Гораздо важнее теперь была моя биография. Точнее, не моя – Стояна Сиднеина. Краткая история его жизни, кадры из его жизни, отдельные привычки были прошиты теперь у меня в «подкорке» после сеанса просмотра биографии. Подразумевалось, что этого для работы достаточно, а остальное Стоян «забыл» во время карательных мер в колонии.

Этот человек был старше меня на пять лет. Молчаливый, как я, суровый, несговорчивый характер. Если бы не беспринципность и тяга к уголовщине, эта личность даже могла казаться симпатичной. Родился в Стаанаде, столице Конзатана, тогда бывшего Конзанской субдиректорией, в семье рыбака. Наполовину рутениец. Рано остался без матери, в школе проучился всего семь классов и пошёл во флот. Там же познакомился с мелкими портовыми бандюгами, которые через несколько лет возглавили движение сепаратистов и на волне войны с Югрсью объявили о независимости. В отличии от юго-западной провинции, здесь отделение прошло сравнительно мирно, властям Директории не нужна была вторая война. К тому же, во внешнеэкономическом и военном плане Конзатан остался подконтрольным Рутении.

Но Стоян Сиднеин в новом государстве оказался не удел. Из-за какого-то внутреннего конфликта с властями его и сотню боевых товарищей депортировали из страны на север, в Уктусскую субдиректорию Рутении, где они быстро объединились с местными бандюгами и начали строить свой синдикат. Когда Майк Фарвоздин предложил легализоваться, тайно войти «Степным волкам» в структуру Директории, Стоян был последним из верхушки синдиката, кто согласился на это.

В тюрьму он попал после организованного им убийства регионального Директора по перевозкам. Это была его личная инициатива, которую он не согласовал ни с Фарвоздиным, ни с Главным Боссом, за что и поплатился. Через четыре года он понадобился Фарвоздину и его таинственному департаменту снова, но планам не удалось осуществиться.

Благодаря мне. Точнее не мне, а Антону Этоллину, чьё лицо я носил каких-то пару дней тому назад.

Я поймал себя на том, что второй день избегаю смотреть в зеркало. Из меня слепили что-то среднее между мной-бывшим и Стояном – так, как будто настоящего главаря после удачного побега тоже прооперировали. Примерно таким я увидел себя в той видео-новости в кабине рыбного грузовика. Новое лицо, со шрамом, кривым носом и восточным разрезом глаз мне не нравилось. Ровно как и не нравилась серая мантия монаха-креациониста, которую я теперь носил. Одной лицевой операцией дело не обошлось. Мне накололи татуировки и присадили имитаторы родинок. Добавили пару шрамов на грудь и ноги. Ещё вживили чип в висок, предназначение которого я узнал чуть позже.

Но главное – с помощью визика меня основательно подправили внутри. Конечно, во мне оставался бороться Антон, склонный к состраданию и сочувствию, но его место теперь стремился потеснить Стоян. Циник, убийца, обиженный на общество. Во время войны мне приходилось убивать людей, но я-прежний с ужасом думал о том, что мне теперь придётся отдавать приказы об убийстве невинных. Я гнал эти мысли и пытался найти хоть какую-то зацепку, которая могла бы позволить мне вырваться из этого круга.

Мы ехали вдоль гористого побережья пару часов, прежде чем Дальноморск – крупнейший порт на Левиафановом море и пятый город в стране – показался за поворотом дороги. Город лежал на побережье залива, наползая своими пригородами на окрестные горы, и дорога свернула вниз, извилистым путём спускаясь к побережью. Я побывал здесь до этого всего пару раз, и это был самый восточный город, в котором мне пришлось побывать.

Климат в тех местах был средиземноморский. Я точно не знаю, в честь какого моря на Земле он так назывался, но к условиям Рутеи название подходило как нельзя кстати. В Левиафановом море пересекаются морские пути семи стран, среди которых тюркские Конзатан и Аргостан, островная Кеолра и воинственный тропический Ириатан. На противоположной стороне обширной бухты я разглядел очертания большой военной базы с десятком многотоннажных сферолётов-амфибий, готовых к погружению или взлёту. Ни в одном другом море на Рутее не было столь напряжённо, как здесь.

