Гурон усмехнулся и сказал:

– Значит, мой отчет тебе не показали?

– Какое там? Я нынче на пррыподавательской ррработе… молодых натаскиваю.

– Понятно… ты, Грач, видел труп французского наемника.

Они почти допили бутылку. За разговором и не заметили этого.

– Вот так, – сказал Кислицын, – вот тебе и пироги с ватрушками… как жить дальше будешь, капитан?

– Не знаю, – ответил Гурон. – Сейчас хочу домой съездить. К родителям на могилу хочу сходить… отпуск-то мне положен?

– Положен. Тебе и зарплата за все это время положена. И звезда майорская… Кстати, вот возьми. – Кислицын снял с руки шикарный хронометр, протянул Гурону.

– Что это?

– Часы. Швейцарские, между прочим… нам напоследок подарили, подсластили, так сказать, пилюлю.

Гурон надел часы на руку. Посмотрел, потом снял и протянул подполковнику.

– Ты что? – удивился Кислицын.

– Так ведь это тебе подарили, а не мне.

– А я тебе дарю. Понимаешь? Я дарю Тебе.

– Спасибо, – кивнул Гурон. Надо было бы что-то подарить в ответ, но у него ничего не было. Только крест, который купила для него Анфиса, но подарить этот крест Грачу он не мог.

– Устал, Ваня? – спросил Кислицын.

Гурон пожал плечами… устал? Пожалуй, устал… но эту усталость ему носить в себе долго. Очень долго… возможно, всю оставшуюся жизнь.

Гурон пожал плечами, улыбнулся и сказал:

– Все нормально, командир… все нормально.

Опускалась темная и плотная августовская ночь.

* * *

В понедельник, 24-го, с самого утра Гурон был в "стекляшке".[3]

Генерал-майор Семенов пожал ему руку, поблагодарил. Намекнул, что присвоение очередного воинского звания "майор" – вопрос уже решенный. Гурон отвечал довольно сдержанно. Генерал подвел итог:

– Ну что же, Жан Петрович… отдыхайте, набирайтесь сил. Специалисты вашего уровня нужны военной разведке как воздух. Распоряжение о выдаче вам документов и денежного довольствия я уже отдал. А вот вопрос с жильем… вопрос, конечно, непростой, но будем решать. Вы сейчас в Петербург?

– Так точно, товарищ генерал-майор.

– А где жить собираетесь?

– У меня в Ленинграде полно родных, – сказал Гурон неправду – из родных у него была одна тетка. Да и то он не знал, жива ли она – пожилая очень.

– Ну, не буду вас задерживать, Жан Петрович, – произнес, закрывая разговор, генерал. Поднялся, пожал руку, пожелал всего доброго. Как только Гурон вышел, Семенов выдвинул ящик стола и извлек из него пухлую папку. На обложке стоял гриф "Секретно", чуть ниже от руки было написано: "Группа "Африка". Псевдоним "Гурон". Генерал вытащил из пачки "мальборо" сигарету, закурил и раскрыл папку.

С первой страницы на него смотрел старший лейтенант Жан Петрович Петров. Фотография была сделана всего шесть лет назад, и внешне Гурон изменился не так уж сильно… но вот глаза.

Семенов вспомнил его глаза и покачал головой.

* * *

Документы ему выдали сразу. Рублевую часть зарплаты за три года, как теперь говорили – "деревянные" – тоже выдали сразу и в полном объеме. Гурон с удивлением смотрел на незнакомые купюры – на них еще присутствовал знакомый с детства профиль Ленина и вид на Кремль, но строгая надпись "Государственный казначейский билет СССР" исчезла, вместо нее появилось: "Билет Государственного банка СССР", да и сами купюры уже как-то неуловимо изменились. А появление двухсотрублевых купюр стало для Гурона полной неожиданностью…

Он еще совершенно не разбирался в нынешних ценах и думал, что на руках у него куча денег…

А за валютой следовало ехать во Внешэкономбанк. Он вышел из комплекса зданий ГРУ и пешком пошел к "Полежаевской". На нем были чужие поношенные джинсы и чужая поношенная куртка, в руке – полиэтиленовый пакет с деньгами… вот ты и вернулся домой, Гурон.

* * *

Он тормознул такси и поехал на улицу Гастелло. Там находился Внешэкономбанк, в котором получали валютную часть зарплаты вернувшиеся из заграничных командировок офицеры и дипломаты невысокого ранга. Гурону уже доводилось бывать в банке после первой командировки, и он знал, что на процедуру уйдет минут сорок, возможно – час, не больше.

…Очередь перед входом в банк растянулась метров на триста!

– Тормози, – сказал Гурон, – приехали… сколько с меня?

Таксист назвал цену, Гурон переспросил: сколько-сколько? Таксист повторил и, глядя на Гурона сбоку, спросил:

– Офицер? Долго дома не был?

– Три года, – ответил Гурон, расплачиваясь.

– О-о, родной… тебе сейчас много интересного откроется. Мало не покажется.

– Уже, – буркнул Гурон.

– Это только начало. Скоро ты запоешь: "Товарищ, я вахту не в силах стоять, – сказал кочегар кочегару". Видел я уже ваших-то… тут, бляха-муха, такие эмоции – караул! То ли запой на три месяца, то ли: "Измена Родине!". А ты говоришь: уже!

Гурон расплатился и вылез из машины. Тогда он еще не понял, что имел в виду таксист.

…В очереди на вопрос: сколько же здесь стоять? – Гурону ответили: неделю.

– То есть как неделю?

– А вот так – неделю. Валюты нет, в день "отоваривают" пятьдесят человек… бывает – двадцать, бывает – пять… бывает, что и вообще ни цента не дают. Сегодня, вон, они еще и не открывались…

Гурон растерялся, медленно двинулся вдоль очереди. Он слышал какие-то отдельные фразы:

– Валюты нет? Да хрен там нет! Крутят нашу валютку, навариваются…

– За десять процентов от суммы можно получить без очереди…

– Ага! Я в пустыне полтора года "загорал" для того, чтобы кому-то за здорово живешь отдать десять процентов кровных?

Гурон ничего не понимал. Он медленно дошел до "головы" очереди, упирающейся в шикарные двери банка, остановился и закурил, решая про себя: что делать?

Неделю париться в очереди? – Глупо. Глупо и унизительно.

Неожиданно очередь заволновалась: открывают, открывают!

Гурон оглянулся: массивная створка двери открылась и оттуда появились шесть крепких молодых мужиков в униформе и… с резиновыми дубинками в руках. Один из них объявил громко:


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: