Мы не успели услышать, кого я должен знать, так как я зашелся в приступе кашля, и мы поняли, что сигаретный дым практически вытеснил воздух. Папаша зафиксировал дверь таким образом, что появилась щель, и через какое-то время атмосфера заметно улучшилась, хотя нам пришлось мириться с низким, заунывно свистящим звуком.

- Так вот, - мой рассказ продолжался, - я возглавлял ракетный расчет, носил очень красивую униформу с впечатляющими знаками отличия - не то что "шевроны", которые украшают мою грудь сейчас, - был молод и красив. На этой службе мы все были очень молоды, хотя некоторые мои подчиненные были старше меня. Молоды и преданны делу. Я помню это чувство - очень глубокое, серьезное и еще чистое - чувство ответственности. И когда я отправлялся в отпуск в свой город-убежище, я чувствовал, что я на голову выше всех в этой праздной толпе.

Дедушка у меня был летчиком во время той войны, когда они боролись с фашизмом, он сбрасывал бомбы с "Летающей крепости" или чего-то там еще, и однажды, напившись, он поведал мне, что иной раз его совсем не волновало, когда они сбрасывали такие яички на Германию: сверху люди и здания казались игрушками наподобие тех, которые ребенок выстраивает в ряд, чтобы потом повалить, а все занятие - такой же невинной забавой, как растревожить муравейник. А порой они чувствовали какое-то беспокойство - или просто трусили чуток, сбрасывали свои бомбы в Северное море и возвращались домой.

А мне даже не надо было пролетать в семи милях над тем местом, которое определили моей целью. Помню только, иногда я доставал карту и смотрел на определенную крупную отметку на ней, слегка улыбался и мягко говорил ""Бах!", а затем притворно вздрагивал и быстро складывал карту.

Естественно, мы говорили себе, что нам никогда не придется делать это - уничтожать цель, я хочу сказать. Мы шутили, что лет через двадцать получим работу смотрителей в музее этой самой бомбы, которую наконец дезактивируют. Но, конечно, все вышло по-другому. Настал день, когда по нашей части света был нанесен удар, и через все инстанции к нам поступил приказ от координатора обороны Бигелоу.

- Бигелоу? - прервал Папаша. - Не Джо Бигелоу?

- По-моему, Джозеф А., - ответил я ему слегка раздраженно.

- Так это же один из моих ребят, тот, о котором я вам рассказывал, - щуплый коротышка, владелец этого вот ножа с рукояткой из рога! Ну, что ж, - Папашин голос прозвучал поразительно счастливо. - Вам вдвоем будет о чем поговорить при встрече.

Я не был в этом уверен. На самом деле моя первая реакция была прямо противоположной. Честно говоря, в тот момент я был больше чем раздражен из-за того, что Папаша прервал рассказ о моей Великой Скорби, а именно такой, нет сомнений, моя скорбь для меня и была. Вот наконец, вопреки всем ожиданиям, моя исповедь вырвалась наружу после всех тех десятилетий, когда я подавлял ее в себе, и несмотря на все психологические барьеры, - а тут Папаша вмешивается с банальными пустыми сплетнями о каких-то Джо, Биллах и Джорджах, о которых я знать не знаю и слышать ничего не хочу.

А потом я внезапно осознал, что мне уже почти все равно, я уже больше не чувствую этой Великой Скорби, что, просто начав рассказывать о ней после историй, услышанных от Папаши и Алисы, я навсегда сбросил этот груз, жерновом висевший на моей шее.

Теперь мне казалось, что я могу взглянуть на Рэя Банкера сверху вниз (но не с высоты ангельской или презрительного превосходства) и могу задать себе вопрос. Но не такой вопрос:

"Почему ты горевал так сильно?" - это вполне понятно и трудно было ожидать другого. Я бы хотел себе задать вот какой вопрос: "Почему ты горевал так бесполезно в этом своем маленьком частном аду?"

И вот теперь было бы интересно узнать, что чувствует Джозеф А. Бигелоу.

- Как ощущают себя, Рэй, убив миллион людей?

До меня дошло, что Алиса задала мне вопрос несколько секунд назад, и он повис в воздухе

- Это именно то, что я пытался вам рассказать, - ответил я ей и снова принялся все объяснять - слова теперь лились из меня потоком. Я не буду здесь всего излагать - слишком много времени займет. Но это были искренние слова, и они принесли мне облегчение.

Я не мог этого понять, нас собралось тут трое убийц, испытывающих друг к другу доверие, и понимание, и братское чувство, что никогда не было возможным между любыми двумя или тремя людьми в Век Мертвецов, а впрочем, во все века, если говорить честно. Это было против всех законов Мертвых земель, насколько я разбираюсь в психологии, но все-таки так произошло. Ох, ведь это наша полная оторванность от мира сотворила с нами такое, и мое воспоминание о пульмановском вагоне, загипнотизировавшее меня, и наша реакция на голоса и насилие в Лос-Аламосе... И несмотря ни на что, я расценивал все это как чудо. Я ощущал внутреннюю свободу и облегчение, в возможность которых я прежде не верил. Маленькая неофициальная организация Папаши действительно на чем-то держалась - этого я отрицать не мог. Трое вероломных убийц, открывших глубины своих душ и верящих друг другу!

Я ни секунды не сомневался, что Папаша и Алиса испытывают то же, что и я. На самом деле мы были настолько уверены в этом, что даже не упоминали о нашей близости друг к другу. Возможно, мы немного боялись, что можем так все испортить. Мы просто наслажда лись этим.

Должно быть, мы говорили о тысяче разных вещей в ту ночь, и выкурили пару сотен сигарет. Через какое-то время мы начали подремывать - слишком многое выплеснулось наружу, а на смену пришла такая умиротворенность, что даже волнение не смогло удержать нас ото сна. Я вспоминаю. как задремал в первый раз, очнулся с холодной дрожью и схватился за Матушку, а потом услышал, как Папаша и Алиса болтают в темноте, и вспомнил, что случилось, и снова расслабился, и улыбнулся.

К тому же Папаша как раз говорил.

- Да, могу представить, насколько хорош Рэй в любви убийцы все такие, в них есть огонь. Я вспоминаю, что мне рассказывал один парень по имени Фред, один из наших.

В большинстве случаев мы спали поочередно, хотя, думаю. были моменты, когда все трое дремали одновременно. Наверное, после пятого моего пробуждения, очнувшись от особенно крепкой дремы, я опять увидел в иллюминаторе оранжевый суп. Алиса слегка посапывала рядом со мной, а Папаша был на ногах и держал в руке один из своих ножей.