В её глазах все еще есть жизнь. Если она кусается и оскорбляет, значит, в ней ещё живет боевой дух. И я не хочу быть человеком, который задует это пламя. В её глазах столько ненависти. Если бы у неё был нож, она бы перерезала мне горло. Я смотрю в сторону не потому, что она чертовски красива, а потому, что она все еще стоит. Не уверен, что могу быть таким сильным. Не знаю, видит ли она восхищение или только похоть и деградацию, но что-то она видит. Невидимая струна натягивается между нашими взглядами, когда они встречаются, будто её поражает электрическим током.

В течение долгих месяцев я плаваю в лужах крови, смерти и омерзительных поступках. Я говорю себе, что сохраняю свой рассудок только благодаря душе, что как голубка еще трепещет. Считаю, что если сохраню хоть одну жизнь, то смогу немного отмыться. Хотя не думаю, что это будет учтено у ворот Святого Петра. Но эту ложь я говорю себе, чтобы спать по ночам и смотреть на себя в зеркало по утрам. Рэйган Портер станет либо частью моей попытки спасения, либо кровавыми строками на моей надгробной плите, если я потерплю неудачу.

— Она выглядит живой, — говорю я Гомесу, играя роль мудака-наемника, которому только что оплатили работу в этом богом забытом месте, и он хочет отпраздновать в узком кругу.

Гомес щурится на Рэйган, подсчитывая её стоимость. Теперь она дороже, ведь я готов много заплатить за неё, но Гомесу не совсем непонятно почему.

— За двадцать пять тысяч можно купить гарем. Её киска не из золота. Позвольте мне познакомить вас с другими, — стонет Гомес.

Не знаю, почему он так цепляется за неё. Но вижу, как он разрывается между желанием моих денег и желанием оставить Рэйган в борделе.

— Я предпочитаю домашнюю кухню, — говорю я.

На самом деле Гомес и не ожидает ответа. Покупка и продажа людей требует определенной свободы действий, даже здесь в Бразилии, где проституция легализована, но не такие дома. Гомес и я молчаливо смотрим друг на друга, пока на фоне звенят цепи грязного американского флага. Не привлекая внимания, я молчаливо командую девушке.

Желание побить Гомеса так, чтобы его родная мама не узнала в кровавом месиве его лица, застилает мне глаза. Кулак в лицо, ботинок на член и сокрушить его. Однажды я провел восемнадцать месяцев в таких ужасных домах в поисках своей сестры. Она поехала на свои первые весенние каникулы и не вернулась. Я был снайпером в первом оперативном полку специального назначения сухопутных войск США «Дельта», когда пришло это известие. Я прибыл домой, чтобы обнаружить там свою обезумевшую мать и отца... Черт. Никогда не забуду его взгляд. Папа был закостенелым владельцем ранчо, которое досталось ему в наследство по крови. Он видел дерьмо и делал дерьмо, но потеря его девочки выбила его из колеи. Его глаза были пустыми, будто эта новость высушила его изнутри.

Я остался на ночь, а рано утром следующего дня он подвел меня к грузовику и сказал не возвращаться, пока не найду её. Я не нашел её и не был дома. Там не будет дома, пока я не верну её домой.

С тех пор как мою сестру похитили из Канкуна, я спас сотни девушек от сексуального рабства и перепродажи. Они были благодарны, травмированы и плаксивы. Но я ни разу не видел такой напыщенной. До Рэйган. Она выглядит так, будто готова откусить мою руку, если я попытаюсь приблизиться к ней.

У меня ушло около двух месяцев на её поиски после продажи в России, и это стало щелчком внутри меня. Но убийство Гомеса в припадке черной ярости не поможет мне ни сберечь Рэйган, ни найти сестру.

Жестикулируя в сторону Рэйган, я стараюсь ускорить эту сделку:

— Сейчас мы закончим разговоры. Дайте мне пальто для неё. Не могу же я взять её на улицу в таком виде. Черт.

Гомес высовывается в дверь и кричит кому-то, чтобы принесли Рэйган пальто на португальском:

— Depressa! Vai-me buscar um casaco.

