- Да вот… Посылка…

- От кого?

- Не написано, – выдохнула я. - Просто Изабелле Свон и пожелание счастливого Рождества!

- Вот это сюрприз! Чудо-то какое! Так открывай быстрее, детка, чего стоишь!

Не церемонясь, я на глазах у бабушки разорвала праздничную обертку в клочья и открыла коробку.

На самом дне лежало простенькое атласное платье цвета первого январского снега и нежный цветок подснежника.

Почти весь вечер я тихо, никого не беспокоя и не мозоля глаза, простояла в уголке за большой белой колонной, сжимая у груди хрупкий стебель весеннего цветка. Королевой бала объявили разодетую в пышное розовое платье Лорен, а соседский парнишка Джейк, в которого я была влюблена чуть ли не со второго класса, покраснев от смущения, пригласил на танец серую мышку Анжелу Вебер.

Но несмотря на это сердце мое пело от счастья.

Бабушка ушла за два месяца до того, как мне должно было исполниться восемнадцать. Ужасные были времена. Ох… столько воды утекло. Остаться одной, в пустом доме, где кроме тебя не было не единой родной души, с кучей долгов по квартплате и обучению.

Безусловно, меня поддерживали все, кто когда-либо знал бабушку Мэри или же моих покойных родителей. Но что тогда для меня значила их поддержка? Дарящие на миг надежду слова сожаления о доставшейся тяжелой доле? Соболезнования, денежные пожертвования на первое время, сочувствующие взгляды и холодные объятия. Я не запоминала их лиц, не хранила оставленные на журнальном столике адреса и телефоны на случай, если будет совсем плохо. Я была полностью уверена в том, что осталась в этом мире совсем одна, и никакие уговоры не могли убедить меня в обратном.

Когда я уходила в свою комнату и ложилась спать, бабушка Мэри доставала бутылку настоящего шотландского виски, хранящегося в тайне за высоким кухонным шкафом, наливала в кофейную чашку и делала вид, что, читая очередной толстенный сборник Фицджеральда, попивает ароматный горячий напиток. Однажды проводя генеральную уборку в доме, я обнаружила тайник и сразу поняла, почему бабушка так часто засыпала вечерами прямо в кресле, не поднимаясь в комнату.

Тогда бутылка сослужила мне очень добрую службу!

Первый раз в жизни я напилась до состояния полного беспамятства.

Первый раз за последний месяц кожей ощутила чувство долгожданного спокойствия.

- Пап! Я хочу вон того плюшевого мишку! Хочу! Хочу! Хочу! – пискляво голосила с экрана телевизора веснушчатая девчушка в красном комбинезоне. Отец снял с магазинной полки игрушку и, ласково потеребив дочку за пухлую щечку, вложил ей в руки долгожданный подарок.

Обычная предновогодняя реклама магазина игрушек стала для меня последней каплей.

В осеннем пальто, в легких домашних балетках на босую ногу я выбежала на улицу и долго бродила по знакомым кварталам, пока алкоголь полностью не выветрился из моей головы. Я не хотела возвращаться туда, где единственным моим собеседником была тишина и отражение исхудавшей осунувшейся девушки в зеркале.

- Белла! Белла! Куда же ты! Белла! – прокричала соседка, миссис Гретхем, из окна своего дома, но, кажется, тогда я даже не услышала её обеспокоенного оклика и вихрем пронеслась мимо. - Белла!

Из приоткрытых окон домов сладко пахло праздником, черничным пудингом и семейным уютом, а ко мне, казалось, навсегда пристал запах смерти и слез.

Вместо того, чтобы свернуть в нужный переулок и вернуться обратно домой, я зашла в супермаркет и купила… нет, не очередную бутылку хмельного напитка, чтобы вновь забыться и отодвинуть все свои проблемы на второй план, а обычный пакет пастеризированного двухпроцентного молока. В наследство с большим домом и протекающей на кухне крышей мне достался еще и вредный рыжий кот.

- Детка, - мягко проговорила кассирша, сокрушенно покачав головой. - Иди домой. Все наладится. На то оно и Рождество. Бог тебе в помощь.

- Компания «Milk Сo» прямо сейчас подарит вам настоящее чудо! Стоит лишь только поверить! Счастья вам и вашему дому в этот светлый праздник Рождества Христова! – прочла я на упаковке молочного продукта и разочарованно хмыкнула, прошагав под сочувствующий взгляд женщины к выходу. Больше идти было некуда, а перспектива жизни на улице мне совсем не прельщала.

