Поиск
МОЛЬБА
Смотрю я на покосы,
гляжу с восторгом вдаль,
кругом летают осы,
и им меня не жаль.
Они, видать, не сыты;
гармонию храня,
они хотят осыпать
дождями жал меня.
Проклятые вопросы,
опять ни дать, ни взять;
кругом летают осы;
ну, как же их прогнать.
Вот надо же, на склоне
лет, а печаль остра;
быть может, их отгонит
вонючий дым костра?
Быть может, мне поможет
сверхновый репеллент,
и ос тревога сгложет,
как яд, в один момент?
А может, пригодится
и тут дезодорант;
и станет бедный рыцарь
богаче во сто крат?
Забавные вопросы,
ведь как их ни гони,
они опять как осы
переполняют дни.
Но только ночь наступит,
и осы — на покой;
толку я время в ступе
мозолистой рукой.
Когда, когда, когда же
опустится закат,
и ночь, как дочка в саже
вновь вызвездит халат?
Чтоб я, такой небритый,
страстями утомлен
на перепадах быта,
вкусил недолгий сон.
Где снова те же осы,
где жалят под ребро
проклятые вопросы,
что зло и что добро.
Они, видать, не сыты;
гармонию храня,
они хотят осыпать
дождями жал меня.
Устав махать и гнуться,
гоняя эту звень,
как хорошо проснуться
и выйти в новый день.
Где снова мухи, осы,
гудящие шмели;
крылатые вопросы
вертящейся земли.
И, слава Богу, чтобы
не прерывался звон
ни с помощью хворобы,
ни — хуже — похорон.
Что ж, осы, налетайте
стремглав на грудь мою;
и жальте, и кусайте;
я сам о том молю.
* * *
Сгорает дерево в огне.
Готовится шашлык.
Ах, до чего привольно мне,
я к этому привык.
Со мной жена и рядом дочь.
В углу цветет сирень.
И вовсе не пугает ночь,
ведь завтра новый день.
Свершились детские мечты.
Вьют музы хоровод.
В кувшине на столе цветы
алеют круглый год.
О, как бы я одно хотел,
чтобы за гранью лет,
когда постигнет свой удел
обугленный скелет,
когда найду последний дом,
откуда сбечь нельзя,
меня бы вспомнили добром
дочь и мои друзья.
ВЕТРЕННЫЕ СТРОКИ
А. Э. Хаусману
Дает природа лишку.
Не угасает лето.
Листает ветер книжку
английского поэта.
Его за четверть века
так и не перевел я,
простого человека
в геройском ореоле.
От водки пухнет ливер,
полшага до могилы,
выращиваю клевер
над нею, что есть силы.
А ветер эту книжку
по-прежнему листает,
как будто бы коврижку
медовую кусает.
И я за ним по следу
спешу — листать страницы,
на той сыскать победу,
а здесь — остановиться.
И все же сердце радо,
ведь, солнцем залитая,
дается, как награда,
погода золотая.
Ни дождика, ни хмури,
лишь на висках седины;
да при такой лазури
вскрываются глубины.
И рифм бездымный порох
вдруг вспыхивает рьяно,
с самим собою в спорах
не нахожу изъяна.
Что складно — то и ладно.
Два-три броска лопаты.
Вот ландыш непарадный
встал из груди собрата.
Боярышник, ракитник
заждались, где же птицы…
А я застрял, как путник,
на 107 странице.
Цветочные сугробы
с усильем разгребаю,
стихи высокой пробы
шутя перелагаю.
Порою мне бывает
то весело, то грустно.
А как еще влияет
на мальчиков искусство?
К чему плодить вопросы?
Да ведь судьба такая.
Кругом летают осы
и бабочки мелькают.
И я своим умишком
на перепадах лета
нектар сбираю с книжки
английского поэта.
Ведь он давно заждался
любви и уваженья;
хоть с миром попрощался,
но ждет переложенья
стихов на вкусный русский
язык; а я, каналья,
им, вроде, без нагрузки
владею досконально.
Недаром четверть века
искал я в чистом поле
простого человека
в геройском ореоле.
* * *
Однообразен стук секунд…
зачем, томительно виня,
они безжалостно секут
коротким кнутиком меня?
Зачем, натягивая лук
и продолжая произвол,
они стремятся каждый звук
вогнать больнее, чем укол?
Привязан к плахе временной,
я, как святейший Себастьян,
пробит очередной стрелой,
но есть в терзаниях изъян:
кем был запущен механизм,
сплетенье тросиков и жил,
чтобы, проснувшись, организм
в согласии с распятьем жил?
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: