Славно все же бывает на свете
вспоминается то, что забыл…
Я вдругорядь товарища встретил,
словно в юность фрамугу открыл.
Мы полвечера с ним говорили
про обиды давнишние, но
чай не пили и кофе не пили,
и не пили сухое вино.
Черт ли выкинул это коленце
или ангел убавил вину…
Показал он мне сына-младенца,
поглядел я на третью жену.
Чуть заметил, не трогая, книги;
и растрогали нас не стихи,
а какие-то давние миги
и нелепые наши грехи.
Я бубнил про наветы и сплетни,
он талдычил, что надо худеть,
чтобы новое тысячелетье
без одышки легко одолеть.
Мне за сорок, ему скоро сорок,
а мы, вроде болтливых сорок,
о приятелях давних и спорах
раскричались, забывши про срок.
Между тем кукарекнула полночь,
мне пришлось собираться домой;
друг и тут деликатную помощь
оказал, проводив по прямой.
Лишь в автобусном коробе гулком
понял я, что который уж год
я петлял по глухим закоулкам,
избегая веселый народ.
Я лелеял нелепую хмурость,
ею близких своих изводил,
потому что боялся за юность,
знать — ушла, а вернуть нету сил.
Что же, есть хоть осьмушка столетья,
чтобы встретить достойно конец
века, чтоб наши взрослые дети
с уваженьем сказали: "Отец".
Впрочем, это не главное, если
воплощаются в слово мечты,
остаются пропетые песни
и пройденные вместе мосты.
Пусть прокатится гулко столетье,
словно обруч, гремя о настил…
Я вдругорядь товарища встретил,
но о главном еще не спросил.
11.05.