Стрехнин Юрий Федорович. Крепость черноморцев

…Пылят по степи танки с чёрными крестами, а за ними — пехота на автомашинах. Уже и до Севастополя недалеко. Заранее радуются фашисты: "Сколько городов взяли — мы и Севастополь сейчас возьмём!"

Да не тут-то было!

Рванулся возле фашистских танков снаряд, другой, третий… Одни танки загорелись, другие на месте закрутились.

Пехотинцы фашистские с машин попрыгали. Хотели было вперёд, да по ним тоже — и пушки, и миномёты, и пулемёты стрелять начали.

Нет, оказывается, Севастополь с налёта не взять!

А не взять было потому, что Севастополь успел подготовиться ко встрече непрошеных гостей. 29 октября 1941 года город был объявлен на осадном положении. Туда, откуда шёл враг, были [6] направлены пушки с суши и с кораблей. Жители вместе с бойцами вырыли окопы, построили укрепления. На позиции встали не только красноармейцы, как тогда называли солдат. Тысячи моряков сошли с кораблей на берег, чтобы воевать на суше. Таких бойцов называли морскими пехотинцами.

Хотя и получили фашисты отпор, да уж больно хотелось им взять Севастополь. Собрали они перед ним много войск. На каждого советского бойца несколько вражеских солдат приходилось, на каждую нашу пушку — несколько немецких. Рассчитали фашистские генералы — с такой силой можно взять Севастополь за десять дней.

30 октября 1941 года начали фашисты первый штурм. Налетели на город бомбардировщики. Загремели разрывы бомб. Чёрный дым пожаров повалил к серому, осеннему небу. Тысячи орудий врага стреляли, сотни танков шли, чтобы прорвать нашу оборону. Наши артиллеристы били по танкам метко. Но слишком много их было у врага. Не везде успевали артиллеристы встретить врага огнём. Нашей пехоте приходилось своими силами останавливать бронированные чудовища.

Пятеро против танков

Одну из позиций возле дороги на Севастополь занимали пятеро морских пехотинцев: матросы Цибулько, Красносельский, Паршин, Одинцов и командир их, коммунист Фильченков. Был у них пулемёт, винтовки, гранаты да ещё бутылки с горючей смесью, чтобы танки поджигать. Внимательно следили моряки за дорогой: не покажется ли враг? Однажды утром, было это как раз 7 ноября, в Октябрьский праздник, слышат матросы — где-то впереди моторы зарычали, гусеницы залязгали.

— Танки! — сказал командир Фильченков. — Приготовиться к бою.

— Есть! — ответили матросы. Кто к пулемёту приник, кто гранаты пучком связывает — ведь одной гранатой танк подорвать трудно. А кто бутылки с горючкой под руку кладёт. Если бросить такую бутылку на броню — бутылка разобьётся, горючка вспыхнет, внутрь танка потечёт, он и загорится. [7]

Притаились пятеро моряков в окопе. А танки уже гремят… Вот передний показался на дороге. А за ним ещё. Семь танков Фильченков и его матросы насчитали. Танки идут гуськом, ещё не развернулись для боя. Вот уже и кресты на броне видны, и смотровые щели в башнях.

— По головному, по щелям, пулемётом — огонь! — скомандовал Фильченков.

Застучал пулемёт. Метко стреляет Цибулько. Бьёт по щелям, из которых танкисты смотрят. А товарищи его выбрались из окопа, кто ползком, кто перебежками, навстречу танкам спешат, чтобы повернее ударить. Страшно это, конечно, на танк идти. Да только сильнее страха ненависть к врагу-фашисту, который топчет нашу землю, хочет всех нас рабами сделать. Сильнее страха — воинский долг. Ведь каждый боец присягу давал: Родину, не жалея своей жизни, защищать.

Немцы из головного танка видят — по ним пулемёт бьёт. Поворачивают они на него, чтобы раздавить. За головным и другие танки к окопу повернули.

А матросы с гранатами и с бутылками зажигательными уже возле танков. [8]

Вскочит матрос, размахнётся — и сразу же на землю падает, чтобы под осколок своей же гранаты или под пули из танкового пулемёта не угодить. Летят в танки связки гранат, летят бутылки с горючкой.

