. Я согласен с вами, полностью согласен.

- Вы согласны, но попробуй-таки я шить, как меня сразу же тянут за хобот в ОБХСС и делают каким-то пособником классового врага.

Костенко устало прищурил глаза.

- Ладно. В отправных экономических оценках мы с вами сходимся. Теперь перейдем к шершавому языку юриспруденции. Я хочу просить вас подписаться вот тут. Предупреждение, что вы будете привлечены к уголовной ответственности за дачу ложных показаний по этому делу.

- По какому именно?

- Сейчас отвечу. И здесь, пожалуйста, распишитесь. Спасибо.

- Пожалуйста.

- Так вот. Сейчас я вам предъявлю для опознания фотографию преступника. У него костюм сшит первоклассным мастером. Первоклассным.

- Помилуйте, помимо меня в Москве есть еще двадцать первоклассных мастеров!

- С ними я тоже побеседую. Только сначала позвольте мне закончить, ладно?

- Слушайте, товарищ полковник, зачем вы делаете из людей преступников?! Зачем вы заставляете людей нарушать закон вместо того, чтобы приучать их следовать букве и духу закона? Ну я шью, шью! Я шью дома! Я не напишу этого, естественно! И у вас не будет доказательств. Я шью народным артистам, которым надо отстаивать престиж Союза в Каннах и Венеции! Да, я шью! Я патриот моей Родины, и мне обидно, если наши режиссеры поедут в Канны, одетые как выдвиженцы в пору военного коммунизма! Я хочу, чтобы они поехали туда как внуки выдвиженцев военного коммунизма, которые представляют державу Спутника! Да, да, я очень волнуюсь, когда говорю об этом, и не надо мне предлагать воду! Вода тут не поможет! А народные артисты и лучшие режиссеры никогда не предадут несчастного Замирку, для которого так дорог престиж советского художника! Я получаю за это деньги?! Так за престиж всегда платили! Я же не прошу себе государственной премии! Я прошу честной оплаты за честный труд!