— Приглашаю на следующий танец, — резко оборвав песню, бойко предложила Артуру Дзидра.

Тот окончательно смутился:

— Спасибо, но я не умею.

— Ничего, я вас сразу научу. Это очень просто.

— Хочу мороженого, — шутливо капризничая, надула губы подружка Грикиса.

— Один момент! — предупредительно вскочил Юрис. — Только пойдем вместе. — Он многозначительно показал взглядом на Артура и Дзидру.

В это время зазвучала музыка — джаз-банд заиграл известное «Танго-натурно».

— Ну что, идем? — первой поднялась Дзидра.

— Но я и вправду не умею…

— Иди, иди! — с силой подтолкнул Грикис.

Как ни странно, но Артур довольно быстро освоился на танцплощадке. Вначале дело шло туго, но потом он вполне прилично стал передвигать ногами в такт музыке.

— Я же говорила, — принимая его удачу на свой счет, ворковала без умолку Дзидра. — Скажите, а жизнь рыбаков действительно такая мрачная, как показано в кино?

Он подумал, пожал плечами:

— Как вам сказать? В кино всегда все красивее…

— И у вас такая же судьба?..

— Что вы имеет в виду?

— Ну… Вы богатый — она бедная. Или наоборот: вы бедный — она богатая!

— А-а! — облегченно рассмеялся Артур. Как вам сказать… Наверное, я был очень богатым…

— И все проиграли?

— И все проиграл.

— Ну, это уже, как в фильме с Гарри Купером…

Грикис расплатился за мороженое, протянул две вазочки подружке, две взял сам, хотел было отойти от стойки, но тут вдруг заметил мужчину в сером пиджаке. Тот бесцельно слонялся по буфету, его маленькие рысьи глазки на изъеденном оспой лице пытливо ощупывали каждого сидящего за столиками. Юрис торопливо отвернулся, бросив девушке:

— Мороженое заберешь сама. — Заметив входящих в буфет Дзидру с Артуром, поспешил им навстречу. При этом он все время старался быть спиной к «серому пиджаку».

— Вот номерок, — торопливо сказал Грикис. — Захватишь мою шинель. Встретимся в парке, у памятника.

Удивленный Артур хотел о чем-то спросить, но Грикис будто растворился в толпе танцующих. Банга повел взглядом по залу, стараясь угадать причину столь поспешного бегства, и вдруг увидел неподалеку от себя мужчину в сером клетчатом пиджаке. На секунду их взгляды встретились… Артуру почему-то самому захотелось побыстрее выбраться из этого душного помещения.

Грикис ждал в глухом углу городского парка на скамейке, дрожа от холода.

— Здесь я… — негромко позвал он, увидев вынырнувшего из темноты Артура. — Давай шинель скорее! Продрог как собака. Папиросы есть? Может, хоть немного согреюсь.

Артур достал пачку. Закурили.

— Ты что, от этого, в сером пиджаке?..

— Догадливый.

— И, думаешь, убежал? А в казарме он тебя не найдет?

— Вряд ли. Он меня под другой фамилией знает.

Артур с испугом и удивлением смотрел на приятеля.

— Ты бы поостерегся. Юрис! Они там не шутят.

Грикис внимательно посмотрел на Бангу:

— Это из собственного опыта?

Артур резко обернулся:

— Ты… Откуда знаешь?

— Сорока на хвосте принесла. Из канцелярии полка, например, куда твои бумаги пришли в запечатанном конверте. А на нем штамп одного небезызвестного тебе заведения.

— Ну знаешь!.. — У вас тут, я вижу, дело поставлено.

— А ты как думал? Ты один такой шустрый? Так что, брат, не откалывайся.

— От чего или от кого? — полюбопытствовал Артур. — Хочешь, чтобы и я от этого в сером пиджаке бегал?

— Тебя, я вижу, больше устраивает сортиры Брандису чистить? Ты что, не понимаешь, куда все клонится? Здесь Брандисы, там немцы…

— При чем тут немцы? Каждый латыш сумеет постоять за свою родину.

— Родину? Я думаю, что понятия родины у тебя и у нашего полковника не совсем одинаковые.

— Чего ты хочешь? — обескураженно спросил Артур.

— Я? — Грикис долго молчал, жадно затягиваясь папиросой. — Я хочу, чтобы ты и я никогда не стреляли друг в друга.

