- Больше никто не приходит тебе в голову? - не унимался Клаус-Петер.

Я задумался.

- Еще есть Гуннар, тот самый юноша из отдела оформления. Вот он - настоящая блондинка.

- Все остришь?

Левкои нужно регулярно поливать. А я вчера забыл, и они к утру поникли. Ночью их аромат наполнял комнату. Мне снились цветущие луга, старые деревья. Во сне я видел Алешу. Пока Клаус-Петер говорил, у меня перед глазами стояли майские дни, которые я провел на его даче в России. Тогда там не было ни жары, ни гудения фенов, ни капризных клиентов, ни взбудораженных журналистов, почуявших мертвечину, словно грифы.

- О'кей, как я вижу, ты ничего не знаешь, - буркнул Клаус-Петер.

- Увы, к сожалению. Ты уверен, что ничего не напутал в своей истории?

Клаус-Петер положил трубку.

Я долго стоял под душем. Вода выпрямляла завитки волос, покрывавших мою грудь и ноги. Я размышлял над странным звонком. Откуда у него такая информация об убитой блондинке-редакторше? Перед зеркалом я намылил щеки и шею. Пена смягчает щетину. Бритье чем-то сродни медитации. Я люблю это занятие и бреюсь каждый день, хотя мог бы этого и не делать - я обрастаю довольно медленно. Проблемы возникают лишь с ямкой на подбородке - тут уж надо повозиться. Мой рот чуточку крупноват. Алеше нравятся мои голубые глаза. Мне уже сорок два, но в моей темной шевелюре я пока еще не обнаружил ни одного седого волоса… Возможно, Клаус-Петер что-то напутал. Он хороший репортер, но бывает чересчур легковерен. Иногда пользуется сомнительными источниками, как в случае с фотомоделью, знойной брюнеткой. Тогда он написал, что она якобы повесилась на собственных длинных волосах, а потом выяснилось, что в деле фигурирует банальная бельевая веревка.

Я в беспокойстве пробежался по квартире, роняя на паркет пенные кляксы зубной пасты - в это время я чистил зубы. Свободной рукой собрал в стопку журналы, смел крошки, оставшиеся на столе от вчерашнего ужина. Моя сестра Регула находит мое жилье неуютным - ни пальм, ни свечей, полно стульев. Я открыл створку окна, выходящего на Ханс-Сакс-штрассе. Из эркера увидел нашу уборщицу Агнесс. Она как раз пристегнула цепочкой свой велосипед к столбу освещения и зашла в салон - у нее свой ключ. Потом она поднимется сюда и сотрет с паркета белые кляксы. Я натянул брюки из хлопка, в которых был и вчера, застегнул на ходу кнопки на рубашке - ее я получил пару дней назад по почте от своего лондонского портного - и сунул ноги в сандалии, пережившие уже половину третьего сезона. На балконе оживали левкои, некоторые подняли головки. Я запер на ключ дверь квартиры.

Выйдя на улицу, я повернул направо, к Вестермюльштрассе. По утрам тут тихо и малолюдно, не нужно здороваться с каждым встречным, например, с хозяйкой книжной лавки или парикмахером, работающим на другой стороне улицы. Старик Хофман тоже еще спит в такое время. Внезапно за моей спиной кто-то кашлянул. Я обернулся. Это оказался Стефан - лицо красное, волосы прилипли к темени, словно смазанные гелем.

- Ты куда? - воскликнул он.

У меня совсем вылетело из головы, что мы с ним условились вместе пробежаться.

- Ты что, хочешь прямиком попасть на тот свет? - спросил я. - Вон какая с утра жара.

Стефан молчал, лишь тяжело дышал и переминался с ноги на ногу. Мы дружим еще с тех давних времен, когда вместе учились в швейцарском интернате.

- Я иду в «Арозу», - ответил я на его вопрос. - Позавтракаю. Пойдем? А что, в самом деле?

Стефан тряхнул головой, и мне на щеку упали капли его пота. Я в который раз восхитился его постоянством - он цепляется за свои привычки, серьезно относится не только к бегу, но и к множеству других вещей. Стефан адвокат. В пятнадцать лет нас связывали две вещи: отсутствие опыта в отношениях с девушками и плохие оценки по физкультуре. Теперь нам обоим за сорок, мы оба твердо стоим на ногах. Заметив как-то, что от свиных ножек, маковых рулетов и светлого пива у меня на боках начал откладываться жир, я предложил Стефану заняться бегом. Обычно наш маршрут проходит по берегу Изара между Рейхенбахским и Виттельбахским мостами. Однако я убежден, что привычка не должна превращаться в оковы. И теперь мне стало жалко Стефана.

- Тогда, может, встретимся в час в «Дукатце» и пообедаем? - предложил я и вытер щеку.

- Договорились. - Махнув рукой, он побежал дальше.

- Я кое-что тебе расскажу, - крикнул я вдогонку.

- Восемь часов. Передаем новости. - Шумела кофеварка. Радио рассказывало о поездке канцлера по восточным федеральным землям. Я листал «Абендцайтунг» и «Зюддойче» - эти солидные газеты всегда лежали в «Арозе» на стойке бара. В них ничего не говорилось про убийство журналистки.

- Летнее болото! - Ким налила себе, как обычно, чашечку эспрессо, убавила громкость приемника и села на табурет у стойки. Склонилась над листком бумаги - какой-то квитанцией. На фоне ее темнокожего декольтированного бюста кофейная чашечка казалась еще миниатюрней. Кроме меня в «Арозе» не было ни одного посетителя, снаружи тоже. На тротуаре стояли стулья, аккуратно выстроенные в ряд. Дверь была раздвинута на всю ширину, но маркизы еще не подняты. Приемник что-то бормотал. Я тихо и мирно завтракал сдобными кренделями, прихлебывая черный кофе.

- Клаус-Петер поднял меня сегодня с постели какой-то странной историей, - сообщил я.

Ким водила пальцем по строчке квитанции, словно по азбуке для слепых.

- Он рассказал мне про убийство - кажется, в редакции журнала «Мишель».

- Убийство? - Теперь ее внимание устремилось на меня. - Давно у нас такого не было.

- Но в газете об этом ни слова.

- Раз Клаус-Петер говорит, значит, так и есть. Его сообщения всегда подтверждаются, - заявила Ким. - Кого же убили? - Я лишь пожал плечами. - Ах, да! Ты ведь еще не был в своем салоне и не слышал последних сплетен.

- Мне еще этого не хватало. Впрочем, ты права.

- Держи меня в курсе. Не из газет же мне узнавать, кто убийца.

- Но я ведь не инспектор криминальной полиции.

Мои брюки неприятно липли к сиденью, обтянутому искусственной кожей, и я слегка ерзал. За дверью кафе с шумом проехал мусоровоз. У меня еще было время.

- В твоем салоне тоже затишье? - поинтересовалась Ким.

- Все нормально, пара моих мастеров сейчас в отпуске, так что остальные загружены почти так же, как обычно.

Два парня в футболках возились у ковша мусоросборника, потом совместными усилиями закинули на платформу пластиковый мешок с тяжелыми отходами. Загрохотал механизм, к запаху солярки добавилось что-то сладковатое. Ким направила на себя струю вентилятора и громко заявила:

- Я бы дважды подумала, прежде чем сесть в такую жару под колпак сушки.

- Ким, у нас в салоне нет таких колпаков, и мы не делаем химию.

Мимо, в сторону Мюллерштрассе, прошагал мужчина с хозяйственной корзинкой, кажется, сотрудник одной из дневных газет, «Зюддойче» или типа того. Не мой клиент, поэтому я все время забываю его фамилию. Мусоровоз двинулся дальше, влача за собой шум и вонь.

- Закрывай свое заведение и поезжай куда-нибудь, - посоветовал я Ким и снова повернул вентилятор к себе. - Ты ничего не потеряешь, сейчас разъехалась половина Глоккенбахского квартала.

- Не получается. - Ким покачала головой. Ее волосы неподвижно лежали ровными светлыми волнами, создавая странный контраст с темной кожей и темно-карими, бархатными глазами. - Я пока еще не могу доверить мое кафе новенькой девчонке. Такая неловкая! Да, не спорю, она милая и надежная, но ты не поверишь, сколько раз в день она натыкается на мой табурет, а ведь он всегда стоит на одном и том же месте.

Я подумал, что табурету не место в проходе, но счел за лучшее промолчать. И пока Ким сетовала на недостатки своей помощницы, я одним глазом успел прочесть в рубрике «Калейдоскоп», что в Ираке обнаружена самая древняя на свете парикмахерская, существовавшая еще во втором тысячелетии до нашей эры. Надо же! Вот так сохраняются некоторые вещи - несмотря на все войны и катаклизмы, тысячи лет! Я макнул солоноватый крендель в черную жидкость. Белая мякоть набухла, на корочке заблестели капли кофе. Пожалуй, древняя Месопотамия может стать выигрышной темой для моей осенней демонстрации причесок в Лондоне. Или сейчас ее не стоит затрагивать? Я решил рассказать о своих задумках Джулии, моему хореографу.