С новым нас, дорогие соотечественники, 1937 годом!"

В. Гущин.

"С новым нас 1937 годом".

"Независимая газета",

1993, 27 марта.

Старые корявые яблони за домом вовсю цвели.

Небольшой ночной дождик сбил часть цветов, и в молодой траве лепестки их казались розовыми снежинками.

Солнце только встало, и его лучи светили в каплях, словно самоцветы. За серым штакетником открывалась пустынная дорога к станции, а за дорогой поле изумрудной озими, умытой небесной влагой. Высокую прозрачную тишину нарушало лишь теньканье синиц, прижившихся в саду.

Узкая дорога под солнцем начала парить. В крохотных, на глазах исчезающих лужицах шевелились красные дождевые черви, мигрирующие с одной грядки в другую. Переселение червей обещало долгое тепло, и Акопов радовался за всех огородников в округе. Хотя его, конечно, совершенно не волновали собственные виды на урожай.

Утреннюю разминку он делал по старинной системе "Шань Лун", что приблизительно означало "Дух дракона". Смысл нагрузок по этой системе заключался в интенсивном дыхании и постепенном, как бы перетекающем напряжении из одной группы мышц в другую. При этом обязательно надо было представлять, какой он, Акопов, страшный, какой грозный, как тяжело и одновременно грациозно скользит Ван Лун, Великий Дракон, по грешной земле, вдыхая озон, а выдыхая пламя... Все быстрее и быстрее несется его могучее, защищенное панцирем тело, все мощнее взмахи гремучих крыльев...

И вот уже далеко внизу - цветущие сады, поле с озимыми, дачный поселок, грязь на подсыхающей дороге.

Мысленный взлет являлся кульминацией напряжения, после чего полагалось расслабиться и сменить дыхание. Слабый ветерок приятно сушил кожу на лице, на взбугрившихся мышцах спины и предплечий. Хорошую систему придумали китайские монахи - не надо ни спортзала, ни тренажеров. Не надо даже относительно свободного пространства. Когда Акопов сидел в подвале старшего дознавателя Небабы, только благодаря "Шань Лун" он и сохранил форму. Полчаса такой разминки вполне заменяли километровую в хорошем темпе пробежку.

Затем он отрабатывал реакцию - жонглировал тремя кирпичами, ловил их на спину, на грудь и на голову. Если кто-то пробовал поймать лбом кирпич с метровой высоты, не заработав при этом шишку, тот поймет, чем занимался Акопов. Еще он походил на руках, подпрыгивая через каждые два шага, подержал угол, опираясь на землю одной лишь растопыренной пятерней, побегал сначала на носках, потом на пятках.

Пришло знакомое чувство полного контроля над телом. Он задержал дыхание на несколько минут и мысленно проинспектировал все внутренние органы, начиная от глазных яблок и кончая слепой кишкой. Желчный пузырь чуть увеличился - результат вчерашнего злоупотребления маринованным чесноком, обнаруженным в подвале среди прочих разносолов. Пора завязывать с острым.

На кухне уже звякала посуда - значит, Людмила встала.

- Ты бы не рисовался в огороде лишний раз! - крикнула она. - Тоже мне, гений кун-фу...

- Не люблю кун-фу, - сказал Акопов, зажигая газовую колонку. - Сплошные позы. Одна экзотика.

- Ты тоже, представь себе, выглядел экзотично.

Голый, потный, на руках бегаешь! Или с кирпичом на голове.

- Пусть любопытные не подглядывают. Ну, потный, ну, с кирпичом... Обычная зарядка.

- Обычная, - согласилась Людмила. - Обычная для качка с Даниловского рынка. Или для гэбэшника.

Вода чуть согрелась. Акопов встал под душ, ухая и фыркая на весь дом. Через несколько минут, вытирая мокрые волосы, он принюхался на пороге кухни. Была она большой, на хорошую семью, с газовой плитой, с холодильником и буфетом темного дерева. Несколько древних стульев окружали круглый обеденный стол, покрытый клеенкой с васильками. Широкое окно распахивалось на застекленную веранду. Летом, когда плети хмеля и граммофончиков укроют стеклянную стену, на веранде хорошо будет гонять чаи.

- Тебе никогда не говорили, что ты хорошо готовишь? - спросил Акопов.

Людмила возилась у плиты. Сегодня на ней была легкомысленная блузка, открывающая руки, и широкая клетчатая юбка.

- Не успевали, - вздохнула Людмила. - Может, хотели сказать, да не успевали. Либо очень голодные попадались, либо невоспитанные.

Акопов уселся в углу, между окном, на котором шевелилась от сквозняка кремовая занавеска, и бу

фетом с резными дверцами и латунными круглыми ручками.

- Как называется это кушанье, душа моя? - спросил он.

Людмила не успела ответить. Запищал зуммер в коробочке, похожей на телефонную розетку. Спускаясь на кухню, Людмила переключила сюда линию прослушивания. Акопов откинул крышку коробочки и нажал кнопку громкой трансляции и записи.

Кто-то с раннего утра пытался позвонить на "фазенду" генерала Антюфеева.

Семь гудков насчитал Акопов, пока на даче наконец сняли трубку.

- Спите, орлы? - раздраженно спросил хрипловатый одышливый голос генерала. - Ты, что ли, Барыльченко, на проводе?

- Естественно, товарищ генерал-майор, я. И не спим вовсе. Мы тут палас выбиваем. Который наверху лежит.

- Охренели, воины? Сколько раз говорить - пылесосом надо, пылесосом! Немедленно прекратить!

- Есть! Считайте, товарищ генерал-майор, прекратили.

- Вот бестолочи... Какие еще новости?

- Артур лапу занозил.

- Не могли вдвоем за одной собакой уследить?

Разгильдяи! Вот отправлю на точку... Бабочек ловить! Внял?

- Не переживайте, товарищ генерал-майор. Занозу я вытащил, лапу продезинфицировал. Пока хромает. Поэтому я вам и доложил. Чтобы не удивлялись, товарищ генерал-майор.

- Ну ладно. Теперь насчет паласа, Барыльченко... Может, его лучше убрать? Скатать и убрать?

Лето же на улице.

- Можно и скатать. Делов-то!

- Скатайте. К двенадцати ноль-ноль приедет повар. Внял?

- Какой еще повар, товарищ генерал-майор?

А меня куда?

- Куда, куда... Под муда! Один не управишься - на ужине будет человек двадцать. И шашлыки по-армянски делать не умеешь. Не спорь, не умеешь! Насчет паласа. Если скатать, он в кладовку поместится?

- Может, поместится. Делов-то. Однако, товарищ генерал-майор, лучше его вообще оставить на месте. Под ним полы корябаные.

- Морда твоя корябаная, Барыльченко! Давно можно было покрасить! Это я насчет полов.