— Мерзавец, сволочь, негодяй, подонок, ничтожество! Я подожгу все твои картины!

— А вот этого делать не надо. В Москве жаркое лето. И пожар может распространиться на гарнитуры из других квартир.

— Ты думаешь, что все это талантливо? Мазня все это! Все эти натюрморты, пейзажи, портреты! Все эти богини. Ника Самофракийская! Ха-ха-ха! Дерьмо — твоя Ника Самофракийская. Так не бывает, писать в день по одной-две картины, и все они шедевры. Сколько их у тебя? Сто? Все эти твои водопады, розы, клоуны. Уже сто штук. Или скоро будет двести. А «Клоун» ничего смотрится. Ты что, с ней в цирк ходишь? Циркач проклятый! Что же ты меня ни разу не пригласил в цирк?

— Когда я смотрел, как канатоходец балансирует по канату, ты пила яичный коктейль в ресторане «Берлин».

— Завтра же я пойду и пересплю с режиссером. Я поступлю в театральный институт. И стану актрисой. Ты еще подавишься моим успехом. У меня больше нет комплексов. С комплексами покончено. А это все — мазня! Это все — мазня! Если бы это было не так, то почему же все это здесь, в этой комнате, а не в картинной галерее? А? Почему это не на выставке? Что же ты молчишь? Ты думаешь, я не вижу, что ты сам сомневаешься? А вдруг это все художественная самодеятельность?

— А я-то думал, что ты сегодня пойдешь к кому-нибудь домой делать прическу, пока не репетируешь…

— Вот как? Я должна уйти? Скоро она сюда уже будет приходить? Хотя нет. Ты лучше меня познакомь со своей подружкой. Может, и мы станем подружками. Теперь это модно.

— Не мешай. Я читаю.

— Сними трубку, читатель! Ты не читал, а ждал телефонного звонка.

Он снял трубку. Карина ушла в свою комнату и сняла отводную трубку, перед этим демонстративно захлопнув за собой дверь.

— Алё?

— Любимый, я тебя жду! — Ника уже давно не называла его по имени, только «любимый».

— Где?

— Там же. Возле Вахтанговского театра. Или ты хочешь в другом месте?

— Нет. Я еду.

— Через час?

— Да.

— Поскорее, любимый! Хочешь я поеду к тебе навстречу?

— Не надо. Я еду. Пока.

— Любимый, я тебя целую…

— И почему до сих пор тебя не выставили с кафедры гармонической математики?

— Тут не надо быть завзятым романистом, Олег, чтобы вообразить перманентный конфликт между супругами. Или жену раздражало, что все эти полотна — сплошная дилетантская мазня и бездарность. Или если это талантливо, то нелепица, какого дьявола они пылятся на стенах. Я умышленно заглушил откровенное разочарование Вадима Карина в своей жене. Она хотела стать актрисой. У нее сорвалось. А мне всегда тоскливо понимать, что никто не опускается в болото быта с таким остервенением, как люди, не состоявшиеся в искусстве.

— Хорошо, я понял. После одного из таких подслушанных разговоров Карина выследила, где живет соперница. Но разве не могла она увидеть Нику в собственном доме?

— Могла, когда Ника еще не знала, что ее любимый живет в одной квартире с женой.

— Ты уверен?

— Была ли Ника в ночь смерти Карина в его доме?

— Да, — сказал Олег — Ревность — штука нешуточная.

— Ника только однажды была у него в тот вечер, когда они прилетели из Прибалтики. Но об этом… чуть позже. Тщеславная Карина задумалась — что же такое эти картины? Клад Монте-Кристо, несметные сокровища масонской ложи, золотая жила или блеф, профанация, художественная самодеятельность?.. И решила выяснить их действительную ценность у эксперта…

В ХУДОЖЕСТВЕННОМ САЛОНЕ НА УЛИЦЕ ДИМИТРОВА

Такси остановилось возле Художественного салона на улице Димитрова. Из такси поспешно вышла Карина. В руках у нее была большая хозяйственная сумка. Никого не спрашивая, Карина сразу прошла к эксперту.

— Я вам звонила, вы сказали, что можно зайти.

— Да-да. Пожалуйста.

— У меня есть две картины. Вы не могли бы их оценить?

— Чьи? Кто написал?

— А вы посмотрите… Сами поймете.

— Ну-ну, я жду. Показывайте.

