Дело в том, что Котька жил в Витькином доме, только в другом подъезде. Идти нужно было вдвоем, потому что один мог не справиться. А как идти, если почти весь дом знает Витьку? Увидят его, скажут матери или отчиму, шум пойдет…

Выход один: пройти так, чтобы никто не узнал. Витька изменил себе прическу, сделав челку, которая доставала почти до глаз, и надел Ленькину тельняшку. Теперь, пожалуй, даже бы мать не сразу его узнала…

Дверь ребятам открыла Елизавета Егоровна. Она встретила их не особенно радостно. С подозрением осмотрела, поджала губы, как будто собиралась ругаться.

- Здравствуйте, Елизавета Егоровна! - громко и очень вежливо сказали Ленька и Витька.

Елизавета Егоровна сразу смягчилась, ласково улыбнулась и сказала:

- Проходите, проходите. Костюшок немножко приболел… А ты, Витя, тоже, видно, морской болезнью заразился: тельняшку где-то достал…

Сначала разговор не клеился. Поговорили о чугуне, о карете «скорой помощи», а о главном - ни слова, потому что Елизавета Егоровна все время крутилась поблизости и чутко прислушивалась к разговору ребят.

Чтобы отвлечь ее внимание, Витька решил рассказать ей, как он рыбачил в деревне и как один мальчик засадил себе в палец крючок, из-за чего пришлось вызывать врача…

Хитрость удалась. Елизавета Егоровна на некоторое время ослабила бдительность, заинтересованная Витькиным рас-сказом, и спохватилась только после того, как Котька весело воскликнул:

- Понятно!

- Что понятно? - голосом опытного следователя спросила Елизавета Егоровна.

- Да вот… это… Леня говорит, что в чугуне надо кашу варить и что у меня голова не варит, раз я чугун надел…

Такая тема разговора, видно, устраивала Елизавету Егоровну, и она даже похвалила Леньку за благоразумие и рассудительность.

Когда выходили из дома, Витька поинтересовался:

- Порядок?

- Порядок! Лестницу веревочную я ему под подушку сунул, все подробно объяснил.

Елизавета Егоровна вернулась из магазина и сердитым голосом рассказала Котьке о том, что мальчишки-хулиганы привязали какой-то кошке к хвосту пустую консервную банку. Кошка бегает по площади, а банка гремит.

- Тоже мне родители, - возмущалась Елизавета Егоровна. - Я бы на их месте этих сорванцов держала дома взаперти, как вот тебя сейчас… Надоело тебе дома сидеть?

Котька не отвечал.

- Я тебя спрашиваю… Спишь ты, что ли? - Елизавета Егоровна подошла к кровати и убедилась, что в ней никого нет.

- Хватит баловаться! Куда ты спрятался? Вылезай!

Однако и эти слова не помогли. Елизавета Егоровна заглянула под кровать, открыла шкаф с бельем. Обыскала все на кухне, в ванной, в коридоре - нет нигде Котьки.

Окно во двор открыто. Но не мог же ее Костюшок вылезти в него, потому что до земли еще два этажа. На всякий случай она все же свесилась через подоконник. Что это за тряпки? Рассмотрев внимательнее, Елизавета Егоровна поняла, что это не тряпки, а искусно сплетенная из бечевки лестница. Она вспомнила, что рубашка у Леньки вчера уж очень подозрительно оттопыривалась, и ей стало все понятно.

Не теряя времени, она побежала к Мельниковым. Там тоже царили растерянность и недоумение. Выяснилось, что Витька убежал из совхоза, придумав какую-то телеграмму и обманув свою тетку. Где он теперь, - ни его мать, ни отчим не имеют понятия. Поход! Какой поход? Они ничего о нем не слышали. Во всем виноват Леонид Маслеев, сын главного инженера завода. Он увлек маленьких детей с собой…

- Впрочем, ваш-то сынок одногодок с ним, - уточнила Елизавета Егоровна и предложила позвонить Всеволоду Ивановичу, узнать его мнение.

Так и сделали. Елизавета Егоровна нервничала, когда звонила, можно было подумать, что она вызывала пожарную команду.

