- Сейчас, вуйко, - откликнулся Олекса, - успеем.
- Тебе гроза в горах нипочем, ты вырос здесь, а вот пражский товарищ может простудиться, - чуть насмешливо ответил гуцул.
- А я грозу люблю! - воскликнул Фучик. - И пусть будет гром настоящий! И ветер - прямо в грудь! Буря в центре Европы! Ради такого стоит и промокнуть под ливнем.
- Тогда нам действительно по пути, - сказал Олекса. - Когда узнал, что ты приезжаешь, заволновался. Твои статьи вся рабочая Чехословакия читает, за твоими плечами - несколько арестов...
- Не печалься, Олекса, все это у тебя еще будет - и аресты, и тюрьмы, - насмешливо откликнулся Фучик.
- Ну, хлопцы, - проворчал гуцул, - напророчите один одному. Про лучшее думайте, а это - на последний случай.
- Судьба у нас такая, вуйко, - посерьезнел Фучик. - Сами предупреждаете - гроза надвигается. А она не только Карпаты захватит своим крылом. Мне кажется, - повернулся он к Олексе, - что я и вправду отсюда, из центра Европы, всю ее вижу. И чувствую: пронесутся над нашей старой Европой ураганы, кого-то унесут с собою.
- Юлек, - протянул руку Олекса, - вот тебе моя рука! Будь моим побратимом - и в счастливое, и в лихое время...
- До самых крайних дней... - протянул Олексе свою руку Фучик. И добавил: - В самые свирепые грозы...
Прямо с гор Олекса и Юлиус подъехали к вокзалу. Был вечер, солнце уже закатилось за дальний горизонт, но еще не стемнело окончательно. И в этом неясном свете, где-то на смене дня и ночи, увидели Олекса и Юлиус на привокзальной площади переселенцев.
Они расположились табором - распряженные подводы, тощие лошади уткнулись в охапки соломы, бегают малые дети, ужинают вместе с провожающими их родственниками перед дальней дорогой. На подводах деревянные сундуки, фанерные чемоданы, узлы, иконы - убогий скарб, который неизвестно зачем везут они за океан.
Смотрят печально на переселенцев Олекса и Юлиус, видят, как плачут дети, сутулятся старики. Здесь же стоит слепой музыкант со своей внучкой Маричкой. Гомон привокзальной площади перекрывают печальные звуки скрипки, и звучит песня:
Верховние, свiте милий,
Рiдна моя мати,
Чому твоi дiти ходять
По свiту блукати?
Чому ходять, блукаючи,
Доленьки шукають?
А пройдисвiти, злодюги
Тебе обкрадають...
- Тысячи людей покидают наш край, - сказал Олекса Фучику, - уезжают в неизвестность. Бегут отсюда от голодной смерти, чтоб встретиться с нею за океаном...
- Мне переселенцы напоминают израненных, измотанных журавлей, которые отбились от своего ключа, - задумчиво проговорил Юлиус.
- Как в "Фата моргана" у Коцюбинского: словно калеки-журавли... И такие же несчастные... Здесь, наверное, и мои земляки есть. - Олекса всматривался в привокзальную площадь, выхватывая из этого человеческого муравейника лица людей, сцены разлуки.
- Вуйко! - окликнул он пожилого гуцула у ближайшей подводы - тот слезно и тяжело прощался с лошадью. - Где люди из Ясиней?
- Та-ам, - гуцул указал на край площади.
Переселенцев было много. Вербовщики специально собирали большие партии, чтобы расходы на дальнюю дорогу были меньшими.
- Эгей, Ясиня! - выкрикнул Олекса во всю свою молодую силу.
- Здесь! - откликнулись издали.
Олекса и Фучик шли в толпе, и обступали их со всех сторон нищета, отчаяние, безысходность. Наконец нашли переселенцев из Ясиней, и Олекса обнялся с односельчанами. Здесь были и совсем молодые люди, его сверстники. Они обступили земляка.
- Это мой друг, журналист из Праги, - представил Олекса Юлиуса Фучика.
- Что, пан журналист любопытствует, как люди нищету на беду меняют? спросил молодой переселенец в кептаре*, перетянутом широким кожаным поясом - чересом.
_______________
* К е п т а р ь - гуцульская, верхняя одежда.
- Товарищ Фучик пишет по правде, - строго сказал Олекса.
