Истекал год его службы на подводной лодке. Он прошел в хлопотах и заботах. Заботы эти были в общем-то обыденные. И хотя за этот год Матвей много бывал в море, но и походы были заполнены тоже, пожалуй, слишком будничным трудом. Если первые выходы в море были волнующими, то теперь они стали не только привычными, но подчас и обременительными. И вряд ли Матвей рискнул бы сказать, что он очень доволен своей службой.

И все-таки она нравилась ему. Он не мог бы сказать сейчас, чем именно ему нравится его работа. Во всяком случае, тут было нечто большее, чем привычка. Призвание? Нет, это, пожалуй, слишком громкое слово. Может быть, тяга к морю, как выразился Алексей?

Да, теперь Матвей с уверенностью мог сказать, что с морем он связан на всю жизнь. Он и не помышлял о том, чтобы уйти на берег или на "гражданку". И не только потому, что служба привлекала его. А еще и потому, что всегда чувствовал: надо! Надо, чтобы кто-то сегодня служил на подводных лодках, и он, именно он, должен служить. Потому что он, может быть, лучше других понимал, зачем это надо.

Ну а если бы судьба обошлась с ним так же круто, как с Алексеем? Как бы он тогда поступил? Он не мог сейчас ответить на этот вопрос. Он хотел бы поступить так же.

Около Дома офицеров Матвея окликнул Семен.

- Ты чем намерен сейчас заняться? - спросил он.

- Пока ничего определенного не наметил. Только что был в госпитале.

- У Курбатова? Как он?

- Все так же.

- Жаль парня.

- Не такой уж он жалкий.

- Как говорится, дай бог. Надежда на поправку есть?

- Мало.

- Н-да, коварная эта штука - кессонка. Водолазы ее еще "заломаем" называют. Действительно, ломает человека.

- Ломать-то ломает, а вот сломить даже ей не всегда удается, задумчиво сказал Матвей.

- Я вижу, ты сегодня настроен философски, - улыбнулся Семен. - А я, понимаешь ли, наоборот, намерен сегодня основательно провентилировать все отсеки головного мозга. Если составишь компанию, двинем, пожалуй, в парк.

- Можно.

- Тогда пошли.

В парке уже чувствовалось дыхание осени: шелестели под ногами опавшие листья, легкий багрянец окрасил деревья.

- Хочешь послушать стихи? - спросил Семен.

- Валяй, - согласился Матвей.

- Называется "Осень", - сообщил Семен. И начал читать:

Пожелтели под окнами клены,

Опустело заметно в саду.

По по-прежнему здесь влюбленные

На скамейках признаний ждут.

Их до полночи дождик мочит

Ветер медной листвою порошит,

Ну а я себе, между прочим,

Приобрел в магазине... калоши.

Может, зря? Или пеплом подернуты

Наши чувства и сердце остыло?

Или стала вот эта комната

Нам желаннее вьюжного пыла?

Брось скорее кастрюли и вышивки,

И пойдем посидим в саду.

Мы еще не успели выкипеть,

И калоши еще подождут

Семен выжидательно умолк. Потом все-таки спросил: Ну как, нравится?

- В общем-то, ничего. Только я что-то подобное читал у Есенина. Все это уже было.

- Может быть, - согласился Семен и с горечью сказал: - Черт его знает, никак не могу избавиться от этого влияния классиков. Они, кажется, уже обо всем написали, ничего нового придумать нельзя.

Матвей рассмеялся.

- Ничего смешного нет, - рассердился Семен. - Человек, можно сказать, мучается, а ты ржешь.

Матвей решил еще более "завести" Семена и спросил:

- Между прочим, где ты купил калоши? У нас в городе, насколько мне известно, их нет. И второе: кому это ты так настоятельно рекомендуешь бросить кастрюли и вышивки?

- Это же литературный образ!

- Ну тогда извини. А я уже начал было подозревать, что за этим стоит вполне реальный образ. Сам понимаешь, наша каюта осиротела бы без тебя.

- А я возьму и назло вам женюсь! - решительно заявил Семен. - Жизнь стала невмоготу тоскливой. Ну вот слоняемся мы с тобой по парку. Что нас может тут привлечь? Карусель? Мне уже двадцать пять стукнуло, и я не испытываю желания прокатиться верхом на деревянной лошадке. Лекция? Но я отлично высыпаюсь и в своей каюте. Может быть, вот эти древние аттракционы с кривыми зеркалами? Остается один выход: "поперчиться" в "Шторме".

В единственном ресторане "Шторм" действовал, как, впрочем, и во всем городе, "сухой закон". Это означало, что водки там не подают, но в неограниченном количестве продают перцовку.

- Ну наперчусь я до чертиков, - продолжал, все более горячась, Семен, и понесут мое молодое красивое тело в комендатуру. Утром - головная боль, "фитили" от коменданта, от командира, душеспасительные беседы замполита; Нет, я категорически заявляю, что не позже чем через неделю женюсь!

- На ком?

- А все равно. Ты знаешь, один из нашего выпуска, после того как получил назначение на ТОФ, пришел в общежитие пединститута и заявил: "Еду на Тихий океан, кто хочет выйти за меня замуж - сейчас же пойдет со мной в загс". Ну, одна согласилась. Уехали. И живут себе припеваючи! Счастливы, полюбили друг друга.

- Где же ты думаешь сделать подобное объявление?

- Мне безразлично где. Хочешь, вот сейчас сделаю официальное предложение первой же женщине в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти, которая нам встретится?

- Не валяй дурака.

- Тебе хорошо рассуждать, ты, кажется, встретил спою женщину.

- Встретишь и ты.

- Когда? Через пять лет? А пока - "перчись" в "Шторме"? Мерси!

- Чего же ты хочешь?

- Я хочу всегда чувствовать себя человеком.

- И для этого тебе не хватает только женщины?

- А ты не смейся. Женщина облагораживает человека.

- Займись общественно полезным трудом. Он тоже облагораживает. Говорят, он даже обезьяну превратил в человека.

- Я с тобой говорю почти серьезно. Ведь все, что я сказал, верно?

- Да, почти все. Ну и что же? Давай будем выть дуэтом. Нас, видите ли, плохо развлекают. А вот Алексей Курбатов хочет служить. Без ног. Понял?

- Ты это серьезно?

- Такими вещами не шутят.

- Тогда я просто сопляк.

- Кажется, ты недалек от истины. - Матвей взглянул на часы. - Ладно, у меня через десять минут свидание, поэтому валяй дальше один. Устраивай свою личную жизнь и вентилируй отсеки головного мозга. И помни, что капитан покидает судно последним.

- При чем тут капитан?

- Вырастешь большой - узнаешь. Привет!..

22

Матвей, закончив предварительную прокладку, свертывал карты, когда в каюту вошел Крымов.

- Закончили? - спросил он.

- Только что, товарищ командир.

- Давайте посмотрим.

Матвей разложил карты. Крымов бегло просмотрел прокладку, расчеты.

- Хорошо. Все это передайте флагманскому штурману, он пойдет с нами. А вы в этот поход не пойдете.

- Почему? - удивился Матвей.

- Узнаете от комбрига. Он вызывает вас на шестнадцать часов.

- Есть!

Крымов как-то странно взглянул на Матвея, вздохнул и вышел. Матвей непонимающе посмотрел ему вслед, пожал плечами и начал свертывать карты.

Флагманский штурман, видимо, ждал Матвея.

- Прокладочка? - спросил он, как только Матвей вошел.

- Так точно!

- Ну-с, поглядим, Матвей Николаевич, что вы нарисовали, - сказал штурман. И, разглядывая карты, бормотал: - Так-с, а курсики я бы более жирненько чертил, карандашик надо брать помягче. Но в общем-то все чинненько. Люблю порядочек.

Это верно, флагштурман порядок любил, был придирчив, хотя говорил всегда ласково, в уменьшительных формах.

- Приборчики проверяли? - спросил он, отодвигая карты.

- Так точно! К походу все готово.

- Великолепно. - Флагштурман тоже как-то странно посмотрел на Матвея. Вечером еще увидимся, а за сим ни пуха ни пера. Можете посылать к черту, не обижусь.

"Зачем меня вызывает комбриг? - терялся в догадках Матвей, шагая к штабу. - Крымов с "флажком" как-то странно разговаривают. И почему меня не берут в поход, ведь выходим только утром?"