Спустя некоторое время пути Уилтс-Роуд выбежала из местности, поросшей редколесьем, на пустынные сепиевые просторы. Ближе к месту-ране к ночной прохладе начал примешиваться усиливающийся запах гари. «Похоже, шахта действительно горит, - поспешил сделать вывод Томас. – В этой реальности так. А что в других… Не имеет значения. Я заперт здесь. И вернуться мне не позволено». Он осознавал, что идет навстречу смертельной опасности, добровольно и в здравом уме, но ведомый не вполне здравыми, иррациональными мыслями. Но что еще оставалось делать, попав в его состояние, - личности и реальности, - где логика оказалась несостоятельной? Чем дальше уходил офицер, тем сильнее одолевали его сомнения, но в памяти четко отпечатался мясной цветок с черными щупальцами, отрезавший для него путь к отступлению. Мир не давал иных знаков – все знаки встречались там, где мир был неправильным, где среди огня кровоточила его язва, где находилась опасность. Офицер полиции связал свою жизнь с опасностью, будто обручившись с нею.

На подступах к шахте Уилтс растрескавшийся асфальт стал нагреваться. Удушливый жар поднимался из недр земли. На обочине застыли, подобно скелетам гигантских чудищ, изгрызанные коррозией старые грузовики, некогда перевозившие уголь, и циклопические адские колеса – сломанный подъемный механизм шахтного ствола. Тонкие костлявые остовы теперь были всем, что осталось от строений шахтного комбината, ютившихся у подножий невысоких угольных терриконов. Томас еще помнил изображение этого места на картине в музее – возвышающуюся над деревьями башню копра и темные треугольники позади. Но теперь на выжженной земле не было деревьев, а перекрещенные металлоконструкции копра опаленным скелетом долговязого исполина угрожающе высились над равниной в черном дыму. Мертвый исполин казался неустойчивым, шатким, готовым апатично рухнуть с расставленных в стороны паучьих ног. Территорию шахтного комбината огораживали невысокие столбы, обтянутые по периметру сеткой Рабица. У самых ворот въезда на сетке висело обожженное, блестящее желтыми водянистыми волдырями тело. Точнее, грубо оторванная половина тела, перетянутая тут и там сухими грязными бинтами. Гуччи присмотрелся, осознавая, что уже видел такое, когда обгоревший кусок мяса пополз по зашатавшейся скрипучей сетке, переставляя искореженные руки. Монстр полз к въезду, все ближе к дороге, по которой шагал Томас. «А что с головой?» - пронеслась мысль в голове человека, вынимающего пистолет. В вытянутое гангренозное образование, служившее подобием головы, были вкручены округлые металлические коробки, похожие на фильтр противогаза. И еще до того, как Гуччи успел выстрелить, с омерзением целясь в то, что болталось на плечах сочащейся, усыпанной волдырями твари, воздух наполнился едким желтоватым дымом. Облако газообразного яда достигло лица офицера, и он согнулся в приступе удушливого, нестерпимого кашля, исполненного боли в попеченном горле, неудержимого кашля до позывов на рвоту. Ослепленный болью – как ему хотелось верить, что виной тому именно боль, а не отравляющий газ – Гуччи отшатнулся в сторону и попытался отойти на безопасное расстояние. Кашель не унимался еще долго, и на языке уже появился тревожный железный привкус. Офицер протер слезящиеся, покрасневшие глаза. Нет, он не утратил зрение, но неужели дальше придется палить по твари вслепую? Глаза защитить ему было нечем, но легкие… Томас достал из куртки шарф Дэна Эвери, смочил его водой из фляги и обмотал вокруг лица, плотно закрыв нос и рот. Прикрыв глаза козырьком ладони, полисмен двинулся вперед, к воротам въезда. Деформированная голова тонкокожего монстра в бинтах дернулась, выпуская в воздух новую порцию токсичного газа. Приблизившись к твари на достаточное расстояние, Гуччи быстро прицелился, выстрелил и закрыл глаза. Он слышал, как с глухим шлепком изъязвленная туша рухнула на асфальт, но стоял с закрытыми глазами и ждал, когда пройдет достаточно времени, чтобы рассеялась основная масса ядовитого облака. Через несколько минут мужчина позволил себе приоткрыть глаза – их до слез резало все: сухой воздух и угольный дым были также неприятны, как и остатки выдохнутой немощным чудовищем отравы.

Томас зашел на территорию шахтного комбината, пройдя мимо съеденных коррозией грузовиков и гигантских колес подъемных механизмов. Оборванные тросы клетей зловеще покачивались на башне копра. Здесь становилось ясно, что на цивилизованный, незначительно рискованный спуск в шахтный ствол было нечего рассчитывать. Гуччи приблизился к краю уходящей вертикально вниз горной выработки. Колодец не меньше восьми ярдов в диаметре, кажущийся бездонным в потемках непроглядной ночи, укрепляли толстые тоннельные кольца из чугуна, пересеченные тюбинкогой крепью. Это был крайне опасный аналог лестницы. Даже если не принимать во внимание тот факт, что офицеру уже удалось разглядеть нескольких дышащих ядом монстров, уцепившихся за чугунные укрепления. Мужчина осознавал, что половинчатые болезные твари поползут к нему, как только он попытается спуститься в ствол шахты, что ему придется держаться за грубые тоннельные кольца одной рукой, в то время как другой – отстреливаться. Не мог он отрицать и своей усталости, и далекого от совершенства состояния здоровья. «Но если отступить – что тогда делать? – отчаянно искал варианты Томас. – Я что, смогу развернуться, пойти домой и делать вид, что ничего не происходит? Ничем хорошим это не кончится. С тем же успехом можно сразу застрелиться. Но чтобы я на такое пошел… я даже сейчас не знаю, что может так доконать меня!». Гуччи еще раз осмотрел устье ствола и копер: вся конструкция для спуска и подъема клетей ниже уровня земли была обрушена. Все, что удалось найти полезного в грудах ржавого металла – короткий обрывок старого троса. Один из концов стального каната образовывал крепко свинченную петлю, так что полисмен набросил трос на опору копра, продел его свободный конец в кольцо и начал спуск в колодец до первого металлического обруча тоннельной крепи.

