Полковник тяжело задумался. Будяк почтительно молчал.

- Неспокойно в крае, - проговорил начальник полиции, - забастовки, демонстрации, к коммунистам тянутся уже не только рабочие, но и крестьянство, лесовики, те, кто от века политикой не занимался... И Фучик неспроста приезжал...

- А что Прага? - позволил себе поинтересоваться Будяк.

- Прага сообщает, что публицист этот - из готвальдовцев. Готвальд ему обычно ответственные задания дает. И к кому зря посылать не станет. Значит, наш редактор, этот товарищ Олекса, - у них перспективная фигура...

- Держится уверенно, - подтвердил Будяк. - И его слушают. Красиво выступает, - неожиданно для себя сказал Будяк.

- Займитесь паном редактором вплотную, - распорядился полковник. - И выясняйте, на чем его подловить можно, скомпрометировать - вдруг на горилку падкий, до дивчат ласый... Или еще чего... Нет человека без греха...

- Это уж точно. - Такое Будяку было понятно.

- Как твоя сотня? - спросил полковник.

- Формирую из надежных хлопцев. Соколы! По первому приказу будут резать и вешать, кого скажем.

- Про то не мели языком! Мы живем в стране, где законы соблюдают!

- Ага ж, в республике... - ухмыльнулся Будяк.

- Вот-вот! А если кто-то хочет, чтобы всякие лайдаки и голодранцы тихо сидели в своих курятниках, то это тоже понятное желание.

- Мы им пропишем права на том месте, на которое они и сесть не смогут, - мрачно пообещал Будяк.

- Но чтоб недоразумений не было! - повысил голос полковник. - Вы самостоятельно ведете борьбу. Оружие мы вам дадим, а дальше уж ваше дело...

"Хустское кровопролитие свидетельствовало о

чрезвычайном обострении классовой борьбы".

Редакция "Трудящейся молодежи" - краевой молодежной газеты выглядела более чем скромно. Это несколько комнат, тесно заставленных столами, стульями, шкафами для книг, газетных подшивок, папок с вырезками.

Олекса поднялся из-за письменного стола с густо исписанными листочками в руке, сказал коллегам:

- Послушайте, что получилось...

Он читал четко, ясно, выделяя интонацией главное:

- "7 ноября трудящиеся Советского Союза вместе с мировым пролетариатом будут отмечать 13-ю годовщину победоносной пролетарской революции в России, годовщину новой эпохи, эпохи диктатуры пролетариата и строительства социализма".

Олекса - невысокого роста, неистраченные силы чувствовались в каждом движении.

- "Буржуазная Чехословакия 28 октября праздновала 11-ю годовщину своего господства, годовщину жестокого ущемления и угнетения трудящихся масс..."

Журналисты слушали редактора с одобрительным вниманием. Это были молодые люди, одетые просто, по-рабочему.

- Очень правильно сказано, - поддержали они Олексу. - Какое название выбрал?

- "Две годовщины", - ответил быстро Олекса, - в этом суть! По времени они почти совпадают, эти две даты истории, но какая социальная пропасть лежит между ними!

В комнату вошла девушка, очень строгая, неулыбчивая.

- Товарищ Олекса, - сказала она, - тебя приглашают в крайком.

- Ну улыбнись же, Мирослава, - шутливо сказал ей Олекса, - тебе будет к лицу улыбка, все это подтвердят!

- Товарищ Олекса, - все так же невозмутимо повторила Мирослава, тебя просят не задерживаться...

- Иду... - вздохнул Олекса.

Секретарь крайкома КПЧ пожал руку Олексе, садиться не пригласил времени в обрез.

- Через несколько дней, - сказал устало, - в Хусте начнется забастовка рабочих фирмы "Вейсхауз". Там уже находится сенатор Иван Локота, другие наши товарищи. Жандармы стянули в Хуст дополнительные силы. Крайком партии предлагает выехать тебе в Хуст...

- Еду! - сразу же решительно ответил Олекса. - Сейчас же!

- Возможны провокации, - предупредил секретарь крайкома. - Как стало известно, жандармам выдали боевые патроны.

- Вот уже до чего дошло... - протянул Олекса.

- Да, - подтвердил секретарь крайкома, - буря приближается... И это ее первые порывы...

В Хусте приближение бури Олекса почувствовал сразу. Город волновался. На улицах группками стояли рабочие. Они бросали косые, неприязненные взгляды на вооруженные жандармские патрули.

Обыватели попрятались в домах, лавочники торопливо закрывали железными решетками и ставнями витрины магазинов.

Машины фирмы "Вейсхауз" провезли к строительной площадке штрейкбрехеров. Те спрыгивали с грузовиков, испуганно оглядывались.

- Приступайте к работе! - надсадно распоряжались мастера. Их никто не слушал.

По какой-то команде рабочие выстроились в колонну и преградили штрейкбрехерам дорогу к стройке. Полетели камни и булыжники.

- Знамя вперед! - спокойно сказал Иван Локота. Олекса стоял рядом с ним в первом ряду рабочей колонны.

Назревала схватка. Жандармы бросили карабины на руку, нервно поправляли каски.

- Прекратить беспорядки! Разойтись! - тонкоголосо выкрикивал жандармский офицерик.

- Долой карателей! - отвечали рабочие. - Хлеба и работы!

К офицеру сзади подобрался агент в штатском.

- Тот, что у знамени, - сенатор Локота. Желательно в него не стрелять - политический скандал может случиться. А Олексу мы возьмем на себя...

- Провались ты... - злобствовал офицер. Он скомандовал: Приготовиться!

Демонстранты, увидев поднятые стволы винтовок, чуть подались назад, теснее сжали ряды.

- В кого стрелять будете? - выкрикивали. - В народ? В голодных? По какому праву? По какому закону?

Олекса, Локота, Мирослава нерушимо стояли у знамени, которое держал в сильных руках молодой рабочий Гинцяк.

Низкорослый агент в штатском поближе пробирался к знаменосцам, к Олексе. Мирослава поискала глазами своих помощников, которым поручила охранять Олексу. Один из них, по виду деревенский хлопец, был совсем рядом, и она еле приметным жестом обратила его внимание на агента. Хлопец почти мгновенно оказался рядом с Олексой, чуть справа от жандармского шпика.

- Огонь! - истерично скомандовал офицер. Свинец хлестнул по рядам рабочих.

Низкорослый, почти вплотную подобравшийся к знамени, к тем, кто стоял под ним, в эти секунды выхватил пистолет. Мирослава рванулась к Олексе, закрывая его собою, а парень сбил шпика на землю резким ударом в висок. Упал от толчка и Олекса. Выстрел хлопнул запоздало, пуля ушла вверх. Парень схватил выбитый у агента пистолет и бросился в толпу, которая оцепенело ждала второго залпа. Пороховой дым закрыл лица людей, страшная тишина несколько мгновений стояла над площадью. Лежали неподвижно несколько человек на брусчатке, раненые пытались отползти в сторону.

Молодой рабочий у знамени, не выпуская древко, медленно опустился на землю, обвел землю и небо последним взглядом. Он что-то хотел сказать, но смерть пришла к нему раньше, чем он успел произнести свое последнее слово.

Локота склонился над ним, потом укрыл погибшего знаменем. Олекса встал на колени перед убитым, слезы текли по его лицу.

- Надо уходить! - уговаривала его Мирослава. Олекса ее не слышал, он смотрел на погибшего будто умолял его встать...

Жандармы с винтовками наперевес теснили рабочих, прижимали к серым стенам домов, некоторых хватали и бросали в крытые кузова машин.

К Локоте подошел жандармский офицер.

- Вы арестованы... Не трудитесь доставать свой мандат, господин сенатор, нам известно, кто вы.

- И не боишься кровавых снов, каратель? - крикнул Локота. - За что у человека жизнь отнял? За то, что он хотел иметь хлеб для себя и своих детей?

- Митинг закончился, сенатор, - нервно задергался офицерик, - советую замолчать!

- Ничего не простим! - гневно продолжал Локота. - Придет время, и тебя, и таких, как ты, будем судить принародно!

- Арестовать! - выкрикнул жандарм. Он испуганно осматривался - к Локоте подходили рабочие, иные из них были в крови раненых товарищей, которых выносили с площади. Локоту увели под усиленной охраной.

- А где тот, Олекса? - спросил офицер у агента. Шпик вытирал окровавленное лицо большим клетчатым платком.