Выражение лица вошедшей женщины неприятно поразило Мелисанду. Прислуга даже не улыбнулась, словно втайне надеялась, что у ее хозяина в дороге случились большие неприятности.

– Нет, путешествие было очень приятным, – ответил сэр Чарльз.

– Уэнна, эта молодая дама, которую привез отец, будет моей компаньонкой, – сказала Каролина.

– Ее комната готова, – холодно произнесла женщина.

И тут Мелисанда растерялась. Она чувствовала, в каком затруднительном положении находится ее опекун. Как отнеслась к появлению компаньонки Каролина, девушка не поняла – на дочери сэра Чарльза словно была маска. Пожилая дама явно была с ней добра и даже ласкова. Фермор, жених Каролины, отнесся к ней по-дружески и был так же приветлив, как старик Арман Лефевр, его внук Анри и другие мужчины, с которыми она ехала в одном купе. Мужчины-попутчики открывали для нее окно, и всякий раз галантно поднимали с пола вещицы, которые случайно роняла девушка. Все улыбались ей и вели себя так, словно хотели с ней подружиться. Точно так же улыбался ей и Фермор.

Но после взгляда Уэнны Мелисанде стало не по себе. В карих глазах женщины она прочитала ненависть.

Итак, Мелисанда попала в поместье Тревеннингов.

Сэр Чарльз задернул на окнах шторы и лег в постель. У него было желание уехать из этого дома и никогда не появляться в этой комнате, где все напоминало ему о Мод.

«Правильно ли я поступил?» – спрашивал он себя вновь и вновь. А мог ли он направить Мелисанду в чужой дом, где она жила бы на положении не то прислуги, не то члена семьи?

Да, взяв девушку к себе, он поступил неосмотрительно. Теперь он должен следить за собой и не проявлять к ней излишнего внимания. Во время поездки он уже поступил опрометчиво – дал понять Мелисанде, что она ему симпатична. Тогда ее обаяние обезоружило его. Ему было приятно, что все принимали их за отца и дочь. Нельзя было допустить, чтобы в родовом поместье Тревеннингов разразился скандал. Он должен попросить Каролину по-доброму отнестись к бедной сироте. Может быть, даже сочинить какую-нибудь душещипательную историю из жизни Мелисанды.

Сэр Чарльз уже начал обдумывать подробности такой истории, но потом решил, что этого делать не стоит, – нельзя добавлять к и без того таинственной биографии девушки всякие небылицы.

Он закрыл глаза и попытался заснуть, но не смог. Долгая дорога слишком утомила его. Даже находясь в постели, он не мог избавиться от ощущения, что все еще трясется в карете и видит проплывающий мимо сельский пейзаж. Чарльз Тревеннинг думал о Мелисанде, вспоминал, как заразительно она смеялась, как радовалась всему, что было ей в новинку, как искренне жалела всех, кого считала несчастными. Несомненно, Мелисанда была чудесной девушкой, и, будь это возможно, он с огромной радостью публично признал бы ее своей дочерью. Но сейчас сэр Чарльз больше всего на свете боялся, что станет известно, кто такая Мелисанда, и разразится громкий скандал, его доброе имя будет запятнано. Подобное уже не раз случалось с представителями рода Тревеннингов.

Пожалуй, нужно было отвезти Мелисанду к Фенелле. Ничто не должно связывать дом Тревеннингов с монастырем Пресвятой Девы Марии. Ему не следовало знакомить своих дочерей.

Жалея о совершенной ошибке, сэр Чарльз, однако, нисколько не сомневался в том, что, имей он возможность повернуть время вспять, сделал бы то же самое.

«Но больше рисковать я ни за что не стану», – твердо решил он.

Лежа в постели, Каролина тоже думала о Мелисанде. Шторы на окнах задергивать она не стала – ей было не до этого. Неприятные мысли одна за другой лезли девушке в голову. Она не могла не заметить, какие взгляды бросал Фермор на ее компаньонку.

Мелисанда, помимо того, что была красива, излучала обаяние, которого так не хватало Каролине. Все это дочь сэра Чарльза прекрасно понимала. Девушка знала, что недурна собой, богата и многие молодые люди почли бы за честь предложить ей руку и сердце. Однако и это не удержало ее жениха от того, чтобы открыто восхищаться появившейся в доме девушкой.

Прочитав письмо отца, в котором он сообщал ей о Мелисанде Сент-Мартин, Каролина решила, что ее будущая компаньонка – женщина лет сорока, сурового вида, которая ничего, кроме жалости к себе, не вызывает. Как же теперь она, Каролина, могла испытывать жалость к такой молодой и красивой девушке, какой оказалась мадемуазель Сент-Мартин?

В словах и поведении Мелисанды Каролина усмотрела женское кокетство. «Еще бы ей не кокетничать, когда Фермор бросал на нее такие восторженные взгляды!

Как хорошо, что он вскоре уедет из Корнуолла», – подумала она.

Фермор со своей теткой мисс Табитой Холланд приехал в поместье Тревеннингов, чтобы побыть с Каролиной до возращения сэра Чарльза. Девушка тяжело переживала смерть матери и нуждалась в поддержке. Жених как мог утешал невесту, пылких чувств, правда, не про являл, но был с ней нежен, хотя и предпочитал появляться в компании с теткой. Каролина замечала, какими маслеными глазами он поглядывал на Пег и Бет, молодых служанок, но не думала, что в ней проснется ревность.

Все это время Фермор говорил ей, что не видит смысла в том, чтобы на целый год откладывать свадьбу, и обещал поговорить на эту тему с ее отцом и своими родными. «Нас не осудят, если устроим тихую свадьбу, скромную, без особых торжеств», – предложил он. Фермор Холланд не любил соблюдать условности. Он был человеком упрямым и решительным, что и привлекало в нем Каролину. Девушка не видела повода усомниться в своем женихе до тех пор, пока не заметила, какие взгляды он бросал на ее компаньонку.

«Ничего, он скоро уедет, – постаралась успокоить себя Каролина. – Кто знает, может быть, к его возвращению Мелисанду удастся куда-нибудь отослать».

В комнате для прислуги во главе стола восседал Микер. Вечернее время, когда челядь собиралась за ужином и принималась делиться последними новостями, было всем в радость. Кухарка миссис Соади готовила на всех обитателей дома, в том числе и на обслугу. Стол всегда ломился от пирогов, кулебяк и прочей выпечки. Миссис Соади являла чудеса кулинарии, и никто не мог догадаться, какая начинка скрывается под хрустящей корочкой ее огромного пирога. Иногда под ней оказывалось нежнейшее мясо молочного поросенка, в другой раз – прослойка из яблок, бекона, лука и баранины. Бывала также начинка из гусиных или куриных потрохов, баранины или пряных трав. Но самым популярным произведением кулинарного искусства миссис Соади был пирог с сардинами, и каждый, садясь за стол, впивался глазами в румяную корочку в надежде увидеть выпирающие из нее рыбьи головки. Ни один стол, накрытый миссис Соади, не обходился без взбитых сливок. Кухарке доставляло огромное удовольствие наблюдать, как сидевшие за столом брали сладкую слоеную булочку, обмакивали ее в сливки и отправляли в рот. Все это запивалось легким напитком, приготовленным из меда, или сидром. Напитков, как и пирогов, на столе у миссис Соади всегда было великое разнообразие. Вся прислуга, собираясь за одним столом, на одном конце которого восседал мистер Микер, а на другом – кухарка, чувствовала себя одной счастливой семьей.

В тот вечер Уэнны за столом не было. Но это ни кого не удивило – она редко ужинала вместе с остальными слугами. Когда леди Тревеннинг еще была жива, Уэнна обслуживала только ее и всегда находилась неподалеку от ее комнаты. В любой момент хозяйка могла позвать служанку и обратиться к ней с самой неожиданной просьбой. Теперь Уэнна была приставлена к мисс Каролине, а потому оставалась в доме Тревеннингов на привилегированном положении.

В тот день события, произошедшие вне дома, за ужином не обсуждались. Миссис Соади, обычно рассказывавшая о своей мудрой сестре и других членах ее большого семейства, молчала. В семье кухарки с незапамятных времен царил матриархат, установившийся еще при ее прародителях. Главенствовала в их семействе та самая сестра, о которой так любила рассказывать миссис Соади. Эта женщина была седьмым ребенком. Из утробы матери она появилась на свет вперед ногами, и все знали, что это верный признак того, что с годами она будет пользоваться в семье неограниченной властью. Так что обсуждение событий, происходивших в доме кухарки, было для остальных одной из любимых тем.