Подул ветер, сбросив с его лица капюшон. Он с наслаждением вдохнул этот ветер, чувствуя, как наполняются его легкие восхитительным, неповторимым воздухом этих мест. Зеленоватые, как болотная вода, глаза его прикрылись темными ресницами. А каштановые волосы разметались по плечам. Черты лица, четкие, даже резкие, казались высеченными из белого камня, но вместе с тем была в них красота, что неподвластна времени. Такие лица остаются красивыми во всякую пору – и на заре юности, и в самом закате жизни.

Наве резко распахнул глаза и вгляделся куда-то в пространство. Теперь он уже не был частью этого леса. Теперь он был охотником. Через мгновение в руках его оказался арбалет. Через два по лесу просвистела стрела, пронзившая сердце косули, осторожно переступавшей через крошечную лужицу и склонившуюся к ней, чтобы напиться. Через три Наве спешился с Пейра и направился к своей добыче. Башмаки его из дорогой тонкой кожи мягко ступали по земле – влажной и рыхлой. Когда он дошел до тела животного, едва слышно сопевшего, но уже отходившего, избегал смотреть ему в глаза – он был суеверен. Всем известно: добыча, умирая, уводит охотника за собой, на темную сторону, из жизни – в смерть. Наве склонился над косулей, порывистым движением вынул из ее груди стрелу, и кровь хлынула на землю, орошая ее, давая ей напиться. Наве наскоро вытер тряпицей наконечник, очищая от алого на железе выкованную букву N.

- Тшшшш, - шепнул он косуле. А та резко подняла голову, словно пробудившись, и черным немигающим взглядом достала до самой его души. Пейра в стороне дико заржал. И в следующее мгновение по лесу разнесся страшный, зловещий рык.

Наве дернулся и оглянулся. И был повержен на землю вепрем, не успев даже вынуть кинжала из ножен. Грудь его пронзила острая боль, а свет в глазах погас. Света не было…

... лес уже давно волновался. Деревья стонали ветвями, шумели листьями, рассказывая Аброн, что снова их покой нарушил воин, утверждая собственной силой право на охоту ради охоты. Девушка вздохнула и продолжила выкапывать корешки инулы. Раньше надо бы ей их собрать. Да зима в этом году выдалась долгая, холодная, под снегом не добраться было. Снова и снова склонялась Аброн к земле, расчищала коренья, внимательно вглядывалась в них и, глубоко царапая ногтем, принюхивалась. Живой корешок отряхивала от земли, быстро промывала в ручье и складывала в суму.

Ужасный рык, разнесшийся между деревьями, заставил ее бросить свое занятие. Аброн прислушалась, проводила взглядом вскинувшихся в небо птиц и бросилась вверх по ручью. Оттуда доносилось тревожное ржание. Она бежала, как могла, быстро. Не замечая, что под ногами гибнут любимые пролески. Пока, наконец, не оказалась на небольшой поляне, в земле которой смешалась кровь животного и человека. Косуля смотрела на девушку застывшим мертвым глазом. Рядом с ней лежал поверженный охотник со страшной раной в груди. К нему подбиралась коричневой лентой змея. Она высоко держала над землей свою голову с маленьким рогом на носу, устремленным к распростертому на земле телу. Аброн в пару шагов оказалась между воином и змеей и, глядя на гада немигающими глазами, тихо сказала:

- Уходи! Не твой он…

Змея замерла на короткий миг и тут же исчезла в прелой листве, не издав даже шороха.

Девушка присела рядом с охотником, приблизила свое лицо к его и прислушалась. Он дышал. Слабо, неровно, но она точно знала, что его можно спасти.

Аброн приложила холодные пальцы ко лбу воина.

Тот задышал вдруг шумно, с хрипом и странным бульканьем в груди и распахнул глаза, пылавшие жаром.

- Я смогу помочь тебе, - негромко сказала Аброн. – Но ты должен помочь мне. Мой дом рядом. Нам нужно добраться туда.

Она встала на колени и попыталась приподнять его за плечи. Но он, похоже, встать то ли не желал, то ли не мог. Глядел на нее и пытался совладать с дыханием. Наконец, из груди его вырвалось едва слышное:

- Кто ты?

- Меня зовут Аброн, я живу здесь, в лесу. Но тебе лучше не говорить, не тратить силы, - и она снова попыталась приподнять охотника. – Тебе нужно подняться.

