Отцовские слова о том, что стул долго не выдержит, оказались пророческими. В конце последней четверти стул рухнул и рассыпался на части: куда ножки, куда сиденье, куда спинка! Собирая детали стула, Ленька обнаружил под обшивкой сиденья свернутую трубочкой, пожелтевшую от времени бумажку. На ней тушью были нарисованы какие-то непонятные знаки.
Ленька ничего не мог разобрать. Потом вспомнил, что такие смешные загогулины он видел в одной отцовской книге. Разыскал ее на этажерке, прочитал на обложке: «Японско-русский словарь». Ага, значит, это никакие не загогулины, а японские буквы!.. И Ленька храбро взялся за перевод того, что было написано на листке. Дело это оказалось нелегким.
«Хорошо, что я не японец! Вот, наверное, достается японским ученикам на уроках родного языка!» - думал Ленька, а один раз даже решил отказаться от перевода и выкинуть находку. Он уж скомкал листок, уж понес его в кухню, где стояло помойное ведро, и вдруг остановился, пораженный счастливой догадкой: «А может здесь военная тайна!.. Шпионское донесение, может!.. Ведь стул-то купили в комиссионном магазине, и может быть, он попал туда сразу же после ухода японцев с Сахалина!»
У Леньки от волнения дыхание сперло. Он .тут же схватил пальто и решил бежать к Витьке. Но на улице он задумался: «Вдруг это какая-нибудь чепуха… А Витька - болтун порядочный, расскажет всему классу и поднимут «боцмана» на смех… Нет, надо сначала самому все выяснить».
После уроков, когда не было никого дома, Ленька брался за словарь и занимался с таким прилежанием, за которое ему в школе поставили бы пять с плюсом. Но и этого прилежания, видно, было мало. Проклятые загогулины не давались никак. Отдельные слова, правда, Ленька перевел, но до смысла записки все-таки никак не мог добраться. Тогда он пошел на хитрость: выписывал несколько знаков и просил перевести их библиотекаршу Зою Федоровну, которая раньше, когда-то давно, работала переводчицей при японском концессионере, Так, по частям, с грехом пополам Леньке все же удалось закончить перевод. Получилось, правда, не шпионское донесение, но тоже очень интересная вещь. В записке говорилось примерно следующее: «Я - японский купец Масиомас вынужден бежать с Сахалина, потому что Красная Армия, разгромив Гитлера, добралась до нас. Вряд ли мне удастся вернуться потом сюда с Хоккайдо, а жаль. Известно мне, что в Лисьей протоке схоронен драгоценный клад «Феникс». Находится он ближе к Татарскому проливу, искать его лучше в полую воду, а значит, в июле или августе».
Под строжайшим секретом Ленька рассказал о записке Витьке и Котьке, взяв с них торжественную клятву.
- Чтоб я протух, если хоть слово скажу про клад! - заявил Витька, а Котька заверил, что он сразу же превратится в паршивую собаку, как только проболтается хоть словом.
Что такое протока, Ленька им объяснил, а что такое клад - это они и сами знали.
В поход наметили выйти в августе, после пионерских лагерей. Родителям решили сказать, будто только к маячному объездчику поедут, а не на протоку…
Окончательный разговор с отцом Ленька все откладывал, а тот сам на днях пришел и говорит:
- Мне звонила Елизавета Егоровна, сказала, что ее сынишка вместе с тобой и Витей собираются ехать к Николаю Ильичу, маячному объездчику. Я одобрил это ваше намерение.
- Вот спасибо, папа! Только ты напиши, пожалуйста, записку к нему.
Отец написал замечательную - коротенькую, но солидную записку. «Николай Ильич! - говорилось в ней. - Приюти на время у себя искателей приключений. Они народ закаленный и в мягких перинах не нуждаются. С приветом! В. И. Маслеев».
И вот теперь, когда осталось только поднять паруса, два члена экспедиции оказались списанными на берег. Боцман забил тревогу, или по-морскому - алярм. Дорог был буквально каждый день. Ленька не отчаивался, настойчиво обдумывал свои действия. Кое в чем помогла, сама того не подозревая, Витькина мать, Ольга Федоровна.