- Раз тебе он товарищ, то и нам не чужой человек. - Взгляды у переселенцев стали более доброжелательными.
Все собрались в круг, ждали, что еще скажет Олекса, который был, как и они, с гор.
- Зачем уезжаете, люди добрые? На кого горы наши покидаете? - спросил Олекса.
Площадь и все, кто был на ней, слушали печальную песню:
Верховине, свiте милий,
Рiдна моя мати,
Чому твоi дiти ходять
По свiту блукати...
- Горы наши, - продолжал Олекса, - хоть и из камня, но живые, им силы нужны, чтобы стоять вечно! Без людей они поседеют, рухнут, осядут в землю...
- Правильно говоришь, Олексо, - ответили ему, - только что делать?
- У меня убогий шмат земли за долги забрали...
- У меня хату в казну отписали..
- Мои детки у порога хаты голодную смерть встретили...
- Да знаю я, что не от сытости за моря-океаны бежите... Только что найдете вы на чужбине? В Америке хорошо тем, у кого капитал имеется, доллары. Там этому богу молятся. А вы своих богов везете, - указал Олекса на иконы. - Тяжко будет богам нашим древним, русинским, из чужих углов на вашу беду смотреть!
- То правда, Олексо! - зашептались переселенцы. - Только что делать? Здесь конец известный. А там - вдруг повезет... - сказал пожилой лесоруб.
Олекса и Юлиус попрощались с переселенцами, пошли к вокзалу. За ними, словно тень, брел сквозь толпу человек, одетый в одежду явно с чужого плеча.
- Кажется, нас провожают? - заметил его Юлиус.
- Бис с ним, - засмеялся Олекса. - А вот их, - он указал на табор переселенцев, - жалко, ох как жалко!
- Придет время, - твердо сказал Юлиус, - и иной станет этот край, эта земля. Для того живем!
- Для того живем... - повторил Олекса.
По перрону вокзала быстро шла, почти бежала девушка с цветами.
- Еле успела! - перевела она дыхание. - Это вам, товарищ Фучик, протянула она цветы Юлиусу.
- Познакомься, Юлек, - представил ее Олекса. - Сирена тоже журналистка, работает в нашей партийной газете.
- Значит, Сирена... - весело заулыбался Фучик. - А мою жену зовут Густой! - Юлиус вскочил на ступеньки вагона.
Поезд тронулся, и Юлиус взмахнул рукой на прощание:
- Скоро снова приеду!
"Наши враги знают, что наша нынешняя борьба - это
начало их гибели..."
Начальник полиции просматривал донесения агентов в пухлой папке. Взял одно из них, отчеркнул красным карандашом... "Юлиус Фучик"... Нажал на кнопку звонка.
- Позови Будяка, - приказал вошедшему офицеру.
Будяк, бравый хлопец, тот, что "провожал" на вокзале Олексу и Фучика, появился немедленно.
- Твое сочинение? - показал ему бумагу начальник полиции.
- Так точно, господин полковник, - подтвердил Будяк.
- Где сейчас Фучик?
- Отбыл в Прагу вечерним поездом, - доложил Будяк.
- Кто провожал?
- Этот новый редактор "Трудящейся молодежи" и дивчина из "Карпатской правды". Ну и мы, как положено... в стороне постояли, - ухмыльнулся Будяк. - Провели пана коммунистического публициста с почетом...
- Чего он к нам приезжал?
- Не установили.
- Остолопы! - Полковник быстро выходил из себя. - Навели справки о новом редакторе комсомольской газеты?
- Так точно, - тянул Будяк. - Партийная кличка - товарищ Олекса. Родом из Ясиней. Старший брат коммунист. Олекса закончил горожанскую школу в своем селе, потом торговую в Мукачеве. Выезжал года на три в Европу, чтобы, значит, коммерцией заниматься.
- Чем-чем? - удивился полковник. - Да ты еще глупее, чем я думал! Уехал в Европу, торговал неизвестно чем и с кем, а вернулся красным журналистом и редактором газеты...
- Про то не подумали, - растерялся Будяк.
- Так думайте, для того вас кормим и выпить даем. Теперь вот что: взять этого "товарища" Олексу под постоянный надзор, пусть наши люди по пятам за ним ходят, в спину ему дышат. И прятаться им особенно не надо, мы - власть здесь, имеем право. Ясно?
- Куда ж яснее, - ощерился в улыбке Будяк. - Чтоб испугался, значит...