- Всеволод Иванович?.. Всеволод Иванович, здравствуйте! Это Сухорукова беспокоит… Всеволод Иванович, случилось большое несчастье. Дети куда-то сбежали без разрешения, и надо немедленно организовать погоню за ними. Не понимаете?..

По возмущению Елизаветы Егоровны, которое отражалось на ее лице и в голосе, можно был догадаться, что Всеволод Иванович был против всякой погони и легкомысленно считал, что ничего страшного не произошло. Елизавета Егоровна, подчеркнув, что она два года работала медицинской сестрой в детском доме и что поэтому, слава богу, знает психологию ребят, отстаивала необходимость немедленной погони за мальчишками. Она утверждала, что надо как можно скорее вернуть их, иначе она не отвечает за последствия. Всеволод Иванович сказал, что Елизавета Егоровна может, если ей это кажется таким уж необходимым, организовать погоню, но только за своим сыном, так как за Леньку он спокоен. Что же касается поездки к маячному объездчику, то Всеволод Иванович как раз собирается сделать это в ближайшее воскресенье, через три дня.

- Хорошо, мы даем вам эти три дня на размышление, - по-своему истолковала ответ Ленькиного отца Елизавета Егоровна. - Но учтите, что через три дня мы должны быть на месте, у этого самого объездчика!

Пароходик местной линии «Салют» выглядел нарядно и даже, если можно так сказать, молодцевато. Отходя от пристани, он лихо присвистнул, развернулся и начал без устали взбивать винтами белую пену. Машины парохода работали так ритмично и четко, что казалось, будто это бьется сердце огромного живого существа. Пароходик и впрямь был как живой. Трепетно пульсировал на мачте длинный красный вымпел, туго надувалось на ветру полотнище кормового флага. Свежевыкрашенные масляной краской надстройки, палуба, ограждения, труба парохода отсвечивали на солнце, отражались в воде веселыми скользящими бликами. Все без исключения, большие и маленькие суда, встречаясь с «Салютом», вежливо приветствовали его.

Низким старческим басом откликались работяги-буксиры. Они, кажется, не прочь бы приостановиться, передохнуть за разговором, но, зная, что этого делать нельзя, гудели тревожно, словно жаловались. Большие пассажирские суда приветствовали так, как приветствуют своих знакомых очень занятые люди: приподнимут шляпу- «Привет!»-и бегут своей дорогой. У грузовых теплоходов голоса певучие, протяжные, а у тупоносых рейдовых катеров - слабые, писклявые.

«Салют» - пароход хоть и маленький, но настоящий, а потому участники похода решили немедленно обследовать его. На палубах и в каютах стоял шум. Пассажиры, утомленные жарой и ожиданием на берегу, теперь нервничали, волновались, сердито разбирали плацкартные и неплацкартные места.

Нехитрые свои пожитки ребята попросили покараулить одного старичка, внешний вид которого внушал полнейшее доверие. Ленька еще на берегу заприметил его. Да и как было не заприметить: старичок был в фуражке с «крабом», а значит, в прошлом служил на море. Он, наверное, мог бы много всего интересного рассказать о своих путешествиях. Леньке очень хотелось поговорить со старичком, расспросить у него, на каких судах он плавал, в каких дальних портах побывал. Но поговорить не пришлось, потсьму что как только пароход отчалил и первый раз качнулся на волнах, Котька завертелся на месте, заволновался:

- Море… А вдруг шторм начнется!

Старичок удивленно пошевелил своими густыми и черными, совсем не седыми, бровями, потом улыбнулся и сказал:

- Вот ведь какой ты огурец! Сразу и море, и шторм тебе подавай… Ну, сходите, сходите на палубу, поглазейте, а ваш рюкзачок я постерегу.

Ленька повел приятелей прежде всего на бак, то есть на нос парохода. После мрачного помещения солнечный свет показался до того ярким, что ребята даже глаза прищурили. Слева тянулся низкий берег с заливами и отмелями. На песчаной косе, в устье какой-то речушки, стоял спиннингист и, шесть раз бросив блесну, столько же раз вытащил ее пустой. Недалеко от него качалась на якоре лодка, и на ней другой рыбак, более удачливый, вытаскивал какую-то хитрую рыболовную снасть, ловко подцеплял сачком порядочных, в полруки кунж. Когда надоело рассматривать берег, Ленька стал объяснять устройство судна.