Меня потрясло произношение шофера; потом я убедился, что произношение у всех сингапурцев одинаково мелодичное - они словно бы заученно поют целые фразы.

- Один из лучших, причем не очень дорогой, - пропел шофер, "Океан-парк-отель". Там есть прекрасный бассейн, это в пригороде, недалеко отсюда, - по Ист кост роуд. Но если у вас нет машины, это неудобно: автобус ходит туда лишь пять раз в день, причем автобус без кондиционера. Очень неплох "Лаяон-сити-отель": там "Китайский Емпориум" - специальный магазин, где продают прекрасные вещи, произведенные на "главной родине" (мэйнлэнд), в Пекине. Это неподалеку от аэродрома. Если хотите, можем заглянуть.

- Автобус? - спросил я.

- Нет, автобуса нет, нужно брать такси.

- Как дорого такси?

Шофер вдруг рассмеялся, обернувшись.

- Когда я вас довезу, увидите. Дорого, - добавил он, - дорого. Все дорого.

- А "Орчард"? Пристойный отель?

- Отель да. А в ресторан по вечерам лучше не ходите.

- Почему?

Шофер оглянулся, быстро обсмотрел меня.

- Любите экзотику?

- Люблю.

- Тогда ходите, не страшно...

Позвонил в бюро "Юнайтед пресс интернейшнл" - Ал. Кафф, шеф Азиатского бюро ЮПИ, пообещал, что ответ филиппинцев и австралийцев придет сюда, в Сингапур. Кафф оказался обязательным человеком. Министерство иностранных дел Филиппин сообщило свое решение президенту Маркосу, однако каково это решение, неизвестно, и до тех пор, пока президент Маркос не утвердит решение МИДа, официального ответа консульский аппарат дать мне не может. А поскольку президент улетел вчера в Нью-Йорк на месяц, ответ поступит не ранее как через сорок дней.

Я прожил в Сингапуре, Малайзии и в Австралии месяц, но ответа из филиппинского посольства так и не получил.

После ледяной ванны я почувствовал себя вновь рожденным и вышел в город. Несмотря на то, что был уже поздний вечер, здания были раскалены, от них исходило душное, тугое тепло. Поехал на набережную. Мне говорили, что порт это сердце Сингапура, четвертый по величине в мире (здесь утверждают второй). Порт поразителен. Более ста судов стояли на рейде - далекие и близкие, каждое со своей прекрасной, таинственной романтической жизнью. Огромное количество маленьких катеров сновало между портом и кораблями. Это агенты-шипшандеры. ("Ваши одесситы и наши шипшандеры, - сказали мне потом, это одно и то же. И тех и других губит чрезмерная деловитость".)

С набережной открылся вид на деловую часть Сингапура, на центр города площадь Рафлз. Гигантские здания компаний, магазинов, банков. Вспомнил, как стюардессы, объявляя о том, что мы приземляемся в Сингапуре, улыбчиво добавили: "Это - сердце экваториальной Европы".

Здесь, на набережной, оглушает, потрясает человеческая разноплеменность. Длинный, седой англичанин в коротких белых брючках, белой рубашечке и белом пробковом шлеме, в черных шерстяных носках и толстых бутсах; сикх в высоком, причудливо закрученном тюрбане; индус с нафабренными усами, малайцы, китайцы (китайцы составляют 93 процента населения Сингапура), японцы, армяне, арабы, немцы, афганцы, персы, евреи. Царствует английский язык. Акцент, правда, у каждого народа особый: большинство китайцев "поют" резко, произносят все буквы, малайзийцы "певучи" невнятно, индусы, которые "поют" медленно и мягко, как на молитве, - ко всем надо приноравливаться.

Все это так разнилось от однозначно говорящей, черно-белой - в кинематографическом смысле - Японии, от англо-китайского красночерепичного Гонконга, от нищего американо-китайского Тайбэя, что глаза у меня в этот первый вечер разбегались.

Бананово-лимонности в Сингапуре нет и в помине. И не было. Александр Вертинский сочинил ее. Это прекрасно, что он сочинил такой символ, в который все мы так верили. Прощание с символом и узнавание истины всегда полезнее, чем заученное следование привычному.

В витринах магазинов, на стенах домов - всюду изображение льва. Это не просто герб и не просто символ Сингапура. На санскрите "синг-лура" значит: "город льва".

