Озадаченно моргая, я сползаю с дивана, в слабой надежде дергаю себя за ухо. Увы, чуда не происходит, это не сон, и вместо привычного зуба язык нащупывает острогранный шершавый обрубок. Настроение враз портится. Это вам не бутерброд вниз маслом, это - гораздо хуже! Потому что уже днем мне шлепать в кафе на свидание с одной юной и весьма придирчивой особой. Она и до этого подозрительно всматривалась в мои галстуки, косилась на вынимаемые из карманов платки. Можно было не сомневаться, что недостачу переднего, можно сказать, наиболее симпатичного зуба эта придира заметит моментально. А жаль. Девочка свежая, спелая, заводная до не могу.

Шаря под диваном, я раз пять выругиваюсь. Вполне конкретно - в адрес мучившего меня стоматолога. Но ругаться в доме - плохая примета. Вроде свиста. Лучше этим не увлекаться, тем паче, что может услышать Агафон. В смысле, значит, барабашка. Я зову его Агафоном, и ему это, кажется, нравится. Все вокруг барабашек боятся, экстрасенсов на дом приглашают, пытаются выводить ночных шептунов, словно крыс каких или тараканов, я же с моим Агафоном уживаюсь вполне мирно. Даже к тому, что иной раз он будит меня по ночам, давно привык. Будит - и будит, что тут страшного? Домовой - он тоже существо живое, любит подвигаться, пошуметь, да и я вроде как уже не один, - в компании.

Рука моя поочередно выуживает из-под дивана яблочный огрызок, вишневую косточку, пластмассовую крышечку от пузырька.

- Ничего! Все на пользу... - бормочу я. - Старикан шамкающий! Песок с зубками сыплется, а все туда же - с девочками по кабакам...

Хотя, между нами говоря, это проблема века. Не девочки, понятно, - зубы. Помню, было уже нечто аналогичное на одной свадебке. Ему за сорок, ей около того, а подлецы свидетели яблоко раздора им сунули - этакий средних размеров глобус. Яблоко и так-то грызть неудобно - оно ж большое да еще на нитке! - а когда зубки вставные или едва держаться, то дело вовсе худо. В общем жених зубы в яблоко как вонзил, так и понял: обратно не вытащит. Хорошо, догадался, находчивый прямо как Македонский, - вынул из кармана ножичек и раскромсал чертов плод пополам. Дескать, жить будем при полном плюрализме мнений. Тем и невесту спас, - она тоже подозрительно смущалась, не спешила откусывать...

Перепачкавшись в пыли, зуб я в конце концов нахожу. Вернее, помогает Агафон. Протез сам прыгает в ладонь, а я поднимаюсь на ноги. Кое-как сполоснув коронку под краном, водружаю дезертира на прежнее место, осторожно трогаю указательным пальцами. Вроде ничего. Если не жевать ирисок, сойдет. По крайней мере на сегодняшний вечер.

Репетируя, я улыбаюсь перед трюмо. Зуб ведет себя безупречно, прочно сливаясь с соседями, видя грудь третьего справа и слева, особенно не кособочась, почти не шатаясь. Я удовлетворенно вздыхаю. Так-то, брат! Строй - он красив однообразием, а всякие там хиханьки и хаханьки на время придется забыть. Слова цедить скупо, слюной циркать редко - и ни в коем случае не прибегать к вульгарному ржанию! Жвачка, пение и ореховая скорлупа категорически возбраняются!

Я подмигиваю хитроману в зеркале, про себя отмечаю, что не очень-то он и стар. Всего-то двадцать девять. Даже не тридцать и тем более не сорок. Можно сказать, двадцать с хвостиком. Хвостик в девять лет - он тоже всего-навсего хвостик. А пассии моей сегодняшней ровнехонько девятнадцать. Переходной возраст, муки взросления и все прочие сопутствующие радости. Ибо когда человеку маячит третий десяток - это трагедия, а когда не за горами сороковник - это всего-навсего печаль, казус местного значения и не более того.

В дверь коротко звонят, я бегу открывать, хотя делать сие не рекомендуется. Мальчик, стоящий на пороге, приветливо мне улыбается и довольно умело проводит боксерскую двойку. Слева в печень и правой в челюсть. Призадумавшись о постороннем, я обморочно лечу на пол. Прикладываясь затылком к паркету, слышу, как Агафон дублирует мое падением шумным "бумом". Дурачок! Он полагает, что это игры, а разве ж в такое играют?

***

Один из мальчиков, сидя на диване, любовно разглаживает на коленях джинсы, собирает с них тополиный пух, второй с видом знатока разглядывает мой этюдник с незаконченным рисунком.

- Грудь маленькая, - озабоченно бубнит он. Тыча в бумагу разваренной макарониной пальца, нравоучительно втолковывает: Вот тут и тут надо побольше и покруглее.