Карина вытащила из большой хозяйственной сумки аккуратно завернутые в газету две картины. Развернула и показала эксперту. Эксперт был ошеломлен:

— Какой неожиданный цвет! Откуда они у вас?

— То есть как — откуда?

— Да нет, простите, мне показалось, что это похоже…

— На что похоже или на кого?

— Тысячу раз простите, солнышко… Да что вы, ни на кого и ни на что!.. Какой я невежда!.. Вы даже не представляете, какой я невежда. Мне показалось, что это похоже… И знаете, почему? — Потому что прекрасно.

— Но на кого похоже?

— Молодой Матисс…

— Но это не Матисс.

— Нет-нет, конечно же. Я вижу, что это не Матисс… Но какое умное влияние. Нет, вы только взгляните на эти линии… Вы будете их продавать?

— Я не знаю, сколько стоит.

— Да-да, солнышко, я понимаю. Вам нужны деньги… Но я вам найду покупателя. Если их продавать в салоне, они будут стоить дешевле.

— А сколько примерно?

— Тысячи три…

— Обе? — удивилась Карина.

— Нет, конечно, — ответил эксперт. — Каждая.

— Три тысячи… Нет… нет, это…

— Я вас понимаю… Но, подождите, я найду вам покупателя.

— А кому вы хотите предложить?

— Вы их не знаете. Это просто любители. Коллекционеры… Вы так спрашиваете, что я затрудняюсь, что вам ответить.

— А за сколько можно продать коллекционерам?

— Я думаю, что вот эта картина… Она могла бы стоить тысяч пятнадцать… А эта… какой колорит! Зачем вы их продаете?

— Сколько?

— Да-да… Уродливая картина — такое же несчастье для общества, как уродливый ребенок…

— Сколько?

Эксперт почти не смотрел на Карину. Он смотрел на картины:

— Тысяч семнадцать… Если бы у меня были деньги… Я бы сам купил. Но у меня никогда их не было. Я бы мог сказать вам неправду. Но перед кистью такого художника может соврать только негодяй. Господи, когда я научусь быть коммерсантом! Это же моя профессия. Мое ремесло. Но кто, кто же написал их? Я растерялся и даже не спросил, кто автор…

— Ну, какая разница? Разве это так важно? Это мой муж.

— Я нигде не видел его картин… У вас с мужем совсем нет денег?.. Как все повторяется.

— Что вы имеете в виду?

— Вы этого не поймете… Какая глупость думать, что меняются люди. А на самом деле меняется век… И знаете, чем отличается каждый новый век от предыдущего?.. Просто большее число людей делает то, что раньше делало меньшее число…

— Что же тут плохого?

— Плохого? Вы знаете, в чем смысл свободы большинства людей? — Чтобы боль одного человека стала болью всего общества.

— О чем это вы?

— Я? Ни о чем. О жизни. Стоит людям начать жить лучше, как все повторяется… Одни продают, другие скупают шедевры. Извините, я думаю о своем. Я отключился, как теперь говорят…

— Пожалуйста…

— А почему он их не подписывает? Скажите ему, пусть подписывает.

— Он пока не верит в себя.

— Но главное, что вы в него верите. Только у художников бывают такие красивые юные жены. Хотите, я приду к вам домой и сам приведу покупателей. Поверьте мне, что со временем этим картинам цены не будет… Я приду к вам, оставьте адрес… Живопись — это мое проклятие… Где вы их держите? Старайтесь держать в темноте. Чтобы солнце не съело краски… Я к вам зайду…

— Пока не надо… Сначала я поговорю с мужем… Если можно, я запишу ваш телефон.

— Да-да, пожалуйста. И оставьте свой.

— Я вам позвоню.

— Вы думаете, я хочу вас обмануть? Хорошо, не оставляйте ни телефона, ни адреса. Но приходите ко мне, приходите с мужем. И… приходите с мужем. И скажите ему, чтобы он подписывал картины. Так нельзя. Люди должны привыкнуть к имени.

Карина завернула картины и положила в сумку.

— Я вам позвоню.

Карина уже собиралась уйти.

— Подождите. Я вам дам адрес одного профессора. Он крупный коллекционер. Он обязательно у вас купит какие-нибудь картины… Стоит ему увидеть такой оранжевый цвет… Он вам заплатит все деньги, какие у него есть… Ах, что это за умница! Может быть, вы читали его книгу «Цветовая гамма в космосе»?


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: