- Черт, я никогда не знаю, что пьют во время ленча. Мо - жет, джину?

- Мудрое решение, - согласился Кендрик, широкоплечий, светловолосый парень лет двадцати шести, совсем недавно переведенный в парижский корпункт газеты. Один из обоз-ревателей "Нью-Йорк Таймс", лет десять назад работавший в Париже вместе с Гэмблом, дал Кендрику рекомендательное письмо к нему.

- Здесь поедим? - спросил Кендрик, показав подбородком в сторону гриля.

- В Париже существует правило: никогда не ешьте в отеле, если намерены ещё в нем бывать. Способны вы потерпеть минут десять?

- Я постараюсь. Вы что, знаете какую-нибудь славную хар-чевню неподалеку?

- Именно. Мы пройдемся по узеньким улочкам Парижа, а парижане с улыбкой будут бросать вам под ноги цветы.

Кендрик захохотал, скрывая растерянность.

- Ну, на это я и не рассчитываю. Знаете, я только что с Кэ-д'Орсэ...

- Знаменательное событие.

Кендрик стал рассказывать ему об утренней встрече в министерстве иностранных дел, делиться впечатлениями, задавать вопросы. Допив, они прошли через Тюильри на улицу Бельшасс. Ресторанчик был маленький, и кормили в нем вкусно. Столик, правда, был маленький и неудобный, но зато гарсон наполнил их бокалы великолепным "Калон-Сегюр".

- Настроения у нас с вами дома оставляют желать лучше - го .Господина по имени де Голль все просто ненавидят.

- Ну, здесь не так давно тоже возводили баррикады, однако с его внешней политикой все согласны. А его отношение к нам находит поддержку.

- Неужели?

- Уверяю вас.

- А как же быть с ядерным наступательным оружием?

- А никак. В течение нескольких недель здесь все очень напоминало революцию - забастовки, волнения и т.п., однако все это касалось только внутренних проблем. Цены, права профсоюзов, сокращение рабочей недели, социальное страхо - вание, образование, университеты. А спросишь какого-нибудь работягу, почему он не выступает против ядерного оружия первого удара, ведь оно разоряет страну, если, конечно, есть что разорять, а он тебе ответит: "Нет, насчет этого он прав. Престиж Франции - великое дело". Или зайдешь в "Одеон" - есть такой театр на Левом берегу послушаешь, как мальчики и девочки обсуждают революцию... Все как полагается - красный бархат, люстры, плакаты "Революционный политический форум", все в лучших традициях пустопорожнего французского словопрения... Жалко, Виктора Гюго нет. Это же их заветная мечта - говорить и строить баррикады. Но никто ни разу не осудил генерала за антиамериканизм. А за тихое отдаление от Запада? А за выход из НАТО? А запрет на вхождение Англии в "Общий рынок"? А атаки на курс доллара? Ни гу-гу. Наоборот, если бы де Голль зажил со Штатами душа в душу, все эти за - бастовщики и студенты-бунтари взбеленились бы, - Гэмбл отпил вина. - Вы к нам надолго?

- Думаю, на несколько лет. Вижу, французы вам не слишком милы?

- Знаете, нам, англосаксам, приходится здесь несладко. Иногда так бы всех и передушил своими руками. Тут начинаешь понимать, что вкладываeтся в понятие "emminemment haissab-les" - они и вправду могут вызвать лютую ненависть. Иногда все прекрасно: продавщицы улыбаются, стараются изо всех сил, чтобы покрасивее завернуть тебе какой-нибудь пустячок; ты вспоминаешь отличных ребят-французов, с которыми дружил... Словом, сплошной блеск! Однако он быстро тускнеет

- Да? Может, я пока им ослеплен, но разочаровать меня вам будет непросто.

- Ах ты, Боже мой, да ведь жизнь складывается из мелочей. А они сами делают свою жизнь тягостной, и никто даже не пикнет.

- Но ведь студенты как раз и бунтуют против архаичной университетской системы.

