По закону всемирного тяготения толстяк-шмель летать бы не должен. Точно так же, по всем экономическим законам, Швейцария никак не должна была бы жить так отвратительно хорошо.

Физика страха

Замкнутая, с объемом внутреннего рынка меньшим, чем у Лондона или Москвы, говорящая на четырех различных языках, практически лишенная каких-либо природных ресурсов (за исключением гидроэнергетического потенциала, небольших запасов соли да еще более скромных возможностей для рыболовства), без гарантированных рынков сбыта товаров в колониях или экономических союзах, Швейцария уже давно должна была бы придти в полный упадок. А между тем Швейцария является единственной страной, которая одним своим существованием ущемляет самолюбие немцев, которые не чувствуют себя уверенными в своей основательности. Глядя на Швейцарию, французы ощущают себя не столь влиятельными в области международной политики и дипломатии, а техасцы — просто бедняками. Вложения в швейцарские франки более надежны, чем в золото, а швейцарская экономика прочна, как гранит со склонов Монблана.

Национальный доход Швейцарии в расчете на душу населения самый высокий в мире. Чтобы не умереть от зависти, знайте — удовольствия от этого швейцарцы испытывают весьма немного. Они считают (и считали так с 1291 года, то есть со времен Швейцарии изначальной, тогда еще союза трех кантонов), что такое положение вещей — дело лишь временное, и все в итоге закончится полным развалом и слезами.

Швейцарцы упорно отказываются верить в свое благополучие и даже оспаривают все цифры, которые его подтверждают. Они постоянно бегут вперед, как пресловутый ослик за подвешенной впереди него морковкой. Они безудержно стремятся к целям, которых давным-давно уже достигли.

Летать и не падать шмелю помогает его блаженное неведение о физических законах, которые не хотят допускать его перемещений по воздуху. А вот швейцарцам столь высоко держаться помогает отнюдь не шмелиное незнание, а самое банальное опасение потерять все то, что было заработано с таким большим трудом.

Федерализм по-швейцарски

Швейцария имеет федеративное государственное устройство — это конфедерация, состоящая из двадцати трех кантонов, три из которых подразделены на полукантоны (в которых, видимо, считают, что, раз уж не получается дотянуть до ранга отдельного кантона, лучше иметь хотя бы такой «половинчатый» статус).

Каждый из кантонов — это государство в государстве, маленькая страна с собственным бюджетом и финансами, со своими налогами и правом тратить их, как зaблaгopaссудитcя — на собственные суды, полицию, образование и даже на прием водительских экзаменов. Когда-то многие из кантонов были суверенными государствами, и, судя по всему, некоторые считают себя таковыми и по сей день.

Швейцарские кантоны объединяют более 3000 местных общин, каждая из которых обладает правом принимать решения по вопросам, касающимся их внутренней жизни — это социальное обеспечение и здравоохранение, энерго- и водоснабжение, автодороги и прочие пути сообщения. Есть у них и право вводить собственные праздники.

Как же возможно управление всеми этими тянущими в разные стороны автономиями? С одной стороны на страже интересов целого, как пастырь у овечьего стада, стоит федеральное правительство; с другой — само швейцарское общество с его совершенно уникальным инструментом — институтом референдумов, то есть прямого голосования по всем возможным вопросам. Плебисциты по волнующим страну проблемам проводятся каждые три месяца. Возможно, вам уже приходилось слышать такой риторический вопрос: «А вообще, есть ли на свете такая страна — Швейцария?». Только усвоив все особенности швейцарского федерализма, поняв все различия в культуре и традициях, уяснив языковые и прочие водоразделы, делающие каждую часть страны совершенно уникальной, можно понять смысл этого далеко не шуточного вопроса.

И все-таки эта страна существует. Вот она, перед вами, в самой середке Западной Европы. И, надо сказать, живет совсем неплохо, несмотря на все разделяющие ее внутренние границы, барьеры и перегородки. А их так много, что и имен-то у нее несколько, и она охотно и без обид на них откликается: по-немецки она называется «Швайц» (Schweiz), по-французски «Сюисс» (Suisse), по-итальянски «Свиццера» (Svizzera), а по-английски «Суизерлэнд» (Switzerland). Швейцарцы, с которыми вы в ней встретитесь, постараются убедить вас в том, что они прежде всего не швейцарцы, а цюрихцы, бернцы, луганцы, женевцы… Список может быть столь же обширен, сколь и перечень всех швейцарских городов и долин. А вот общего у жителей страны не так уж и много — это только краснокожий швейцарский паспорт и отчаянное желание быть абсолютно непохожими на тех, кто населяет соседние долины или города. В этом стремлении к местной самобытности, отстаиваемом со всей решительностью и целеустремленностью, все швейцарцы абсолютно одинаковы.

Сердца трех

Сравнительно недавно придуманное швейцарскими газетчиками словечко «Рестиграбен» (Rostigraberi) служит для обозначения одной из наиболее заметных внутренних границ. Эта воображаемая линия проходит с севера на юг, отделяя западную часть страны, жители которой говорят по-французски, от востока, населенного преимущественно немецкоязычными швейцарцами. Слово «Рестиграбен» можно перевести как «ров с жареной картошкой», и происходит оно от названия картофельного блюда «рести» (Rosti), весьма любимого жителями Берна, а в остальной Швейцарии считающегося символом швейцарско-немецкого мрачноватого духа. Носители этого духа кажутся немного медлительными, но основательными и внушающими партнерам убеждение в том, что на них можно положиться.

Франкофоны, то есть франкоговорящие швейцарцы, называют своих восточных соседей «засаринцами», потому что те живут по другую сторону реки Сарин (Sarine), которая течет в долине, частично совпадающей с пресловутым «картофельным рвом». Говорящие по-немецки швейцарцы эту реку, естественно, называют по-своему — Заане (Saane).

Еще одна граница, проходящая с запада на восток в восточной Швейцарии по Ретийской гряде Альп, разделяет германоязычных швейцарцев и швейцарцев, говорящих по-итальянски. Там же, в отрогах Альп, живут и 70 тысяч романшей, родным языком которых является ретороманский, тоже признанный одним из официальных языков Швейцарии.

Соединение в одном флаконе германского, галльского и латинского духа потенциально может быть серьезным источником противоречий, подобным тем, какие существуют в Бельгии между валлонами и фламандцами или в Канаде между франкофонами Квебека и остальной частью страны, не говоря уже о таких опасных конфликтах, которые сотрясают Северную Ирландию или Балканы. Кое-какие трещинки время от времени появляются и в стенах швейцарской крепости. Сепаратисты во франкоязычной части кантона Берн после продолжительной борьбы все-таки «отголосовали» себе на референдуме в 1978 году отдельный кантон Юра. В предшествовавший плебисциту период дело не обошлось даже без пары взорванных экстремистами бомб.

Все существующие в Швейцарии этнолингвистические и культурные различия так или иначе сказываются на характере голосования во время ежеквартальных референдумов. Такие плебисциты — неотъемлемая черта швейцарской жизни. Население германоязычных кантонов в последние годы проявляет устойчивую склонность голосовать в поддержку экономического и политического статус-кво, а также демонстрирует повышенное внимание к проблемам экологии. Жители других кантонов (а также германоязычные базельцы) больше тяготеют к переменам, порой достаточно радикальным. Однако сердца трех крупнейших этнических сообществ Швейцарии бьются достаточно синхронно. Секрет единства страны в том, что при всех противоречиях в отношениях между оппонентами нет ожесточения, а для решения всех споров есть удобный институт референдума. Обходятся, правда, эти плебисциты недешево. Но зажиточные швейцарцы могут себе это позволить. А при хорошей жизни нет причин и ожесточаться. С некоторым риском впасть в цинизм можно сказать, что все швейцарские трения легко смягчаются лучшим из известных человечеству смазочным материалом — деньгами.