Один танк крутнулся на месте и замер — гусеницу взрывом гранаты ему сорвало. Другой вспыхнул — бутылка с горючкой на нём разбилась. Вот и третий танк горит…

Повернули уцелевшие танки обратно. Тихо стало.

Говорит Фильченков своим бойцам:

— Первую атаку отбили. Надо ждать второй.

Прошло немного времени. Снова танки идут. На этот раз уже не семь — пятнадцать.

Опять Цибулько из пулемёта по переднему танку ударил. Прямо в смотровую щель угодил. Остановился танк. И тут же полетели в него бутылки с горючим. Чёрный дым заклубился. Конец танку. А другие танки прямо на окоп идут…

Туго приходится морякам. Уже раненые есть. Гранаты кончаются, бутылки с горючкой на исходе, да и патронов для пулемёта осталось совсем немного.

— Будем стоять до последнего! — говорят друг другу пятеро моряков.

Вот танк прямо на пулемёт Цибулько идёт. Схватил Цибулько связку гранат и навстречу. Бросил гранаты, вздрогнул танк, запылал. А Цибулько упал. Ранило его тяжело. Перевязали его товарищи, положили. А сами опять за бутылки и за гранаты взялись.

Красносельский бутылками с горючкой один танк поджёг, второй. И упал — сразило его очередью из танкового пулемёта.

Теперь из пятерых лишь трое в строю: Паршин, Одинцов и командир Фильченков. Говорит он Паршину и Одинцову:

— Гранат у нас осталось у каждого по одной связке. Надо бить наверняка. С близкого расстояния. Я первый пойду!

— Мы за тобой! — в один голос сказали матросы.

Выскочил Фильченков из окопа, бежит прямо навстречу танку. Взрыв! Покончено с танком. Фильченков возле танка недвижим лежит… Убит командир!

Вот Паршин и Одинцов с гранатами навстречу танкам пошли. Каждый по одному танку взорвал. И пали оба.

А немецкие танки, те, что уцелели, повернули назад — не выдержали нервы у вражеских танкистов. [10]

Тем временем другие бойцы к окопу подошли. Живым одного Цибулько нашли, да и тот уже умирал. Но успел рассказать он, как с товарищами свою позицию держал.

* * *

С такой же отвагой сражались все защитники города. Десять дней, в течение которых фашисты рассчитывали взять Севастополь, прошли, но город так и остался нашим.

Не удалось фашистам с первого раза Севастополь взять штурмом. Со злости стали они ещё сильнее бомбить. А потом, 17 декабря 1941 года, начали второй штурм. Незадолго до этого фашистов под Москвой разбили.

Вот они и захотели под Севастополем своё взять.

Один за всех

…Стояла на передовых позициях наша зенитная батарея — чтоб и по фашистским самолётам стрелять, и по врагу на земле. Пушки сухопутные, а около них матросы, артиллеристы с кораблей. Очень досаждала врагам эта батарея. Они в атаку идут, а она по ним бьёт, много фашистов своими снарядами положила. Решили враги уничтожить батарею. Стали по ней из больших пушек стрелять, из миномётов, самолёты послали — разбомбить.

Падают артиллеристы сражённые. Одно, другое орудия разбиты. Из всех батарейцев в живых лишь один остался — матрос Липовенко. Взрывом оглушило его, лежит — в себя прийти не может.

А фашисты обрадовались, что батарея замолчала, снова в атаку поднялись.

Но в этот момент Липовенко пришёл в чувство. Приподнялся, глянул совсем близко впереди гитлеровские мундиры серо-зелёные, каски…

"Картечью бы по ним!" — поднялся, шатаясь, Липовенко к орудию, последнему уцелевшему в батарее. Годится ли оно для стрельбы?

Осмотрел быстро — годится!

Но как одному управиться? Из пушки — не из винтовки: приложился и пальнул. Снаряды подавать, заряжать, наводить — тут одного человека мало. Пушку несколько бойцов обслуживают, называется — расчёт. [11]

Но Липовенко — один. Убиты и командир орудия, и наводчик, и все остальные.

А вражеские автоматчики уже прямо на орудие бегут, строчат на ходу. Пули возле Липовенко свистят.

"Справлюсь один за всех! Только бы успеть".


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: