В среду Таисия почувствовала в себе все признаки нездоровья: бессонница, рассеянное внимание, в голове словно дым от листвы, как совсем еще недавно, осенью, в парке. Апатия, аппетита нет, какая-то разбитость во всем теле. У нее даже горло заболело, и она списала свое состояние на начинающуюся простуду, поэтому не поехала к Изольде Марковне, а день провалялась дома. Но Ира, подружка по комнате, не давала ни отдохнуть, ни сосредоточиться: на занятия шла аж к третьей паре, пришлось выслушать сполна болтовни.
Ирка охорашивалась перед зеркалом, вспоминала, как вчера с Петькой бухали и что завтра позвонит Павлик, а нет, так еще сегодня позвонит, не выдержит. Она наносила помаду на уже умелые губки, чмокала ими воздух почти профессионально, заботясь, чтобы свекольный цвет растекся по всем трещинкам. В таком виде Ира нравилась себе больше, казалась ярче, привлекательнее, а Тося, лежа на диване и наблюдая эту нисколько не занимавшую ее картину, от которой делалось только тошно, вдруг поняла, что ее Ирка, чудесная и долго казавшаяся ей такой забавной девочка, на самом деле вульгарна и тупа. От этого бескомпромиссного открытия, полоснувшего, как нож по сердцу, сделалось совсем плохо, и Тося отвернулась к стене, но и там были полоски и между полосками цветы, тупые, глупые, совершенно косные в своем убожестве дешевенькие иззеленя-желтые болотные цветочки, от которых хотелось взвыть. Тогда Тося закрыла глаза и приложила все усилия к тому, чтобы уснуть, а между снов сочилось по слогам дворянское нездешнее имя "Александр Ардебьевский".
Василий ДВОРЦОВ. ДА КАК ЖЕ ТАК?
Рассказ
Лизавета задыхалась, но не отставала от других, бочком сползая, перечохивала через рельсы, и опять бочком трудно вскарабкивалась на платформу. Так что на третий путь успела к открытию дверей вместе со всеми. Из синих вагонов скорого "Новокузнецк-Кисловодск" вслед за проводниками на сырой после утреннего дождика асфальт густо попрыгали проезжающие. На призывы и предложения мужики, прикуривая, только смято и угрюмо молчали, щурясь в поисках киосков, а вот женщины, в халатиках поверх трико, прижимая к груди кошельки, сразу же вступали в выяснение цен. А чего спрашивать? Всё давно устоялось, бери, если надобно. Кто на чём, а Лизавета свой "бизнес" строила на овощах и фруктах. Сосиски в тесте и пиво — это неплохо, прибыльно, но ими торговали от "фирмы", как, собственно, и пирожками или бёдрышками. "Левых" пресекали сразу и жестко. Не дай кому Бог из новеньких попробовать, бандюки не пощадят и на возраст не посмотрят. А вот чем с огорода — это можно. Сунул полсотни — и бегай целый день с пути на путь, пока живот не развяжется. А как иначе? На пенсию-то не проживёшь, да ещё и сынок стал пить совсем уж по-нехорошему, так что и жена выгнала, и на работах не задерживается.
— Помидоры, кому помидоры? — Своего огорода у Лизаветы не было, пять лет, как дачу продали, на похороны мужа ушла, и она просто-напросто закупала с вечера, когда цены падали, кое-что на базаре, дома мыла, раскладывала по пакетам, а с утречка вот так и "бизнесменила". Ничего, бывало, что по сотни три зарабатывала. Редко, правда — это на сезон, на вишне и черешне.