- Дубина! Тогда свисать будут, - здраво возражает его приятель. - Они же тяжелые станут! И обвиснут. Что тут красивого?

- Ты давай не гони! Тяжелые... Это же картина! Как нарисуешь, так и будет. Никуда они не будут свисать. - Бритая голова разворачивается в мою сторону. - Слышь ты! Художник хренов! Поработай-ка тут и тут. Чего у ней как у пятиклассницы какой? И клычки добавь. Пусть будет дамочка-вамп.

Парни в искусстве явно смыслят, советы дают дельные. Во всяком случае перечить им я не решаюсь. Смотрят, любуются уже хорошо. Все лучше, чем тренаж кулаков. Третий из забежавших ко мне на огонек, видимо, самый главный и умный, тоже не скучает. Лицо у него неровное, бугристое - будто слеплено из снега, в глазах - печаль голодного орангутанга. Потирая ежик волос на головке-тыковке, он задумчиво излагает предложение, с которым, собственно, и зашел на огонек:

- В общем так, Артемка. С отоваркой пока закончено, но продолжить мы можем в любой момент, смекаешь? Больно, согласен, но так уж вся наша жизнь устроена. С горки на саночках, в горку - с синяками. Скажи спасибо, что мы не вампиры, а то бы еще дернули по стопарику из твоих вен.

Это шутка, и приятели "орангутанга" с удовольствием смеются.

- Короче, не хочешь дополнительной отоварки, кое-что придется выполнить.

Я вяло киваю.

- Извольте. Разве я против.

- Согласен? Вот и клево. Значит, ща ты ей звонишь и ясно, доходчиво растолковываешь, что вы расстаетесь. Мирно и полюбовно.

- Полюбовно не расстаются. Полюбовно сходятся.

- А вы расстанетесь.

- Так она мне и поверила!

- Скажешь, как надо, - поверит.

- Ну ладно, скажу. Дальше что?

- А дальше путь-дорожка к горизонту. Ты про Келаря не знал, поэтому кончать тебя никто не собирается. Но штрафец, не обессудь, возьмем.

- Какой еще штрафец! За что?

Умный обладатель головки-тыковки удивляется.

- Как за что? Девочка-то все равно чужая, а ты глаз на нее положил.

- Это она на меня положила! И к стенке притиснула. А я человек слабый, отказывать не привык. Пригласили в гости, вот и зашел.

- Ты пенку не мешай и луну не крути. Нам лишнего не надо. Получишь, что заработал.

- И ничего я даже не заработал!.. - начинаю я запальчиво, но меня прерывают хлестким подзатыльником.

- Слушай, когда говорят старшие, и не перебивай! Суть, паря, проста, как плешь: въезжаешь на чужую территорию, будь готов схватить по кумполу. Это типа закона вселенной.

- Не знаю я ваших законов!

- Незнание законов, Артемчик, не освобождает от тяжкой уголовной ответственности. Такая вот закавыка.

- Да я ведь и въехать не успел! В смысле, значит, на территорию.

- Если бы успел, - добродушно басит гость, - базара бы не было. Келарь таких подлянок не прощает. Послал бы не нас, а зондеркоманду. Зачистили бы за милую душу.

Заскучавший Агафон долбит в стену условным стуком. Пареньки вздрагивают и все враз вонзают в меня недоверчивые взгляды. Все равно как три острых шила.

- Это еще что такое?

- Да так... Барабашка из местных.

- Шутник! - обладатель головки-тыковки улыбается. Короче, звони, я буду подсказывать, что да как.

Подсказывать он будет! Краснобай из Простоквашино!.. Я берусь за телефон и после серии неудачных попыток вызваниваю наконец Риту. Пропустив кучу звучных чмоков в трубку, сходу объявляю, что встретил другую и полюбил. Всем распахнутым насквозь сердцем. Такова, мол, Ритуля, жизнь, прости и не обижайся. На последнее трудно надеяться, но секунд пять-шесть у меня в запасе имеется, и отчаянной скороговоркой я пытаюсь убедить девочку, что жизнь вовсе не кончена, и мир по-прежнему стоит на своих двоих. Конечно же, меня очень скоро перебивают. Набрав в грудь побольше воздуха, Ритуля взрывается этакой сверхновой. Эпитеты вроде сволочи, осла и пакостной натюрморды сыпятся из трубки, как из рога изобилия. Чтобы не чувствовать себя полным идиотом, я демонстративно протягиваю "рог изобилия" к уху моего сурового гостя. Тот с любопытством прислушивается. Полные губы его растягиваются в довольной ухмылке. Что тут скажешь! Можно и наших людей порадовать! Доброй комедией, чарующим словом... Пальцами он изображает, что я молоток и что пора вешать трубку.