«Чтобы ты и я никогда не стреляли друг в друга…» Впервые за последнее время Артур почувствовал себя пробуждающимся от долгого и тяжелого сна. Он словно трезвел после сильного похмелья. Действительно, что происходит вокруг? С того момента, как он ударил Марту по лицу и земля качнулась под ногами, Банга будто попал в полосу отчаянных штормов. Хотел устоять на палубе — безжалостно смыло за борт; только вынырнул на поверхность — захлестнуло волной; вроде бы и выбрался на берег, да все равно идти некуда — дорога закрыта. Во имя чего он сидит в этой вонючей казарме, трамбует плац и тянется перед всякими коротышками? Командиры убеждали, что все это во имя Латвии и народа, Грикис говорит, что понятие «родина» у него, рядового солдата, и у командира полка разное. Что значит разное? Юрис разъяснил: разное бывает отношение к родине.

— Ты посмотри, кто нами командует, — говорил Грикис, — и подумай, кому ты служишь. Для чего этому коротышке Брандису нужна винтовка в твоих руках? Защищать родину? Как бы не так. Чтобы мы заслоняли его от таких же, как ты и я, рыбаков и рабочего люда. Понял?

— А ты кому служишь? — не удержавшись, уколол Банга.

— Я? — переспросил Грикис. — Тебе. Когда ты это поймешь и ответишь мне тем же, вот это и станет службой родине, а не Брандисам.

Артур присматривался, прислушивался и все больше склонялся к тому, что Грикис прав. Действительно, кому он служит? Матери, что осталась совсем одна, Калниньшу, Акменьлауксу, Лаймону или Лосбергу? При этом имени у Банги кровь вскипала в жилах, в висках начинали стучать молоточки. О Марте он старался не думать. Вернее, убеждал себя в том, что не думает. На самом же деле только тем и занимался, что вспоминал все до мельчайших подробностей, тысячу раз заново переживал каждый ее жест и каждый вздох. И чем больше вспоминал, тем настойчивей задавал себе вопрос: а не слишком ли он погорячился тогда? Теперь, по прошествии времени, все случившееся представлялось по-другому. Но Артур упрямо отбрасывал здравую мысль в сторону. Обида жгутом давила горло, не давала трезво взглянуть на вещи. Ведь он чувствовал, он предупреждал Марту, он просил ее уйти из этого проклятого дома.

Банга закрывал глаза и видел Марту — бледную поникшую, в сером клетчатом пиджаке Рихарда… И разум отказывался повиноваться ему.

А на родном берегу все было точно так, как и год, как тысячу лет назад. Неслись вереницы мутно-зеленых волн, кружились, сталкивались, распластывались по песку. Прибой шел напористый, крепкий. Холодный апрельский ветер гнал по небу косматые, грязные тучи. У причала покачивались рыбацкие лодки и большой моторный бот Озолса.

За дюнами возле склада стоял нагруженный ящиками грузовик. Возле него в теплых, непромокаемых робах толпились рыбаки, только что пришедшие с лова. Они возбужденно шумели, загораживая путь машине. Озолс яростно кричал:

— Отойдите, вам говорят! С дороги!

Но рыбаки не трогались с места.

— Поезжай! — набросился на шофера Озолс.

— Как ехать-то? — возразил тот. — Людей давить?

— Все вы одна компашка-брашка! — Озолс заковылял вокруг машины, придвинулся вплотную к Калниньшу. — Что ты уперся? Что тебе надо?

— Это обман! — в тон Озолсу крикнул Калниньш. — Вчера еще обещали по тридцать сантимов за ящик, а сегодня уже двадцать даете. Что за дела?

— А я тут при чем? Вы слышали, я при вас в Ригу звонил. Цены устанавливает центральное правление.

— Центральное правление… Слыхали мы эту песню, — язвительно крикнул Лаймон, — А если центральное правление по сантиму за ящик даст? Так и будем кланяться?

Рыбаки хмуро ворчали:

— Мы на горючее больше тратим. В конце концов, ты должен как-то защищать наши интересы.

— Да поймите вы, олухи, — не на шутку разозлился Озолс, — Идти на конфликт с правлением, это же идиотизм. Не получите ни сетей, ни горючего, И рыбу у вас брать не будут…

— Лучше в море выбросить, чем за гроши отдавать, — непримиримо сказал Калниньш.

— Ах вон оно что! Ну выбрасывай, раз ты такой богач. Снимай свои ящики к чертовой матери!