Он сцепил зубы и постарался подчиниться ее рукам. Смертельно побледнел, но у него получилось сесть.

- Где вепрь? – спросил он совсем слабым голосом.

Аброн села рядом на землю, подперев его своей спиной, давая ему короткую передышку.

- Не знаю, вепря не было, когда я пришла.

- Рана смертельная.

- Нет, я смогу вылечить твою рану. Но ты должен встать. Обопрись на меня.

- Не могу. Больно.

- Можешь! Ты должен. А тратишь силы на слова, - она глубоко вздохнула. – Слова – это занятие для женщины. Ты же воин!

- Конь… Пейра… - прошептал он. – Найти нужно.

Аброн кивнула. Серпан поможет.

- Нужно идти, - снова повторила она.

Он шумно выдохнул, сцепил зубы и, надавив рукой на ее плечо, стал медленно подниматься.

Домик, в котором жила Аброн, и вправду, был недалеко от того места, где она нашла раненого охотника. Но на несколько десятков шагов, которые им пришлось пройти, была потрачена вечность.

Когда, наконец, они добрались, девушка усадила воина на топчан, который служил ей кроватью, и без сил опустилась на пол.

- Серпан! – позвала она, прикрыв глаза.

В ответ раздалось негромкое шипение и тихий шорох.

- Инула! – требовательно донеслось из-за старого сундука.

- Перестань, не время сейчас, - Аброн устало поднялась и прошла в угол, в котором стряпала себе еду и приготовляла разные снадобья. Развела огонь в очаге, поставила котел с водой и посмотрела в сторону сундука, за которым что-то сердито шуршало.

- Серпан, вылезай!

- Инула! – обиженно пискнул уж.

- Да не нужна тебе инула! – в сердцах воскликнула девушка. – Я прошу тебя, вылезай. Найди коня, его зовут Пейра. Приведи его.

Уж показался из-за сундука, раскрыл, было, пасть, чтобы возразить что-то, увидал незнакомца на топчане и, вместо того, чтобы отвечать, отвратительным свистящим шепотом запричитал:

- Мало вам к людям ходить, так вы теперь их сюда приводите! Зачем? Зачем? Хотите, чтобы они раздавили меня своими ножищами? Чтобы выгнали прочь из вашего дома? Чтобы оторвали мне голову и выпили всю мою кровь? А у меня душа болит, моя госпожа! Или кишки… Не разберу никак!

Он торопливо подполз к ней и настойчиво рявкнул:

- Инула!

- Вот! – юная знахарка протянула ужу тоненький коричневатый корешок с сильным запахом, который достала из небольшого мешочка, одного из множества развешанных по всему домику. – Это излечит и твою душу, и твои кишки. А теперь живо отправляйся за конем! И без него не возвращайся!

Серпан чуть не прикусил ее пальцы, вцепившись в корень. И едва тот скрылся в его пасти, выпучил черные глазки и счастливо заурчал.

- Что-то человек у вас какой-то дохлый, - радостно объявил он, кивнув в сторону воина, и скрылся за дверью, даже не подозревая, что вместо инулы ему скормили валериану.

Воин лежал без сознания. Рана его продолжала кровоточить.

Это был не первый раненый, которому ей придется помочь. За годы, что девушка провела в чужом мире, она лечила разных людей от разных болезней. Дар этот был у нее всегда. И ей часто удавалось помочь тем, кто просил о помощи.

Движения Аброн были уверенными и ловкими. Срезать одежду, промыть рану, отжать сок нужной травы, приложить лечебную лепешку. А после ждать, просиживая рядом с ним ночь и день, меняя травы, смачивая губы отварами и прикладывая пальцы ко лбу, в надежде, что однажды он перестанет пылать.

Кажется, временами шел снег. Белый-белый, легкий-легкий. Серебрился на солнце, звенел в воздухе странной музыкой. Музыкой, какой на земле и не бывает, какую никто не слышал. И, наверное, не услышит. Потом оказывалось, что серебро может ранить. Выпускает острые иглы, впивается в кожу. Пылать начинает, резать мясо до самой кости начинает. И все под эту музыку, которая туманит мысли и превращает все сущее в сплошной серебряный снег. И снег уже повсюду. И снег уже внутри. Там, где, подобно сердцу в груди, бьется средоточие музыки.