— Рыжий? — улыбнулся князь. — Да, помню его. Что ж, я не против, если он сам согласится. А что касается расходов, то денег дам сколько надо.

— Ерунда это всё, бред лошадиный, — не сдавался воевода. — Да кто его там, в Москве ждёт? Его же сразу откроют и на кол посадят, как вынюхивать начнёт. И ещё, хуже того, неладное заподозрят. С чего бы это мещёрский князь до церковников стал любопытен? Как бы хуже не стало. А тут ещё Химаря труп всплывёт, совсем худо будет.

— Можно с ханьским купцом поговорить, с Чунаем, — предложил Сокол. — Он как раз в Москву собирается. Пусть возьмет Ромку, вроде подручником своим, никто ничего не заподозрит. Чунай на всю зиму там остаться намерен, так что и времени хватит вполне, чтобы не спешить, по уму всё делать.

— А он надежный, Чунай этот? — с сомнением спросил Заруба. — Видел я его. Купец как купец. Ничем нам не обязан. То, что Варунка из Сарая вёз, это ещё ни о чём не говорит. А ну как проболтается или продаст? И посадят таки Рыжего твоего на кол. Он хоть и беспутный, а всё одно жалко парня.

— А мы купцу ничего особенного и не скажем, — возразил князь. — Вон Сокол попросит в дружбу, да и всё. Про нас тот и слова не услышит.

Воевода, наконец, сдался. С большим скрипом согласился со всеми доводами. Всё-таки тайные дела не его стихия.

— И вот ещё что, — добавил Сокол. — Вовсе не обязательно всем знать, что мы предательство Химаря открыли. Эту новость надо в тайне сохранить, как можно дольше. Чтобы в Москве раньше времени не проведали.

— Вот это дело! — поддержал Заруба. — Закопаем его втихаря, ночью, под городьбой, и все дела. Семьи у него нет, друзей не водилось. Кто хватится? А если хватятся вдруг, скажем, мол, по делам в Елатьму уехал или ещё куда. А все послания, что ему передадут, сами читать будем. Небось, ещё немало откроется.

— Такой обман времени не выдержит, — с сомнением заметил князь. — Он ведь, Химарь, все дела вёл и с гостями, и с горожанами. Многое на нём держалось. Кого-то ставить вместо него надобно.

— Да неужто у тебя, князь, людей мало? — удивился воевода.

— Таких как Химарь, мало, — вздохнул Ук. — Но ничего, придумаю, что-нибудь.

Рыжий, словно почуяв перемену, объявился в доме Сокола на следующий же день. Объявился уставшим и с пустыми руками. Два десятка постоялых дворов, что удалось ему обойти на пространстве от Кадома до Бережца, следов Варунка не сохранили. Снятую с одного из убитых монахов печать, он кое-где показывал, но на приманку никто не клюнул.

Чародей, в свою очередь, рассказал товарищу последние новости про печатника и викария, изложил их с князем просьбу на счёт разведки. Рыжий на свежее дельце сразу согласился. Надоело ему уже по лесам бродить, хотелось любимым мухрыжным промыслом заняться. Так что московская разведка в самый раз ему показалась. По душе дело. Да ещё и от князя за это честь с серебром получить. Чем плохо-то?

С Чунаем Сокол тоже договорился быстро. Ханьский гость его уважал больше прочих на русской земле, и помочь не отказался. Так что следующим утром, прихватив увесистый мешок припасов, Рыжий погрузился на купеческую ладью, и они отправились в путь, стараясь поспеть в Москву до того, как Ока встанет.

Проводив молодого товарища и вновь ощутив одиночество, Сокол ещё до захода залёг на лавку, чтобы как следует осмыслить назревающие события. Ничего путного из этой затеи не вышло. Думы сонно плутали по кривым путаным ходам подозрений, не желая приводить к единственной истине. Слишком скудна оказалась пища для размышлений. Намёки, предчувствия, вырванные пыткой слова… только обрывки правды. Ничего больше. Молчат лазутчики, не отзываются друзья, послы разводят руками. Не больше толку и от ворожбы. И так и сяк теребил чародей клубок догадок и сомнений. Но нет, не давалась головоломка, не находилась верная ниточка.

