23-го. С добрым утром, любовь моя. Ясно, солнечно. У нас было мало дела этим утром, а потому я почти все время провела сидя и не утомилась. Мы на минутку заехали к m-me Левицкой, чтобы взглянуть на ее 18 раненых, все наши старые друзья. Сейчас мы должны поесть и быстро уехать — какая досада, гр. Адлерберг разузнала, что мы едем, и желает нас сопровождать, но я велела Изе[60] ей ответить, что ей ничего об этом не известно, а раз я ничего не говорю, то это означает, что я желаю, чтобы об этом никто не знал. Лучше все осмотреть неожиданно, чем когда все приготовлено к осмотру. — Прощай, мой родной, благословляю и целую тебя без конца.

Женушка.

Мой привет Н.П., посылаем ему прилагаемую карточку.

Царское Село. 23 октября 1914 г.

Мой дорогой,

Благодарю Бога за добрые вести о полном отступлении австрийской армии от реки Сан. Как хороши также вести из Турции! Иедигаров[61] вне себя от радости, а также мои Крымцы. — Я извиняюсь, что позабыла отослать Анины сухари. Мне пришлось запечатывать письмо в такой спешке перед самым отъездом, что я забыла их отправить, но не замедлю это сделать завтра.

Наша поездка в Лугу вышла чрезвычайно удачной. По прибытии на станцию, мы были встречены старой m-lle Шереметевой (сестрой m-me Тимашевой), сообщившей мне, что там два госпиталя, она думала, что я приехала ради них, — а потому мне пришлось ей сказать, что мы туда заедем после “Светелки”. Мы поехали на 3-х извозчиках, с исправником впереди в очаровательном шарабане. Эти три лазарета находятся на большом расстоянии друг от друга, но мы насладились примитивным катанием по улицам и по песчаным дорогам, ведущим в сосновый лес, совсем близко от того места, где мы много лет тому назад с тобой гуляли неподалеку от озера... M-lle Шнейдер была страшно потрясена при виде нас, так как не получила Алиной телеграммы. Она нервно и возбужденно смеялась в течение всех 20-ти минут, которые мы у нее провели. 20 солдат лежат в маленькой даче — они были ранены близ Сувалок в конце сентября, но у них легкие ранения — их эвакуировали из Гродно. Их всех привезли в одном и том же поезде, целых 80 солдат, преимущественно из полков, находившихся на Кавказе. Один эриванец, который видел нас в Ливадии. Одна из дочерей Тимашева работает в госпитале сиделкой, младшая сестра m-lle Шеремет.[62] стоит во главе другого лазарета, расположенного близ артиллерийских казарм. Я здесь неожиданно встретила Фриде[63]. Многие из этих солдат должны вскоре вновь отправиться на войну. Уже два месяца, как для них при станции устроен питательный пункт, а между тем ни один санитарный или военный поезд там не останавливается. Мы пили чай на обратном пути и навязали целую кучу вещей, а Ресин занимал нас разговорами. Стояла прекрасная погода и было не очень холодно.

Уже около часу ночи, мне следовало бы попытаться уснуть, — я очень мало спала за эти последние ночи, хотя оставляла окно открытым до 3-х часов утра. Милый Бэби катался в саду. М. и А. уехали вместе с Изой, отправились в свой лазарет, а оттуда в свой склад. — Я приняла Алю[64], которая в воскресенье отправляется проводить своего мужа до того пункта, где находится Миша. — Спокойной ночи, мое солнышко, мой ненаглядный, спи мирно, и пусть тебе постоянно сопутствует ощущение близости твоей горячо любящей тебя

Женушки.

24-го. Я должна окончить письмо, затем позавтракать, переодеться и отправиться в город в мой склад, и, если моя головная боль не усилится, то оттуда проеду в мою Крест. Общину. — Мы проработали все утро, было очень грустно прощаться с моими 5-ю крымцами и со стрелком Эллисом, уехавшим с 3-мя другими в одном вагоне с сиделкой и санитаром в Симферополь и Кучук-Ламбад. – M-me Муфтизаде вернулась из Крыма и привезла мне розы и яблоки. — Благослови тебя Боже, мой ангел! Нежно целую тебя, твоя

Солнышко.

Слава Богу, мой Алекс, эскадрон опять появился, я так беспокоилась о нем. Наш привет Н.П.

Царское Село. 24 октября 1914 г.

Мое бесценное сокровище,

Итак в городе у нас все сошло прекрасно. Татьяна была на заседании в своем комитете, оно продолжалось 11/2 часа. Она присоединилась к нам в моей Крестов. Общине, куда я с Ольгой заезжала после склада. Масса народу работало в Зимнем Дворце, многие приходили за работой, другие приносили уже сшитые вещи. Я там встретила жену одного врача. Она только что получила письмо от мужа из Ковеля. где он служит в военном госпитале. У них там очень мало белья и не во что одеть выписывающихся из госпиталя солдат. А потому я тотчас велела собрать побольше белья и фуфаек для отправки в Ковель и большой образ Христа на полотне (принесенный складу в дар), так как это маленький еврейский город, и в их госпигале, находящемся в бараках, нет икон.

