Большинство людей полагает, что жизнеспособность проявляется только в таких дисциплинах, как походы восьмидесятилетних пенсионеров в горы, или построение национальных империй. Такая складка мышления попросту наивна, но определенно подкрепляет нашу мораль, поскольку нам нравится воображать, как мы в восемьдесят лет ходим в горы, или является гражданами национальных государств, способных построить империю.
И потому заявления критиков о том, что пессимисты должны покончить с собой или быть осужденными как лицемеры, представляются здравыми лишь в мире карточный шулеров и криптооптимистов. Как только это становится ясно, пессимисты могут избавить себя от досадных замечаний со стороны „нормальных людей“, этой конфедерации прямоходящих, концептом которых является продолжение тайного заговора любой ценой. И это вовсе не означает, что подобные индивидуумы не страдают, причем настолько, что порой тоже убивают себя, причем возможно в поголовном количестве даже большем чем пессимисты, и, в частности, это не означает, что если подобные убивают себя, то они становятся лицемерами в отношении своих заявлений о том, что в этом мире лучше всего все же будет родиться на свет.
Это лишь означает, что если подобные индивидуумы и кончают с собой после своих заявлений о том, что в этом мире все же лучше родиться на свет, то тем самым они дисквалифицируют себя из числа индивидуумов нормальных, потому что нормальные индивидуумы не убивают себя, а вплоть до самого дня своей смерти полагают, что быть живым — это хорошо, и это счастье проявляется в виде появления в жизни новопришедших, таких же нормальных, как и их предшественники.
Сознание — экзистенциальный факт, с чем соглашается всякий пессимист — есть ошибка слепой природы, по словам Цапффе, столкнувшей человека в черную дыру логики. Чтобы выдержать эту жизнь, мы должны верить, что мы не есть то, чем мы являемся — противоречивыми существами, продолжение существования которых только ухудшает их положение, мутантами, воплощающими искаженную логику парадокса. Чтобы исправить эту ошибку, мы должны прекратить размножаться. Что может быть разумным и более срочным, экзистенциально выражаясь, чем наше самоуничтожение и уход в небытие? Как бы там ни было, мы вполне можем уделить внимание этой теории ошибки как „мысленному эксперименту“. Все цивилизации прекращают свое существование. Все виды вымирают. Даже для самой вселенной наличествует дата окончания существования. И человеческие существа естественно не явятся первыми феноменами, всплывшими брюхом вверх. Но мы можем стать первыми, кто ускорит собственный уход, сократив срок до него прежде, чем как наши тела начнут распадаться. Способны ли мы узнать в мельчайших деталях жизни тех, кто приходил до нас, должны ли мы благословлять их за заботу о том, чтобы эта ошибочная гонка продолжалась и дальше? Станем ли мы эксгумировать их, жать их неживые костлявые руки, обещая передать благословение жизни будущим поколениям? Наверняка они хотели бы это услышать, или по крайне мере это то, что нам кажется, они хотели бы услышать от нас. Это верно точно так же, как верно и то, что мы сами хотели бы услышать подобное от потомков из далекого будущего, незнакомцев, пожимающих наши неживые костлявые руки.
Природа движется через ошибки; таков ее путь. Таков и наш путь.
Если мы ошибемся, посчитав сознание ошибкой, то стоит ли об этом переживать? Наше самоустранение с лица планеты станет великолепным деянием, блеск которого затмит солнце. Так что мы теряем? Зло не будет сопровождать наш уход из этого мира, при этом наш уход унесет с собой многое известное нам зло. Так зачем нам отсрочивать то, что могло бы стать самым единственно похвальным и мастерским росчерком нашего существования?
Конечно, сознание не единственный представляющийся ошибочным феномен, и начать здесь можно было бы с самой жизни. Например, в повести „Хребты Безумия“ (1936) американского писателя Г. П. Лавкрафта, один из персонажей упоминает „древние мифы“ о „Старцах, прилетевших с далекой звезды и шутки ради, а то и по ошибке, сотворивших здесь жизнь.“ Шопенгауэр, завершив свою личную мифологию о том, что все во Вселенной питается волей к жизни, переключился на здоровый пессимизм, представив жизнь как скопище мук.