Лежал он угрюмый на лавке, думал, за что зацепиться. Каждую возможность со всех сторон рассматривал, каждого человека прощупывал мысленно, к каждому событию по-новому подходил. Едва до первых зацепок добрался, как стук в дверь разрушил весь ход размышлений. Пёс вдруг вскочил, зарычал, обнажив клыки. Шерсть его встала дыбом.

Ну и дела! — подумал Сокол. — Сроду не бывало, чтобы пёс так взволновался. Даже заберись на двор, к примеру, волк шальной или рысь, он лишь коротко тявкнул бы, подав чародею знак, не больше. А тут, будто орды нежити дом обложили и к приступу готовятся. Или, быть может, сами боги пожаловали? Отомстить пришли чародею за обиду давно нанесённую. Сгрудились, небось, за дверью ватагой и ждут с дубьём наготове.

Сокол спокойно откинул шкуру, что заменяла ему одеяло. Поднялся, взял со стены клинок зачарованный — тот, что для нечисти и нежити припасён, тот, что и для богов не безделица. Бесшумно, стараясь не скрипнуть половицей, скользнул в сенцы и встал в стороне от прохода на случай, если в открывающуюся дверь полетят стрелы. Или ещё чего похуже.

— Открыто! — негромко крикнул он, взяв меч наизготовку.

Дверь распахнулась. В сенях, робко озираясь, появился знакомый кадомский купец, а вместе с ним — чародей глазам не поверил — два вурда, скромно потупившие взгляд.

— Да-а, — протянул Сокол, опуская меч. — Видно на небесах совсем присмотр над смертными забросили, раз вурды по слободкам расхаживают.

— Это Власорук, а это Быстроног, — наспех представил Ондроп спутников. — Дело у них к тебе, господин чародей. Важное. Ну да, небось, сами поведают.

Не престало чародею бояться просителей, какими бы необычными они ни были. И не престало говорить с гостями на пороге. Успокоив пса, он пригласил странных путников к столу. Достал из печи томившееся там молоко, выставил собственного приготовления медовые лепешки, после чего уселся сам и только теперь внимательно оглядел гостей

— Писе Йол и Пунан Кид, как я понимаю, — произнёс чародей, переведя имена обратно на лесной язык.

Вурды продолжали сидеть, потупив взгляд, и молчали.

— Что-то не так? — спросил Сокол.

— Нас лишили имён, господин чародей, — виноватым голосом произнес старший. — Зови нас лучше так, как назвал купец.

— Ага, — догадался Сокол. — Такова была мудрость предков?

При этих словах, оба вурда вскинули головы, поражённые осведомленностью хозяина. Ондроп тоже удивился.

— Ты, видимо, немало знаешь о нашем народе, — уважительно произнёс Власорук.

— Я встречался, когда-то давно с Вуверкувой, — пояснил чародей. — В то время она была у вашего племени Старшей. Но и тогда уже много годков ей набежало, вы и не застали её, поди.

— Мудростью предков, она и сейчас судит наш народ, — заметил Быстроног.

— Вот как? — удивился чародей. — Это же, сколько ей лет получается? — он подсчитал в уме. — Пожалуй, никак не меньше ста двадцати. Сильна бабуся!

Он помолчал, думая. Потом спросил:

— Ну, и какое же дело привело ко мне столь необычных гостей?

Вурды принялись рассказывать ему всё, что случилось с ними, и каков оказался приговор Старейшей, и как они поймали Ондропа и вместе с ним попытались разыскать овд. Сокол качал головой, иногда задавал вопросы, уточняя непонятое. Потом решил:

— Ну что же. Я помогу вам. Может быть, и настало время, когда придётся замириться и овдам с вурдами.

Когда-нибудь, люди наверняка придумают способ общаться друг с другом, находясь в разных концах земли. Чародей был уверен — обязательно придумают. Ведь придумали же предки колесо, сильно изменившее жизнь. Но пока приходилось использовать для этого чары. Или голубей. После памятной встречи в лесу, Сокол обменялся с Эрвелой и тем и другим. Пора стояла недобрая, и быстрая связь всегда могла пригодиться.

В голубе сейчас надобности не возникло. Голубя Сокол берёг на тот случай, если нужно будет отправить послание. Тут же посланием всё одно не обойтись — необходима встреча. Потому, закрыв глаза и сосредоточив внимание, чародей усилием мысли заставил воспламениться свечу, стоявшую в чреве холма за много вёрст от его дома. Это и был тот знак, по которому они с владычицей должны будут встретиться, в известном только им двоим месте.