Ленька пришел к Мельниковым домой, спросил у Ольги
Федоровны, где находится Витька и когда он вернется в го-род. Ольга Федоровна сказала, куда уехал Витька, и добавила:
- Я думала вызвать его дня на четыре домой, потому что собирался приехать с материка в гости его двоюродный братишка Игорь. Но вот пришла телеграмма, в которой сестра моя пишет, что Игорь приехать не сможет. Так что пускай Витя до учебы у тетки живет, парное молоко пьет.
…Примерно через час после разговора с Ольгой Федоровной, Ленька был на почте и подавал в окошечко телеграмму: «Немедленно выезжай на четыре дня тчк Здесь двоюродный брат Игорь зпт потом вернешься совхоз тчк Мама».
Глава пятая
ПОБЕГ ИЗ НЕВОЛИ
Четырехэтажный дом, в котором жил Витька, имел на фасаде 86 окон, и почти каждое из них было сейчас освещено. Издали дом казался Леньке огромным морским пароходом. Постепенно, ближе к ночи, в некоторых окнах-иллюминаторах стали гаснуть огни, а Ленька все сидел в кустах, все ждал. Вторая вахта кончилась, а Витьки нет как нет. Неужели не получил он телеграмму?
Вот уж и ночь наступает. Огромное небо покрылось звездами. Над крышей поднялась толстощекая луна. Сначала свет от нее был хороший, и Ленька мог рассмотреть всех, кто проходил по бетонированной дорожке к Витькиному подъезду, но потом луна скрылась за домом, и на улицу легла тень.
Склянки (часы на здании банка) пробили одиннадцать. Надежда встретить Витьку таяла, потому что последний поезд из Боромая, как сказали Леньке в справочном, приходит в 9-40. Блестяще задуманный план терпел крушение.
Медленно, невесело брел Ленька домой. Но только подошел к дому, услышал окрик:
- Стой!
Это был Витька. Он не мог сдержать бешеной радости* улыбался и по-дурацки хихикал.
- Понимаешь, Боцман, оказался я в офсайде… Свисток судьи - и меня с поля в совхоз, значит. Думаю: пропал поход. А тут ещё про Котьку узнал. И вдруг приходит телеграмма - меня вызывают на четыре дня домой. Я и думаю: зачем мне видеться с братом, я его тыщу раз видел. Лучше, думаю, в поход пойду… Ну, и не пошел домой, а прямо к тебе… Только в садик заверну за кастрюлей… Ведь Котьке теперь не до кастрюли…
- О-о-о! А дело-то обстоит даже лучше, чем ты думаешь, - обрадовался Ленька. - Телеграмму послал тебе я… Теперь надо только спасти Котьку…
- Вот это здорово! А Котьку надо будет взять, а то он все разболтает о кладе, - согласился Витька.
Приятели пошли в катух, который летом был в полном и безраздельном распоряжении Боцмана. Катух оборудован под матросский кубрик. На стене висят «корабельные часы»- будильник и компас, не морской правда, но хороший. Нары устроены под самой крышей, на дровах. Рядом - пробковый пояс, который Леньке подарил один знакомый моряк.
Вряд ли можно найти для тайных переговоров место удобнее, чем этот катух. Тишина, полумрак, вокруг - ни души. Разговаривали громко, не боясь, что кто-нибудь подслушает.
Ленька еще раньше, утром, придумал блестящий план освобождения Котьки и сейчас рассказал о нем Витьке.
- Ну-у… - разочарованно протянул Витька. - Это будет все равно, как в книжке или кино…
- А в жизни разве не так? Нам надо, чтобы Котьку выручить, и все! - убеждал Ленька.
Витька, посомневавшись, все-таки согласился с ним.
Легли спать. Ленька все думал о походе и никак не мог заснуть. Он и до ста считал про себя, и снотворные стихи про слонов вспоминал - ничто не помогло. И как это только Витька сумел так быстро заснуть! На всякий случай Ленька спросил:
- Витя, ты спишь?
- Нет, - охотно отозвался тот. - А ты?
Ленька засмеялся.
- Как же я могу спать, если спрашиваю?
Переговариваясь о том, о сем, пытались предугадать, из каких ценностей будет состоять клад, и наконец заснули, сами не заметив как.
Утром Ленька сходил домой, принес два яйца, сваренных вкрутую, батон, кетовой икры и соль. Позавтракали. Еще раз обсудили разработанный вечером план и тут выяснили одну его слабую сторону.