„Ни в коем случае не стоит рассматривать жизнь как подарок или источник наслаждения, но как задачу и трудную работу; все это мы видим в большом и малом, во всеобщей потребности, в непрестанных заботах и постоянном давлении, бесконечной борьбе, принудительной деятельности, в крайнем напряжении всех сил тела и разума. Многие миллионы людей, объединенных в народы, стремятся к общему благу, каждый человек своими собственными силами; многие тысячи падают жертвой на этом пути. И сегодня бессмысленные заблуждения и интриги политиков подстрекают их к войне друг с другом; и тогда пот и кровь великого множества проливаются, воплощая идеи отдельных людей или во искупление их ошибок. В мирные времена активны промышленность и торговля, изобретения творят чудеса, корабли пересекают океаны, яства собираются со всех концов света, и волны поглощают тысячи. Все напирают и давят, другие действуют; буйство неописуемо. Но что является конечной целью всего этого? Поддержание эфемерных и измученных индивидуумов в течение короткого промежутка времени, в лучшем случае удовлетворение их потребностей и относительное избавление от боли, что, однако, сопровождается скукой; затем следует воспроизведение этой расы и ее стремлений. В этой очевидной диспропорции между бедствиями и наградой воля к жизни представляется, если принять ее объективно, обманом, или субъективно, заблуждением, захваченное которым, что все живое работает с максимальным напряжением сил ради нечто, не имеющего значения. При ближайшем рассмотрении мы найдем тут слепое давление, тенденцию полностью без основания или мотива“. (Мир как воля и представление)
Здесь Шопенгауэр прямо заявляет о том, что для людей существование — это состояние демонической мании, а Воля к жизни — есть бес, овладевший „эфемерными и измученными индивидуумами“. В других своих работах он номинирует сознание как „несчастную ошибку жизни“. Просчет. Ошибка. Кроется ли что-нибудь за нашими улыбками и слезами, кроме эволюционного просчета?
Раскрыв ключевой мотив пессимистического воображения, Шопенгауэр сформулировал его предельность. Как уже отмечалось ранее, прозрения Шопенгауэра описывают некую философскую сверхструктуру, в центре которой находится Воля, или Воля к жизни — слепая, глухая и немая сила, толкающая людей на путь их несчастий. Невзирая на то, что идейную систему Шопенгауэра, в отличии от систем любого другого систематического философа, было не так-то легко проглотить и усвоить, ни один разумный индивид не станет возражать, что всякое живое существо ведет себя в точном соответствии с данной философией в ничем не стесненном ее изложении. Заведенные пружиной некой силы — назовем ли ее Волей, или élan vital (жизненной силой), или anima mundi (мировой душой), психологическими или физиологическими процессами, природой, или чем угодно — организмы оказываются несомыми ею до тех пор, пока не изнашиваются до последнего предела. В пессимистических философиях реальными оказываются только эти силы, но не объекты, приводимые этими силами в движение. Объекты являются лишь марионетками, и если вдруг такие объекты оказываются обладающими сознанием, то по ошибке могут принять себя за самодвижущиеся, так сказать способные самостоятельно выбирать свой следующий шаг. В этом и состоит ключевой мотив пессимистического воображения, ясно сформулированный Шопенгауэром: за занавесью жизни скрывается что-то жуткое, способное погрузить наш мир в кошмар.
По мнению Цапффе, сознание, продукт эволюционной мутации, толкнуло нас в трагедию. Для Микельштедтера люди могут существовать только как нереальности, которые сделаны так как сделаны и не могут быть сделаны иначе, потому что их руки движутся „богом“ филопсихии (само-любия) для принятия позитивных иллюзий относительно себе, или непринятия себя вовсе. У Майндлендера роль оккультного мастера-кукловода играет не шопенгауэровская Воля-к-жизни, а Воля-к-смерти, и именно она дергает нас за ниточки, заставляя танцевать в спонтанных движениях, подобно куклам-марионеткам, закрученным в кильватерной струе божественного самоубийства. По Банзену, бесцельная сила вдохнула во все черную жизнь и пирует на ней часть за частью, извергая себя в себя, непрестанно обновляя трепещущие формы своей трапезы. Для остальных, тех которые только подозревают, что в жизненной силе бытия что-то устроено не так, что-то, что они не в состоянии выразить словами, существуют искаженные тени страданий и смерти, которые преследуют их в ложном свете успокоительной лжи.