- Сказки заканчиваются, - вздохнула Аброн. – Почему ты не спросишь, видела ли я мессира Копена?

Во тьме ночи меж ними замерло их молчание. Он не хотел спрашивать, видела ли она Копена. Именно теперь не хотел. Потому что знал – видела. И знал – ему придется вернуться на Гору. Тогда как только сейчас, прикованный к постели, далеко от Лампы Истинной Крови, он забыл, кто он, и в чем его великий жребий. Была только ладошка в его руке, которая унимала боль в теле. И был тихий голос той, что разбудила в нем весну.

- Когда меня заберут? – наконец, спросил Наве.

- На рассвете. Твои воины здесь, в лесу.

По щеке скатилась слеза. Аброн быстро смахнула ее и прикоснулась пальцами ко лбу Наве. Как в первый день, когда увидела его. Он больше не пылал, и это давало надежду, что болезнь не захватила Хранителя. А рана затянется, нужно лишь время.

- Поспи, - шепнула девушка. – Тебе понадобятся силы, чтобы вернуться домой.

Сказать ей, что он вовсе не хочет домой, Наве не мог. Его долг был и дальше вести жизнь, к которой он всегда стремился, следуя за предназначением. Но впервые за десять лет он думал о том, что рад был бы оставаться всего лишь сыном Мастера, осваивать его ремесло и жить тем, что давали бы ему его руки. Но тогда судьба никогда не привела бы его к Аброн. И он никогда не знал бы ее удивительных глаз, превращавших весь белый свет в цветение сада.

- Не оставишь меня? – спросил Хранитель.

- Я буду рядом, - ответила Аброн и поняла – теперь в ее душе вечен апрель. Хранитель – тот, кто сделал это для нее. – Я буду рядом, - повторила она и провела ладонью по его щеке, - спи.

И он заснул. Сон теперь был спокойный, тихий. Вместо холодного снега летели белоснежные лепестки цветущего сада. И тихий голос Аброн рассказывал ему про удивительный мир, откуда она пришла. Мир, в котором весне не было конца.

На рассвете его увезли прочь из леса. Дорогу в повозке он перенес хорошо – Аброн дала рыцарям с собою травяной отвар, снимающий боль. И после потянулись тихие дни в замке Верхнего города.

Майское солнце ярко светило в безоблачном небе, нагревая каменные стены замка. На минутку остановившись у одного из окон и выглянув в залитый солнцем двор, Фенела подумала о том, что Хранитель Наве уже совсем скоро поправится. Он сможет гулять, когда погода так располагает. И непременно возьмет ее с собой. Давно было всем известно, что однажды Фенела, дочь Эймара, одного из двенадцати рыцарей Монс-Секуруса, станет женой Хранителя. Никто о том не говорил, но к чему иначе позволять ей жить за стенами крепости, где место было только воинам?

Когда Наве привезли из леса, раненным на охоте, она сочла то добрым для себя знаком. И принялась ухаживать за ним, никому более не позволяя. Ее заботы, которыми она окружала Хранителя весь этот месяц, делая все, как велел лекарь, должны были показать ему, что и женой она будет заботливой и верной.

Продолжая мечтать, Фенела поднялась по каменным ступеням и, постучав, вошла в опочивальню Хранителя.

- Доброе утро, мессир!

Наве, облаченный в светлый котт, расшитый серебряной нитью, самый дорогой, что был у него, в штанах из мягкой оленьей кожи, в каких он ездил верхом, и в синем плаще, застегнутом на правом плече золотой брошью, стоял возле окна, пристегивая к поясу кинжал – лучший, что выковал Форж-Рон, с удивительным орнаментом и буквой N на рукояти.

- Фенела? – Хранитель взглянул на девушку и улыбнулся. – С чем пришла?

- Вы встали, мессир? – удивленно проговорила Фенела. – Но доктор Колум не велел еще. Я вот и мазь принесла для раны вашей.

- Я чувствую себя превосходно, и рана затянулась. Не вижу причин и дальше оставаться взаперти. Но спасибо тебе за помощь. Будь ты мужчиной, стала бы тринадцатым рыцарем, - рассмеялся Наве.

Фенела растерялась. Разве же об этом она помышляет? Набравшись смелости, она спросила:

- Вы собираетесь выйти?

- Отчего ж не выйти? Гляди, какое солнце. Самое время, чтобы выйти, - кивнул головой Наве. – Послушай, Фенела, знаешь ты женщину, которая не любила бы цветов?

Девушка радостно заулыбалась. Она слыхала, что в одной из башен велено было устроить сад, полный цветущих растений. Несколько садовников трудились в том саду не покладая рук с утра до вечера. По желанию Наве там были собраны все цветы, существующие где-либо на горе или в лесу. Некоторые были даже привезены с севера и юга. Одни отцветут – другие зацветут. И всегда этот сад в башне будет полон красок весны, будь то лето на дворе или зима.

- Какая женщина не любит цветов, мессир! – воскликнула она, ожидая, что тот удивительный сад был создан для нее.

- Вот и я полагаю, что женщина не может не любить цветов. Особо та, что будит весну в других. Весной всегда рождается новое. Как знать, может быть, и в Монс-Секурусе настал час для нового, Фенела?

- Вы лучше знаете, мессир, - зардевшись, ответила Фенела. – И ведь скоро лето. Самая замечательная пора!

Хранитель улыбнулся ее словам и румянцу на нежных девичьих щеках. И сказал ласково:

- Нужно ехать, мой прекрасный тринадцатый рыцарь. Столько всего нужно еще сделать. И спасибо тебе за все!

- Всегда к вашим услугам, мессир! – отозвалась Фенела.

Поклонившись, она выскочила за дверь. Девушка ликовала: дождалась! Хранитель отправляется в Нижний город за дарами для невесты. И совсем скоро настанет ее счастливый день. День, когда в ее жизни все станет по-новому.

Серпан возмущенно вился кольцами и бил хвостом по полу. Как у него это выходило одновременно, он, по здравом размышлении, и сам не понял бы. Но, тем не менее, выглядело бы это действо даже зловеще, если бы при этом он не шипел торопливо и возмущенно:

- Сколько это будет продолжаться, моя госпожа? Сколько? Целыми днями у окна! Припасы инулы подходят к концу, и я непременно умру от голода! И из-за чего? Из-за того, что этот ужасный человек, убивший ни в чем не повинную косулю, уже целый месяц не дает о себе знать? Так он и не помнит вас! С чего бы ему вас вспоминать? Он – Хранитель! Вы – какая-то лесная колдунья! Он на горе – вы у подножия! И никогда нам не подняться к нему! Но вместо того, чтобы вспомнить, кто ваш отец, и кто вы, и зажить привычной жизнью, вы мучите себя мыслями о нем! И не жаль вам себя, моя госпожа? Так пожалейте меня! Ведь как славно мы жили раньше! Вы да я! А теперь только ваше печальное лицо и никакой инулы!

- Мы и сейчас славно живем, Серпан, - негромко сказала Аброн, оборотившись от окна. – Инулы у меня достаточно, до следующей весны хватит. А ты все преувеличиваешь и зря ужасаешься. Я совсем не думаю о Хранителе.

- Тогда о чем вы думаете, моя госпожа? Не обо мне же! Лицо у вас, будто наелись ревеня!

- Если думать только о тебе, то захочется не ревеня, а датуры! – улыбнулась в ответ Аброн. – Ты слишком любопытен для ужа.

Серпан на минуту задумался, стоит возгордиться или обидеться. Но на всякий случай решил, что обида ей привычнее, чем его радость. К чему подвергать ее еще и излишнему недоумению? Потому принял самый недовольный вид, раздул щеки и пробормотал:

- Таким меня создал ваш отец, госпожа Аброн! И не вам жаловаться – кроме меня, у вас и нет никого. Где этот ваш Хранитель? Где?

Уж бросился под топчан, затем торопливо подполз к сундуку и заглянул под него, потом помчался к печи. У печи тоже ничего не нашел. Снова воззрился на Аброн и совершенно серьезно добавил:

- Нет нигде вашего Хранителя!

В ответ Аброн лишь вздохнула. Серпан был прав. Никого, кроме него, у нее не было.

Хранителя забрали месяц назад. И больше от него не было ни весточки. Иногда она, всячески избегая дороги мимо кузницы, ходила в город, чтобы узнать новости. Плохих не было. Аброн и этого было довольно. Впрочем, на что она могла надеяться? Наве на горе – Аброн у подножия. И в этом Серпан прав. Маленькой лесной лекарке не место в замке.