Древнеокеанийский стиль, выделенный Р. Хайне-Гельдерном, надо рассматривать как отражение реального единства, лежащего в основе всего океанийского искусства. За время тысячелетней изоляции в нем возникли локальные варианты, которые трактовались историками искусства с диффузионистских позиций. Впрочем, диффузия действительно происходила в поздние периоды, мы говорили о ней в связи с Новой Гвинеей. До начала широких археологических работ некоторые историки искусства предлагали поистине экстраординарные гипотезы. Так, в 1937 г. Р. Хайне-Гельдерн высказал предположение, что между Маркизскими островами и Китаем до 600 г. до н. э. имелись прямые связи [691, с. 180], а позже он писал о контактах между Новой Зеландией и народом юэ в III в. до н. э. [698]. По его мнению, искусство маори Новой Зеландии имело неполинезийский характер: оно «было варваризованным, но таким, которое могло развиться только в условиях высокой цивилизации» [691, с. 202]. Критиковать такие рассуждения можно только с общих позиций: новозеландские маори во времени и пространстве были значительно удалены от юэ и достижениями в искусстве они обязаны самим себе и своим австронезийским предкам.

Д. Фрэзер, развивший и детализировавший некоторые теории Р. Хайне-Гельдерна, выдвинул иные, довольно сложные объяснения истории океанийского искусства [480; 481; 1327]. Он признал древность простейшего папуасского искусства на Новой Гвинее, характеризовавшегося использованием масок и криволинейных мотивов, но для последующих австронезийских стилей он нарисовал довольно запутанную картину разнообразных источников влияний, и кратко ее описать невозможно. Так, он считает гавайское искусство продуктом влияний из Китая, Японии, Индии и Вьетнама (эпоха донгшона). Но последние археологические работы исключают возможность этого.

В решении проблемы происхождения океанийского искусства участвовали, конечно, не только диффузионисты. Противоположных взглядов придерживался К. Леви-Строс, проанализировавший симметрично развернутые изображения [878, гл. 13]. По его мнению, такие изображения возникают в разных обществах самостоятельно, когда люди пытаются представить человеческое лицо в виде двух его симметричных профилей, особенно татуированное лицо, так как его изображение в фас не дает полного представления о татуировке. В таком объяснении есть логика, и все же оно представляется крайностью. Распространение симметрично развернутых изображений из единого древнего источника и ныне кажется вполне вероятным.

Вот к каким рассуждениям привел нас вопрос о влиянии культур эпохи металла и донгшона в Меланезии. Вернемся теперь к понятию «донгшон». Многие историки искусства убедительно показали, что такие мотивы, как «лодки духов», спирали и птицеголовые носы лодок, были довольно широко распространены в Западной Меланезии. Следы искусства, родственного изображениям на донгшонских барабанах, были зафиксированы г районе р. Сепик, на о-ве Новая Ирландия, о-вах Адмиралтейства, Тробриан [1328; 36], причем в последнем случае имеются и археологические данные. Независимо от того, были восточноиндонезийские или филиппинские торговцы эпохи металла проводниками донгшонского влияния или нет, они, видимо, сыграли заметную роль в культуре Западной Меланезии. Но восточнее Соломоновых островов эти люди, видимо, не проникали.

Примерно тысячу лет назад от Новой Гвинеи до о-вов Фиджи на сосудах внезапно появился криволинейный орнамент, выполненный гребенчатым штампом. Возможно, это происходило в более поздний период, когда в Западную Меланезию проникли индонезийские или филиппинские торговцы. В Юго-Восточной Азии гребенчатый узор как декоративная техника имел большое распространение в неолите и в эпоху металлов. Особенно важно, что в течение последних 2 тыс. лет он бытовал на Филиппинах [516, с. 237]. Эти находки в Меланезии слишком необычны, чтобы говорить о случайном совпадении. Ведь в более ранние периоды гребенчатого узора совершенно не было. Как мы увидим, чем дальше к востоку, тем позже она появлялась, т. е. вряд ли можно отрицать прямое влияние из Юго-Восточной Азии на Меланезию вплоть до Фиджи. Локальные передвижения населения внутри Меланезии, конечно, неудивительны, однако трудно объяснить, почему гребенчатая керамика была воспринята так широко.

