Убрав посуду, Дайана на цыпочках подошла к запретной двери и прислушалась. Там было тихо. Девушка опустилась на колени и приникла глазом к замочной скважине. Но в кабинете было слишком темно, и она увидела лишь отблески горящей свечи на противоположной от двери стене. Дайана встала, сделала глубокий вдох, как перед погружением в холодную воду, и осторожно толкнула дверь. Та отворилась, даже не заскрипев. Девушка перевела дух – она боялась, что Бен-Аззарат закроется на ключ. Но то ли маг стал слишком рассеян, то ли целиком полагался на послушание своих слуг и не воспользовался замком.

Бесшумно ступая, Дайана вошла в кабинет хозяина и притворила за собой дверь. Вставленная в простой медный подсвечник свечка едва рассеивала темноту комнаты. Бен-Аззарат лежал, вытянувшись, на узком ложе, глаза его были закрыты. Маг тяжело дышал. Рядом с ложем дымилась глиняная плошка с благовониями, от которых у Дайаны закружилась голова. На столике тускло поблескивало большое серебряное зеркало, прислоненное к завешанной ковром стене. Рядом лежал шар из голубого дымчатого стекла, который Дайана не раз видела в руках хозяина. В середине шара тлел яркий белый огонек. На большом столе у окна громоздились привычные глазу девушки сосуды, реторты, колбы, используемые магом в его алхимических опытах. Даже в полутьме было видно, что они покрыты толстым слоем пыли – видимо, Бен-Аззарат давно не прикасался к ним. Лежали в беспорядке и манускрипты, куда маг раньше заносил свои наблюдения. Дайана начала приходить к мысли, что Вайд прав, и ее хозяин, забросив привычные занятия, отдался целиком общению с чем-то могучим и неведомым.

Внимание Дайаны привлекла вещица, которую бесчувственный Бен-Аззарат сжимал в руке. Подойдя поближе, девушка наклонилась, чтобы получше рассмотреть ее. Это оказался огромный перстень, используемый не для ношения на пальце, а для совершения ритуалов. Он был сделан из незнакомого Дайане металла, и сейчас светился, словно раскаленный, хотя на держащей его руке Бен-Аззарата девушка не заметила ожогов. На большом черном камне перстня было вырезано изображение черного змея, и хотя это была всего лишь гемма, по коже Дайаны прошел озноб.

Перстень покрывали какие-то знаки, смысл которых был неизвестен девушке. Бен-Аззарат шевельнулся, и Дайана испуганно отпрянула. Лицо мага было мокрым от пота, на лбу вздулись жилы, рот судорожно приоткрылся, словно шемит тащил непосильную тяжесть. Перстень в его руке светился как уголь, и змей на камне казался почти живым. Зеркало на столике посветлело, в глубине его словно начали свиваться клубы тумана, на них заиграли багровые сполохи – и внезапно туман разорвался, явив изображение огромных черных ворот, казавшихся высеченными из цельной глыбы базальта. Вокруг полыхали зарницы, а вход в ворота словно был заткан голубоватыми молниями. Казалось, они надвигаются на девушку, готовясь поглотить ее, а за ними скрывается все самое страшное, что только может присниться в кошмарном сне. Не выдержав, Дайана с трудом подавила готовый сорваться крик и выбежала из комнаты.

Ночью девушка спала очень плохо – как только она закрывала глаза, зловещее сооружение снова представало прямо перед ней, притягивая неведомой силой и в то же время пугая. Рано утром, усталая и не выспавшаяся, Дайана побрела на кухню, где Юшала, кряхтя, разжигал очаг. Девушка замесила муку, чтобы испечь хлеб – как вдруг наверху хлопнула дверь и раздался визгливый крик хозяина:

– Где эта ведьма, забери ее Нергал?!

Юшала испуганно взглянул на Дайану, и даже Шеки высунул встрепанную со сна голову из своего закутка. По лестнице зашлепали старческие шаги – и Бен-Аззарат ворвался в кухню. Лицо его было перекошено от злобы.

– Что ты делала в моей комнате, дрянь, мерзавка? – закричал маг, брызгая слюной и не обращая внимания на оторопевших Юшалу и Шеки. – Зачем ты входила? Отвечай, змея! – и он схватил Дайану за руку, больно сжав ей запястье.