Скрещивая руки, я вижу, как теряю секунды на этой сделке, пока мои пальцы находятся в паре сантиметров от пистолета в пальто. Я мог бы легко убрать Гомеса прямо сейчас, но поспешные решения только навредят моей ситуации. И я все понимаю. После убийства Гомеса на его место придет дюжина подобных ему, как армия крыс из канализации. Чтобы остановить что-то вроде этого, нужно найти источник крыс, оторвать ей голову и прижечь. Но к Гомесу я ещё вернусь. Не смогу спать по ночам, зная, что мог заткнуть это отверстие, мудака и демона подземного мира.

Бордельная мамка появляется в дверях с куском ткани в руках – тоненькой курткой, которая не прикроет даже верх бедер Рэйган. Я вырываю её из рук Гомеса. Больше он к ней не прикоснется.

— Идем, сладкие щечки, — командую я, щелкая пальцами в сторону Рэйган.

Она выпускает низкое и дикое рычание. Я хочу рассмеяться в лицо за то, что она выдержала его травлю, но не могу разрешить себе такое шоу. Гомес кивает головой, и мамка идет, чтобы снять цепь с её лодыжки. Когда оковы спадают, я вижу огромную коросту на её коже, удивляясь, что она не заражена. Внезапно содержимое желудка подкатывает к моему рту, и я прикрываю его рукой, чтобы скрыть это. Я хочу набросить на неё покрывало, расстрелять их всех и унести её прочь отсюда.

Это какая-то проклятая пародия. Мой голос становится резким и сердитым:

— Надень это.

Я бросаю ей куртку, и она почти рефлекторно ловит, но медлит одевать, будто я хуже самого дьявола. Гомес руками приказывает мамке, чтобы та помогла ей. Но я останавливаю её, поднимая руку вверх. Больше никто не прикоснется к Рэйган. В каждом её жесте и линии тела читается антипатия к куртке, брошенной мной. Мне не нужно бороться с ней. И честно говоря, я чувствую к ней жалость. Боже, она же просто девушка примерно двадцати лет, ведь столько же было и моей сестре, когда её похитили. Рэйган двадцать два, как сказал Ник. Ник – тот, кто послал меня сюда, чтобы вернуть её.

— Я не могу торчать здесь весь день, — я указываю на свои часы.

Они достались мне в награду за убийство одной семьи, которая имела наглость сказать мне «нет». Половину злобной репутации лучше заработать в подходящих ситуациях, чем парой пушек и десятком пуль. Хотя и они всегда со мной.

Я смотрю на Рэйган, но она все еще тянет время.

— Ты можешь либо остаться здесь, прикованной к стене, либо пойти со мной.

Это небольшая альтернатива, но я ставлю на то, что сейчас она обдумывает миллион способов сбежать от меня, когда мы окажемся за пределами этого места. Она кивает, но не мне, а будто принимает какое-то решение в своем сознании. Выйдя из комнаты, я принимаю такой вид, что не забочусь о том, следует ли она за мной. Гомес не двигается, а обменивается резкими фразами с мамкой на португальском языке, надеясь, что я не пойму. Но я понимаю. Возможность быстро и по команде выучить разные языки представилась мне в рядах Дельты. Я служил и в Португалии, и в Бразилии.

— Faz com que ela veste o casaco! — говорит Гомес, приказывая мамке помочь Рэйган надеть куртку.

— Eu no posso? Ela vai me arranhar, — отвечает мамка, отказываясь по причине того, что Рэйган поцарапает её.

Рэйган страшна, даже прикованная к стене. Её свирепость, как металл. Черт, да она почти вырвала цепь из стены. Некоторые девушки, которых я забирал из таких мест, были настолько сломлены, что не замечали ничего, кроме жестокого обращения. Некоторые возвращались обратно в бизнес, работая самостоятельно или на стабильную группу, потому что не смогли нормально жить. Несмотря на то, что ад – это норма, у меня нет хороших идей.

Я слышу шарканье позади меня и останавливаюсь. Шаги легкие, так что это не Гомес и не бордельная мамка.

— Ты не собираешься иметь меня, — шипит Рэйган за моей спиной.

Если бы я действительно был злобным техасцем и любителем домашней кухни, то сейчас бы дал наотмашь, но моим ответом будет не агрессия, а уход. Я хочу её встряхнуть и впихнуть в неё чертово понимание, чтобы облегчить нам обоим эту сложную минуту. Вместо этого я рычу, потому что в глубине души очень хочу показать, как она не права. В других обстоятельствах, если бы мы были одни в темном углу бара на родине, я прижал бы её к стене и рассказал, как сильно она бы хотела стать моей. Но она не принадлежит мне.