На западе, на о-ве Юле, около 1200 г. н. э. гребенчатая керамика сменила более ранние стили, происходившие от лапита; Р. Вандервал предполагает, что в это время произошла новая миграция сюда [1402]. В районе Порт-Морсби дериваты лапита также вышли из употребления к 1200 г. н. э. Примерно в то же время на о-ве Мотупоре появилась гребенчатая и расписная керамика. Видимо, от гребенчатой керамики произошла современная керамика моту, которая сейчас остается в основном неорнаментированной. Исходя из лингвистических данных, трудно представить себе, что моту лишь недавно пришли на юго-восток Новой Гвинеи из каких-то отдаленных мест. Видимо, население за 2 тыс. лет видоизменило свое керамическое производство под влиянием извне. Возможно, то же самое произошло и на о-ве Юле. Например, в районе Порт-Морсби на протяжении 2 тыс. лет наблюдалась преемственность в производстве крашеной керамики, а это — особая техника, в других местах Меланезии встречающаяся крайне редко. Возможно, стимулом к широкомасштабным изменениям в местной керамической традиции была деятельность населения, знавшего гребенчатую керамику, а также торговцев-массим, привозивших свои сосуды в район Порт-Морсби примерно 700 лет назад [179].

Раскопки Дж. Эллена на Мотупоре дали представление и о Других очень важных аспектах культурной эволюции моту. По-видимому, около 1000–1200 гг. н. э. папуасоязычные группы из внутренних областей юго-восточной части Новой Гвинеи проникли на побережье и принудили прибрежных австронезийцев заняться рыболовством и обменом керамикой, что характерно для современных моту. Поселок Мотупоре представляет собой жилую зону и мусорные свалки, свидетельствующие об интенсивном рыболовстве с сетями и производстве раковинных бус. Можно предполагать, что рыба, ожерелья и сосуды обменивались во внутренних районах на туши валлаби, кости которых были найдены здесь в большом количестве. Дж. Эллен считает, что моту мигрировали сюда откуда-то извне, сменив более ранних австронезийцев, но я полагаю, что культура моту сложилась в результате изменений в способах добывания пищи и гончарстве в условиях сложных передвижений населения и влияний примерно в 1100 г. н. э. Как ни странно, но примерно в это же время на Новых Гебридах и Фиджи также произошли культурные сдвиги. Впрочем, это может быть совпадением.

К востоку от Новой Гвинеи гребенчатая керамика широко известна на мелких близлежащих островах, на юге Новой Ирландии и на севере Соломоновых островов, где Дж. Спехт проследил ее на о-ве Бука, начиная с конца I тысячелетия н. э. [1323]. Здесь эта техника, наслоившись на традицию керамики с прочерченным и налепным орнаментом сохано или ханган, легла в основу современной местной керамики. Но на Новых Гебридах она зафиксирована на археологических памятниках, и то без даты, только на о-ве Малекула, а в других местах северной части Новых Гебрид прочерченный и налепной орнамент дожил до современности. Сейчас на Новых Гебридах керамика производится лишь на о-ве Эспириту-Санто, но неясно, как она связана с местной доисторической керамикой. Ее необычной чертой является красный ангоб [1231]. Время появления гребенчатого орнамента на сосудах с прочерченными и налепными узорами на севере Новой Каледонии не установлено. А на Фиджи он широко распространился в период появления европейцев или незадолго Широкое распространение гребенчатого штампа могло быть и случайным, но вряд ли. Продвижение этой техники на восток на протяжении 500 или более лет, даже и не связанное с крупными перемещениями населения, — факт истории меланезийской, культуры, который нельзя оставлять без внимания.