– Я хотела прибраться, господин, – голос Дайаны невольно дрогнул – она никогда не видела хозяина в такой ярости. – Мы живем здесь уже больше двух месяцев, а в твоем кабинете ни разу даже пыль не вытирали…

– Лжешь, девка! – голос мага сорвался на визг. – Я запретил всем входить ко мне! И ты даже не собиралась вытирать пыль – ты подглядывала и вынюхивала, тварь! А вы думали, Бен-Аззарат такой глупец, что не оставит в комнате своих глаз? – маг захихикал, как безумный. – Я все видел! Мой шар показал мне, как ты вошла и что делала… Кто подучил тебя, ведьма?! – снова завизжал шемит. – Что им нужно? Я выбью из тебя правду, потаскуха! – и маг толкнул девушку с силой, которую трудно было заподозрить в его изможденном теле. Дайана не удержалась на ногах и упала, больно ударившись о чугунный котел. – Стерегите эту дочь гиены! – крикнул он в сторону Юшалы и, не глядя больше на своих слуг, ссутулился и, тяжело ступая, ушел наверх.

Когда Вайд разомкнул замок и открыл перед Ларго дверь своего убежища, первое, что он увидел – разъяренные глаза Тао.

– Ты зачем меня тут запер? – завыл маленький демон, яростно хлеща себя хвостом-метелочкой по бокам. – Куда-то ушел, меня с собой не взял – и сразу влез в неприятности, да? Я же всегда знаю, когда ты в опасности! Я чуть рог себе не расколол, пытаясь выбраться отсюда тебе на помощь!

Вайд оглядел трещины на закрывающих окна досках и глубокие царапины на входной двери, и сочувственно покачал головой.

– Клянусь бородой Митры – говорящая собака! – в совершенном восторге воскликнул Ларго, не замеченный Тао в пылу праведного гнева. Маленький демон попятился, смущенно облизнулся и виновато взглянул на своего друга.

– Это… Это вовсе не собака, – поспешил объяснить Вайд. – Я привез его из путешествия по джунглям Дарфара. Симпатичный зверек, не правда ли? – и Вайд ухмыльнулся Тао в ответ на сердитый взгляд «симпатичного зверька». Ларго, который в жизни не покидал пределов Аквилонии и смутно представлял себе, где находится этот самый Дарфар, с готовностью поверил, что далекие джунгли и впрямь кишат говорящими разумными животными, и по достоинству оценил истинный облик Тао.

Неравнодушный к вниманию маленький демон отнесся к Ларго благосклонно, и вскоре они вели себя как старые приятели.

Новый знакомый Вайда оказался веселым и свойским парнем. С юношеской живостью он мог говорить о чем угодно. К полуночи Вайд знал нехитрое жизнеописание Ларго, казарменный распорядок гвардейцев, чем кормили солдат раньше и как плохо стало теперь, последние скудные дворцовые сплетни и особенности характера офицера Эсканобы. О себе Вайд рассказал немного, объяснив, что приехал в Тарантию по торговым делам еще в спокойные времена и не имеет теперь возможности покинуть город. Ларго не стал интересоваться подробностями – видимо, он не солгал, сказав, что не любит совать нос в чужие дела.

Узнав, что юноша был вместе с королевским отрядом в Руазеле, Вайд жадно бросился выведывать детали – и увидел совсем другого Ларго, мигом утратившего свою непосредственность и беззаботность. Зрелище страшной гибели своих товарищей глубоко врезалось в память Ларго, нередко возвращаясь в кошмарных снах, и его жизнерадостная болтовня была лишь попыткой отвлечься от воспоминаний и от тяжелой атмосферы, царившей сейчас в королевском дворце. Даже назначение Ларго офицером Черных Драконов, не замедлившее последовать после Руазеля, не доставило ему той радости, которой он ожидал. Ларго в полной мере познал тяжелую солдатскую вину оставшегося в живых перед теми, кто не вернулся вместе с ним. Его товарищи-гвардейцы, не бывшие в Руазеле, молча давали ему понять, что не верят, будто он уцелел лишь благодаря везению и хорошему владению оружием. Прямо его ни в чем не обвиняли, но Ларго как-то вдруг остался в полном одиночестве, и даже его прежние приятели сторонились его. И теперь, со всей тоской почти мальчишеской души, лишенной общения, Ларго стремился к спасенному им человеку, надеясь обрести так нужного ему сейчас друга.