Поэтому я не любил этот город.

Мы проехали над большим тоннелем, из которого с рёвом выезжал товарный поезд – вымирающий вид транспорта, и поехали между сельскими пригородами. Дорога постепенно превратилась в улицу поселения, жизнь здесь текла точно также как и в наших сельских краях, лишь с небольшой поправкой на местный климат. Всё тот же домашний скот на улицах, скромные деревянные и кирпичные домишки, редкие вспышки пролетающих сферолётов над головой и толпы детворы, играющей в лапту и прятки.

Мы повернули на узкую улицу, ведущую к восточному сферовокзалу и чуть не врезались в лежащего поперёк улицы верблюда. Животное повернуло на нас голову, но с насиженного места не ушло. Артур прогудел клаксоном, остановил моторикшу и выругался:

– Чёртова скотина!

– Объезжай, – предложил я. – Вон сколько места слева.

– Нет уж, я его уберу с дороги!

Артур выскочил из кабины, доставая из-под подола своей мантии импульсный револьвер.

– Э, ты чего?! Не дури, – попытался я его остановить, но поздно: спокойный и молчаливый мой сосед превратился в психа. Выстрелами он стал поливать асфальт перед мордой зверя. Двугорбый дёрнулся, вскочил и закричал от испуга и жара. Из ближайшего домика выскочил хозяин-конзанец и сперва покрыл Артура отборной бранью, но увидев пушку, сменил гнев на испуг и скрылся за воротами, продолжая лепетать что-то на конзанском. Артур орал что-то в ответ, сопровождая пинками по воротам. Из всего словесного потока мне были знакомы – ещё с детства – тюркские матюги. Верблюд неторопливо зашагал вниз по улице, соседская малышня, поначалу с интересом глазевшая на ссору, потихоньку расходилась, почувствовав опасность.

Глядя на беснующегося Артура, в первый раз по-настоящему возник большой – да что там большой, огромный – соблазн быстро пересесть за руль и мотнуть в порт, оттуда – на исполинском Океанике уплыть в южные страны, затеряться в колониях Экваториального Арихипелага, джунглях Денны, или ледяных тундрах южного полюса...

Но я не мог. В моём правом виске теперь стоял чип с крохотной капсулой. Любая попытка отклониться от маршрута на сотню километров вызвала бы инъекцию препарата, который превратил меня в овоща. Майк был перестраховщик. Поэтому я покорно остался сидеть в кабине, дожидаясь возвращения моего попутчика.

И слушать музыку.

* * *

"Конзанский язык – исторически-сложившаяся за Малое Средневековье совокупность тюркоязычных диалектов южных окраин Рутенийской Директории. Основными предками языка считаются казахский, узбекский и татарский, большая часть лексики заимствована из русского и фарси. Из наиболее значимых различают Восточный диалект (государственный язык Конзатана), юго-восточный (хорезмо-конзанский, язык Верхнего Каспия), западный (темноморско-конзанский) и северный (башкиро-конзанский). Общее число говорящих на языке оценивается в восемнадцать миллионов человек, из которых восемь миллионов проживает в Конзатане, шесть – в Рутении и её колониях, полтора миллиона – в Югроси. Чёткое число и определение конзанцев как нации не существует, так как более половины тюркоязычного населения Рутеи используют в обиходе языки бывших крупнейших Директорий – рутенийский, амирланский и нео-фарси."

(Из любой энциклопедии)

* * *

Кубическое здание сферовокзала привычно напоминало пчелиный улей. Мы припарковались в соседнем квартале, вытащили из багажника мешки и пошли пешком через площадь, обходя носильщиков и отъезжающих. Артур нервно осматривался по сторонам, я не выдержал и спросил:

– Следит кто?

– Непонятно. Портовые, что ли.

Про портовые банды из Дальноморска я почти ничего не знал. Буквально через секунду у нас на пути вырос офицер городской охраны – косая сажень в плечах, белокурый и с квадратной челюстью – явно амирланец-северянин.