- Верно. Исключение только подтверждает правило. Вы заметили: здесь не пишут в газетах о том, что касается всего общества, ибо фактически отсутствует само это понятие. Оно лишь иногда проявляется в бешеных вспышках, когда страна ка-жется одичалой, а потом опять исчезает. Вот вам пример - од - но из самых красивых мест в Париже, двор Лувра, каждый божий день до отказа забивается машинами, так как парковаться на стоянке имеют право исключительно сотрудники министерства финансов - всякие там клерки и прочая чиновничья шваль. Будь это в Америке, стоянку разнесли бы за десять минут, а здесь никто и не думает протестовать. Французу важно только свой автомобильчик втиснуть. Как гражданин, как член общества, как личность, я чувствую себя тут совершенно голым, неза - щищенным.

- Н-да, наверно, это не зависит от режима и способа прав-ления.

- Генерал де Голль по темпераменту - абсолютный монарх. Уже много лет он лично вдается во все тонкости и мелочи таких сфер, как внешняя политика, оборона, государственная безопасность и ещё кое-что, причем в обстановке полнейшей секретности и никому не давая отчета в своих действиях и планах.

- В Америке сейчас говорят примерно так: "Французов мы любим, люди они хорошие, а вот де Голль..."

- Если они такие хорошие, почему никто внятно и громко не выскажется в пользу англичан, которые, между прочим, за них кровь проливали, в пользу американцев, чьи сыновья лежат в могилах в Нормандии и не только там, американцев, которые убухали немалые денежки, чтобы поставить эту страну на ноги?! Тех, кто решается на такое, можно пересчитать по пальцам одной руки.

- Да... Вы, наверно, замечали, каким тоном пишут они про "les americaines", которые во Вьетнаме вляпались в дерьмо? Если мы проиграем войну, они вроде бы обрадуются - нашему унижению.

- Подавляющее большинство и будет радо. Черт, как будто нам самим не становится тошно при слове "Вьетнам"! А они ещё злорадствуют...

- Я слышал, - сказал Кендрик, - что вы получаете письма от частных лиц, где выражается симпатия Америке?

- Получаю. Но этих самых лицы вы видели сегодня утром в министерстве иностранных дел - многие годами жили в Вашинг - тоне, Нью-Йорке, Лондоне, достигли высот, завели друзей среди английских и американских коллег...

- То есть это карьерные дипломаты?

- Да. Дипломаты, проводящие голлистскую, антиамерикан-скую политику не то чтобы скрепя сердце, - нет, весьма ретиво! Им едва удается скрывать свой раж.

- Вы уверены, что это именно раж, а не страх слететь с должности или не продвинуться по службе?

- Да в том-то и дело, что их никто особенно не принуж - дает, - все делается по доброй воле. И никто не ушел в отставку, не попросил о переводе... Нет, погодите - я ошибся: кое-кто все-таки ушел, их очень немного, но ушел ти-хо, без огласки, и все продолжают получать полное жало - ванье. И на место каждого из них претендуют по крайней пятеро борзых ребят!

Тут подали кофе, и они снова закурили.

- Эта неуверенность, незащищенность определяет всю их

жизнь, - продолжал Гэмбл. - Посмотрите, как они обращаются к полицейскому, какую льстивую улыбочку напяливают на лицо, как подобострастно пошучивают: "Силь ву пле, месье л'ажан", а у ажана этого на плечах мундир, на поясе пистолет, пра - вительство с ним нянчится, он тычет тебя козырьком своего кепи в глаза, а при первом удобном случае пнет ногой в зад. Впрочем, надо держать язык за зубами... Народ тут обидчивый.

- Да, критики они не любят, - согласился Кендрик. - и я их отчасти понимаю: "Чья бы корова мычала!.. Сами-то вы хороши!.. Негров линчуете!"

- Именно: стоит сказать что-нибудь не особенно лестное,как они сейчас же считают, будто ты тем самым возвышаешь американцев или англичан. Я и не думаю жалеть о том, что французы не похожи на нас, мне бы вовсе не хотелось, чтобы ресторанчик, где мы сидим, стал похож на наш "драгстор". Я говорю только одно: ужиться с французами трудно, а мы, американцы, видим это чуть отчетливей других.

- Они мне казались умными, - сказал Кендрик.

- Они и есть умные, - кивнул Гэмбл. - У них совершенно фантастическое чиновничество. Я думаю, мы и вправду немного недооцениваем их и прежде всего - их способность навредить.В чем-то они напоминают китацев - та же абсолютная самодос-таточность. Им не нравятся чужие, им не нужны чужие.