— Граждане, берите помидорки! Смотрите, как хороши. Всего за двадцать пять, это же дешевле не бывает. Вон, за вокзалом на рынке такие тридцать! Сходите, посмотрите! — Уловка простая, кто ж куда от своего вагона пойдёт, а действовало безотказно. Услыхав про дешёвость, народ вздрагивал, как бы просыпаясь, и далее всё больше зависело от того, были ли помидоры уже куплены на какой-нибудь ранешней станции. Если поезд с юга или запада, то в ответ язвили, что, мол, "в Волгодонске такие пятнашка, а в Ростове и вовсе десятка", но которые ехали от востока, те брали с верой в экономию.
— Берите, они крепкие, мясные — вам одно удовольствие будет. Счастливого пути! — Сунув деньги в нутряной карман, Лизавета засеменила в конец состава. — Граждане, берите помидорки! Смотрите, как хороши.
Оставался один, последний пакет, но перед ней успели пройтись Любка-буза и Кондратиха. "Конкурентки" прочесали платформу до конца, распихав те же базарные яблоки и помидоры, и уже возвращались через бесполезную теперь толкучку. Однако, встречно обменявшись косыми взглядами, все трое разом начали кричать громче, назло друг дружке:
— Граждане, берите помидорки!
Конечно, дело дохлое, но и оставаться с последним пакетом Лизавете не хотелось. Да ещё бы и Любку с Кондратихой взять да и позлить — вот, вы наперёд прошустрили, а я и после вас продала! За фирменными синими вагонами стояло пара прицепных, зелёных. Около них докуривали десятка два-три крепких, коротко стриженых парней и мужиков, кто в полувоенной форме, а кто в спортивном и тапочках. Судя по кислым лицам возвращающихся с пивом и сосисками, здесь вообще ничего не продавалось.
— Помидоры! Берите, я уступлю. Все за двадцатку отдам. Последние, за двадцатку. — Получалось почти без навару, рубля четыре с полтиной, если мешочек вычесть, но дело-то принципа.
— Покажите, бабушка.
— Последние. Берите, вам уступлю! — Она метнулась на вопрос, приподняв пакетик повыше. — Что ж мне с ними делать, коли остались? Не домой же….
Две молодых девчонки, одна беленькая, другая чёрненькая, уже прижимали у груди что-то съестное.
— Всего за двадцатку, дешевле не бывает. Вон, за вокзалом на рынке такие тридцать! Сходите, посмотрите!
Беленькая, что чуть постарше, нерешительно протянула руку.
— Сходите, посмотрите! Просто последние, не домой же. Они крепкие, мясные — одно удовольствие. Ну, вот, вот, без сдачи. Счастливого вам пути!
Избавившись от товара и пряча деньги, Лизавета в краткий, как фотографическая вспышка, миг — словно кто её веки раздёрнул — вдруг ясно-ясно увидела, прозрела своих покупательниц: две молодых девчонки — одна беленькая, лет двадцати пяти, а другая, чёрненькая, и того младше, стояли перед ней в одинаковых, высоко шнурованных чёрных ботинках, в одинаковых, пятнистых, как арбузная корка, зелёных брюках, и только кофточки были разные. А вокруг, в точно таких же пятнистых арбузных брюках и куртках, толклись серьёзные, сильные парни. И один, у самых ступенек, держал почти неприметный под локтём короткий автомат.
— Счастливого вам… вы же… туда? Туда?
От этого неожиданного и даже больного прозрения Лизавета как-то так потерялась, что не могла сдвинуться с места. Ровно пришпиленная, она, неловко перетаптываясь, медленно поворачиваясь вокруг оси, и искала, взглядом просила чьего-то стороннего подтверждения тому, что уже и сама поняла, да только никак не могла высказать через перехваченное судорогой горло:
— Вы же… милые… туда.
Судорога от горла потянулась к сердцу.
Поезд с хрустким толчком сдёрнулся и, почти бесшумно проскользнув вдоль перрона, всё быстрей покатился мимо бесконечного разветвления путей, мимо складов, гаражей, ангаров, окраинных панелек, усадеб и дач Саратова. Фирменно синий "Новокузнецк-Кисловодск", с двумя прицепными зелёными.