На сквере - гигантский обелиск, памятник жертвам японских оккупантов.

Японцы прорвались через джунгли Малайзии, атаковали Сингапур, гарнизон сдался. Здесь было сильное подполье, много героев Сингапура погибло. Поэтому и по сей день отношение к японцам у народа, как я потом заметил, довольно сдержанное и осторожное. (Хотя памятник жертвам японского террора построен японцами же, на деньги, собранные в Японии!)

Отойдя от набережной в сторону китайского квартала, где расположены огромный грязный крытый рынок и гостиницы для моряков, я увидел махонькую речушку, сплошь заставленную джонками. На джонках живут, готовят еду, спят вповалку. Паруса убраны, носы раскрашены - скалятся краснолицые, белоглазые драконы...

Я бродил по этому диковинному городу почти всю ночь. Я переходил из китайского квартала в малайский, из малайского в индийский. Это было заметно сразу: индусы возлежат в своих необъятных белых штанах возле товара, разложенного на тряпочке прямо на асфальте; китайцы товар раскладывают на ящичке, задрапированном под стол; какую-то часть асфальта рядом с этим ящиком-столом они умудряются задрапировать тремя кусками материи - это дом или "оффис" (по продаже семи булавок и трех шариковых авторучек - неважно, главное - торговать); малайзийцы на улице не живут, ели, как правило, "собственники" двух профессий - шоферы такси и полицейские. Впрочем, много среди них и чиновников... А индусы монополизировали профессию аптекаря: кроме нескольких европейских аптек, всеми остальными лекарствами заправляют индусы.

Это мне объяснил в тот вечер старик Чандра - громадный, черноусый, красивый (необыкновенно похож на композитора Яна Френкеля). Я хотел купить в его уличной аптеке пирамидон - голова после десятичасового перелета раскалывалась.

- Пирамидон? - Он брезгливо усмехнулся. - Какая гадость! Я этого не держу. Мои предки, познавшие мудрость Гималаев, оставили мне великолепный рецепт от головной боли, возникающей после длительного полета. Вот - порошок под язык. Это травы и ветер, зеленый ветер с белых снежных вершин. Через час у вас просветлеет в голове. Но если вы хотите гарантированного фармацевтического шаманства, обратитесь по адресу 33, Рафлз плейс, 1, - там вам продадут какую-нибудь безделицу в красивой упаковке. Я торгую здоровьем, мне упаковка не важна.

Когда я, проплутав больше часа по узеньким улицам, - вечером на улицы выходят все обитатели домов, и даже велосипедисты не могут проехать из-за огромного скопища народу, - выбрался наконец из "Чайна-тауна" на Орчард-роуд, громадную магистраль, ведущую от порта к джунглям, которые начинаются сразу возле моего отеля, то и здесь была дешевая распродажа - рынок, выплеснувшийся с тротуаров на широчайшую дорогу. Господи, сколько же здесь народу! Тысячи и тысячи изнывающих от душного зноя людей заполнили улицу, продавая, и покупая, и снова продавая по бросовым ценам старые фотоаппараты, грампластинки, костюмы, мопеды, ситец, новые диктофоны, веера, каблуки для босоножек, шелк, лекарства от импотенции, кинжалы, керенки, пилюли против зачатия, ракушки, монеты времен Людовика, пилюли, стимулирующие зачатие...

Я остановился на границе этого диковинного ночного базара, потому что не было никакой возможности протолкаться сквозь жаркую толпу. Время около двенадцати. Я наивно думал, что базар вот-вот закончится и я смогу пройти к себе в отель и вытянуть ноги в холодной ванне. ("Плоть" вошла в конфликтную ситуацию с "духом" - голова мечтала бродить по этому диковинному городу всю ночь, а ноги не могли шагать - гудели.) Я огляделся: где бы присесть? Неподалеку, тоже на улице, под открытым небом, горели гирлянды фонариков, были расставлены сотни колченогих столиков и стульев. Я отправился туда. Оказывается, это "ночной народный ресторан". Около каждого столика - синие угли в жаровне: на ваших глазах из корзин берут живых крабов, ракушки, мясо трепангов, моллюсков, готовят их в масле, бросают в солдатскую алюминиевую миску и дают вам в придачу вилку.