- Кот точно поверит.

Дорогу домой мне освещали придорожные фонари, играющие фейерверками на фасадах домов праздничные гирлянды и фары проезжающих мимо автомобилей. В лицо бил сильный припорошенный холодным снегом ветер. Обуреваемая желанием быстрее добраться домой я не заметила, как в одном из безлюдных кварталов за мной увязалась компания изрядно подвыпивших парней. Может, от меня так несло виски, что ублюдки подумали, не несу ли я запазухой еще одну бутылку? Но когда мерзкий свист и громкий топот за спиной приняли недвусмысленный характер, я плотнее запахнула ворот своего пальто и едва слышно всхлипнула от страха.

- Эй, красотка! – кричали они, заливаясь хриплым смехом. - Подожди! Куда же так спешишь!

Ускорив шаг, я крепко прижала к груди пакет молока, словно это был нож или пистолет, которым я смогла бы в любой момент оборониться от хулиганов.

– Зачем же так быстро! Мы не успеваем! - продолжал вопить парень, сокращая дистанцию.

«Пожалуйста, только не это», - взмолилась я и, лавируя на заледеневшем асфальте, завернула за угол.

- О, нет, нет, нет!

Левая нога заскользила вперед. Осознав, что падение неизбежно, я громко прокричала:

Господи, помоги!

Выудив из шкатулки еще один сувенир из прошлого - аккуратно вырезанную этикетку из-под пакета молока с пожеланием счастливого рождества, миссис Свон, дрожа от волнения, передала мне её в руки. Выцветшее, с потрепанными краями доказательство произошедших в рассказе событий покоилось на моей ладони. Буквы почти стерлись. Остался лишь контур и общий фон.

А может, и правда, все происходило по-настоящему? – в голову закралась совершенно сумасшедшая мысль, но я спешно прогнала её, как назойливую муху.

Я вскинула на миссис Свон вопрошающий взгляд.

- Почему вы улыбаетесь? – Рассказ о таком тяжелом, трагическом моменте своей жизни вызвал у женщины светлую, даже мечтательную улыбку. – Не понимаю. Вас же могли…

- Вот смотрю на себя сейчас и думаю, мало что изменилось, – захохотала миссис Свон, отмахнувшись рукой. – Что в старости, когда уже ноги не держат, что в молодости. Была неуклюжей растяпой, ей же и осталась. Та ночь навсегда изменила мою жизнь, Ренесми. И эта этикетка на пакете молока! Как же часто мы не замечаем знаков свыше, как же часто…

- Это точно, – честно призналась я

- Знаешь, как говорил один великий философ: Случай — это обличье, которое принимает Бог, чтобы остаться инкогнито.*

Мое приземление в чьи-то сильные руки было весьма неожиданным.

Завидев в переулке чужака, хулиганы разбежались врассыпную.

- Звала? – насмешливо прошептал юноша, удерживая меня в своих теплых объятиях.

Светящиеся нежностью и заботой ярко-зеленые глаза из далеких детских воспоминаний смотрели на меня с тревогой и нескрываемым трепетом.

- Не-е-ет, не зва… – промямлила я и провалилась в пугающую темную бездну.

А утром...

То утро, было самым худшим, но в тоже время самым запоминающимся утром во всей моей жизни. Я проснулась с часто стучащим сердцем, невыносимым чувством жажды, ноющей головной болью, от которой каждое резкое движение превращалось в настоящую муку. Меня мутило, трясло, кидало то в жар, то в холод. Первое похмелье не прошло мимо меня стороной и радушно приняло в свои крепкие объятия.

- Ох. – Неприятно сощурившись, я тупо уставилась в потолок.

Из окна лился противный, режущий глаза свет. Звуки с кухни были слишком громкими. Запах любимых бабушкиных тостов и ободряющий аромат зеленого чая с мелиссой - противным, тошнотворным.

Смерть бабушки. Улица. Незнакомец.

Все было сном. Глупым, бессмысленным, страшным сном.

- Бабушка? Бабушка Мэри? – Приложив ладонь к пылающему лбу, спотыкаясь на ходу, я вбежала на кухню. Улыбка на моих губах исчезла. Дыхание перехватило, и отчаянно заныло в груди. - Это… ты?