Скользкая неровная поверхность троса, состоящего из множества проволочных нитей, вырывалась из рук, сдирая с ладоней кожу. Стального каната едва хватило, чтобы, шаг за шагом, упираясь ногами в стены шахтного ствола, достичь чугунной опоры. Кольцо, на которое Томас встал почти прыжком, оказалось толстым не только в ширину, позволяя спокойно стоять и даже идти по нему, но и в высоту, что значило, что держаться за него при спуске можно было лишь четырьмя пальцами руки. «Отстреливаться и лезть одновременно – нечего и думать! – заключил Гуччи. – Только стоя на кольце». Шорохи, эхом ползущие по всем стенам ствола шахты, уже слышались за его спиной. Офицер стоял вполоборота к пропасти, грудью к стенам колодца, но лицом к бездне. Искореженное существо выползало со дна, словно лысая лишайная крыса или огромный бледный таракан. Томас уже вытащил пистолет и теперь вел руку параллельно с передвижениями твари. Он нажал на спуск, и словно несколько выстрелов грянуло одновременно. Один монстр уже сорвался в пропасть колодца, но звуки движения не прекратились. Эхо не позволяло достоверно определить их источник. «Что теперь, ждать тут или спускаться дальше?» - лихорадочно пытался сообразить полисмен. И тут все шорохи разом стихли. Это было подобно приглашению, неприкрытому глумливому приглашению в руки опасности. Гуччи последовал ему, продолжив спуск.

Каждое кольцо тоннеля казалось кругом ада, одной из несчетных злопазух, плавно увеличивающих тяжесть страдания. Пальцы болели так, словно их медленно вырывали из суставов. По сути, так оно и было. Сухой воздух нещадно накалялся, и Томасу казалось, что мокрый шарф, закрывающий его лицо, пропитанный уже не столько водой из фляги, сколько потом, скоро станет губкой, вобравшей в себя кипяток, подобием пытки смоляной маской, снимающейся с лица вместе с отслоившейся вареной кожей. Дыхание причиняло тупую боль. Еще пара тварей с вывихнутыми руками и дрожащими сгнившими культями вместо ног, с покрытой гноеточащими язвами кожей встретилась на пути ползущему в неизвестность человеку, и хотя он сумел достаточно быстро разделаться с ними, подобные столкновения воодушевления не добавляли. Сколько уже было пройдено и сколько кругов еще предстояло, оценить было невозможно. Томас едва не сорвался, ставя ногу на очередное неровное чугунное укрепление. «Почему вдруг скользко?!» - оторопело подумал он и тут же увидел ответ. На этом уровне по кольцу ползало изуродованное ожогами существо, оставляя на острых краях металла следы своей коричневой крови, смешанной с гноем. Сейчас тварь видела совсем близко – ее пальцы, смотанные задубевшими бинтами в цельное подобие шершавой белой клешни, готовы были коснуться ботинок офицера. Выдыхаемая отрава спускалась на дно колодца, она не могла причинить вреда даже глазам Гуччи, но вот столкнуть его со скользкого тоннельного кольца монстр намеревался еще попытаться. Томас осторожно отошел, рискуя оступиться с очевидным скверным исходом, но выигранное расстояние дало нужное время, чтобы достать пистолет. Еще одна туша сорвалась в темноту. Казалось, снизу послышался звук рвущейся плоти. Внизу была опасность – возможно, металлоконструкции поломанных клетей торчали на шахтном дворе кольями. Но важно было то, что этот самый шахтный двор – по сути, дно огромного ствола, где от него отходили горизонтальные тоннели-квершлаги, был уже довольно близко. Однако Гуччи не мог скорее продолжить путь. Усталость заставляла дрожать руки и ноги, а парилка, в которую сухой разогретый воздух превращал колодец, словно пыталась задушить и сжечь одновременно. Кроме того, приходилось решать, как спускаться теперь: идти по кольцу, измазанному гноем, до чистого, нескользкого участка, если таковой будет, или же лезть вниз там, где и стоял, уповая, что пальцами удастся удержаться достаточно крепко. Проблема была и в том, что подошвы обуви уже были выпачканы гнусными соками твари и теперь тоже были неустойчивыми. Понимая, что умерщвленное существо могло измазать собой все по меньшей мере на уровне этого тоннельного кольца, Томас начал куда более рискованный, чем прежде, спуск там, где и стоял. Ни логика, ни воображение не могли объяснить ему самому, как ему удавалось продолжать путь. Скоро во мраке обозначились серо-коричневые очертания околоствольного двора с глухо-черными провалами квершлагов по периметру. Нагромождение ржавых искореженных металлических балок подходило к стене ствола, и дальше пришлось перелезть на их шаткую ощетинившуюся свалку, среди штыков которой застряли комки уродливой плоти, бывшие детищами испорченного мира. Спрыгнув на покрытый угольной пылью грунт двора, Гуччи едва не упал без чувств. Путь сюда стоил ему нечеловеческих усилий.