Хотелось бы знать, как ты проводишь дни и вечера, и каковы твои планы. Наш Друг весьма одобрил нашу поездку в Лугу, и притом в одежде сестер милосердия, и настаивает на подобных поездках и впредь. Он советует еще до твоего возвращения съездить в Псков, а потому я скоро опять еду, только в этот раз должна, думается мне, оповестить губернатора, так как это довольно большой город, — но при таких условиях всегда работаешь не так непринужденно. Я захвачу с собой белья для военного госпиталя, так как Мари говорила, что его там недостаточно, либо пришлю его после. Сегодня было много раненых в Общине. Один офицер пробыл 4 дня в госпитале у Ольги и говорит, что там не было другой подобной ей сестры. У некоторых солдат очень серьезные ранения. Большинство из них ранено под Сувалками, иные пролежали уже некоторое время в Двинске.

Мы прочли в газетах описание твоего пребывания в Минске; я получила телеграмму от губернатора с благодарностью за иконы и Евангелия, которые ты там роздал от моего имени. Ну, а сейчас мне следует попытаться уснуть, так как я очень плохо спала все эти ночи, никак не могу уснуть раньше 3-х или 4-х. Спокойной ночи, мое солнышко, благословляю и целую тебя со всей нежностью и любовью.

25-го. С добрым утром, любовь моя. Я гораздо лучше спала эту ночь. только надо опять начать принимать капли, так как ощущаю боли в груди и в сердце.

Термометр сейчас стоит на ноле. Аня в отличном настроении. Наш Друг намеревается уехать около 5-го к себе на родину и хочет прийти к нам сегодня вечером. Павел просил позволения прийти к чаю. Фред[65] тоже изъявил желание меня видеть, а потому сейчас мы позавтракаем, затем поедем на освящение госпиталя в Сводном полку, где уже находятся раненые из госпиталя М. и А. Они несколько поправились и теперь должны уступить свои места тяжело раненным. Сейчас я должна встать, одеться для лазарета и успеть поставить свечки у Знам.[66] Бог да благословит и сохранит тебя, мое солнышко. Нет времени писать. Целую несчетное количество раз. Навсегда твоя старая

Женушка.

Девочки тебя нежно целуют. Наш привет Н.П.

Царское Село. 25 октября 1914 г.

Сокровище мое,

Сейчас ты находишься на пути в Холм. Это очень приятно и должно тебе напомнить о нашей совместной поездке десять лет тому назад. Сердечное спасибо за твою телеграмму. Наверное, тебе было приятно видеть твоих дорогих гусар и конную гвардию.

Сегодня утром мы после госпиталя заехали в два частных дома, чтобы навестить раненых, — это все наши старые пациенты. Фредерикс пришел к завтраку, — ему собственно нечего было сказать, принес показать несколько телеграмм, выглядит он недурно. В 1/4 второго мы были в бараках Сводного полка, осмотрели устройство госпиталя, прослушали молебен и освятили комнаты. Солдаты имели очень довольный вид, и солнце ярко светило. Оттуда мы двинулись в Павловск, заехала за Маврой[67]. Она показала нам 4 лазарета. Павел пришел к чаю. Он стремится на войну, пишу об этом с его ведома, обдумай этот вопрос до встречи с ним. Он все время ждал, что ты его призовешь, но теперь видит, на это мало надежды, а между тем он приходит в отчаяние, сидя дома без всякого дела. Ему не хотелось бы идти в ставку Рузского. Это было бы не совсем удобным, но он был бы бесконечно рад получить разрешение для начала отправиться к своему прежнему товарищу Безобразову[68]. Не поговоришь ли ты об этом с Николашей? Потом мы отправились к вечерне в новый пещерный храм, находящийся под церковью большого дворцового госпиталя: здесь существовал ранее храм — при Екатерине. Затем мы посидели с нашими ранеными. Многие из них, все сиделки и дамы тоже были в церкви. Только что приехал эриванец Гогоберидзе. Вечером заезжал на часок наш Друг; он решил дождаться твоего возвращения, а уж затем ехать на некоторое время к себе на родину. Он видел m-me Муфтизаде, она в ужасном состоянии, и Аня была у нее. По-видимому, Лавриновский[69] губит решительно все, высылая добрых татар в Турцию, — а потому они просили ее отправиться к их валидею и изложить ему их жалобы, так как они истинно преданные подданные. Они желали бы заменить Лавриновского Княжевичем[70], и наш Друг выразил желание, чтобы немедленно поговорила с Маклаковым[71], так как, по его мнению, не следует терять времени до твоего возвращения. А потому я пошлю за ним. Прости, что берусь не за свое дело, но это необходимо для блага Крыма, а затем Маклаков, яполагаю, составит доклад и даст его тебе подписать. Если ты не можешь сейчас позволить Княжевичу покинуть армию (хотя, думается мне, он сейчас был бы полезнее в Крыму), то надо подыскать кого-нибудь другого. Я скажу Маклакову, что мы уже говорили с тобой о Лавр. Он, по-видимому, чрезвычайно груб с татарами, а сейчас, когда мы ведем войну с Турцией, подобное поведение менее всего уместно. Пожалуйста, не сердись на меня и дай мне какой-нибудь ответ по телеграфу: либо “одобряю”, либо “жалею” о моем вмешательстве, и сообщи, считаешь ли ты Кн. подходящим кандидатом. Это меня успокоит, и я буду знать, что сказать m-me Муфтизаде. Помнишь, он сердился за то, что она хотела меня видеть по поводу посылки вещей в полк, находя, что татары не должны нам показываться в своих одеждах? Он постоянно оскорблял их таким образом. Он может оказаться более на месте в какой-нибудь другой губернии. Я знаю, что Апраксин[72] такого же мнения, он был глубоко огорчен происшедшими там переменами.